Полежаевские мужички - Леонид Фролов

Вовка глянул вперед и обмер: ровный срез золотистой стерни топорщился почти до горизонта, переходя вдали в плотную, будто зацементированную, гладь. Комбайн урчал у самого леса, но желтое облако ржаной пыли вздымалось над ним, обнадеживая Вовку, что жатва все-таки не закончилась.

Исколов ноги в стерне, Вовка добрался до кулиги, бронзовеющей налитым колосом ржи, и, усевшись на комковатую землю, стал дожидаться, когда комбайн завершит круг и выплывет прямо на него.

Рожь знойно потрескивала, и Вовка встревоженно подумал: уж не осыпается ли она? Он даже подполз к стене бурого стеблестоя, впился глазами в подернутую кое-где зеленоватым лишайником пашню, по которой сновали озабоченные муравьи, но не заметил на земле ни зернышка и, успокоенный, воротился на свое место.

Комбайн вывернул из-за уреза ржи. Вовка торопливо вскочил и стал махать комбайнеру руками. Микулин испуганно выключил крутившиеся мотовила, остановился и, сбавив газ, закричал Вовке:

— Что случилось?

Он приставил руки к ушам, чтобы шум мотора не помешал услышать Вовкин ответ.

Вовка по металлической лесенке поднялся к комбайнеру наверх.

— Матвей Васильевич, — запаленно выдохнул он.

— Ну что, что такое? Чего стряслось? — Микулин обеспокоенно уставился на него. На закоптившееся, в подтеках грязного пота лицо налипла ржаная ость.

— Матвей Васильевич, возьмите меня в помощники! — И, боясь получить отказ, Вовка без передыху выпалил: — Вы не беспокойтесь, я справлюсь… Я с техникой не хуже Витьки Зота знаком… Я у киномеханика и движок завожу… И с Ванькой Подольским на «Беларуси» ездил…

— Ух ты! — облегченно вздохнул Микулин. — А я уж думал, дома беда стряслась. Ты меня чуть от ума не отставил. Там ведь у меня нянька-то знаешь какая — ненадежная. Уронит ребенка — на всю жизнь Николка калекой останется.

— Ой, что вы, — возразил Вовка, — Митька никогда не уронит.

— На вас надейся, — успокаиваясь, сказал Микулин и уже другими глазами, не тревожными, посмотрел на Вовку: — Так, говоришь, в помощники захотел?

Он почесал за ухом, приподняв кепочку-восьмиклинку. Волосы у него на затылке были седыми от пыли.

— Я бы тебя в помощники взял, — сказал он задумчиво и покачал головой. — Надо нам смену себе готовить. А раз ты к технике тянешься, так и сам бог велел…

Вовка, покрываясь ознобными мурашками, уже почувствовал, что Микулин откажет ему.

— Но сам, парень, видишь, работы осталось всего на полдня. Подзапоздал ты маленько со своим предложением.

— Я и в другую бригаду согласен ехать, — не унимался Вовка. — Куда угодно.

— Да ведь и в других картина такая же… Всё! Под навес ставим комбайны. До новой жатвы теперь.

Вовка, обмякнув, спустился на землю.

— А ты как будто расстроился? — спросил Микулин. — Мы радуемся, что так рано управились, а ты, как пузырь, надулся.

— Я не надулся, — возразил Вовка. — Я поработать с вами хотел.

Микулин прищурился:

— Что, наверно, дома за волейбольный мяч не дают проходу?

Вовка похолодел: и этот знает. Ну всё, тогда надеяться не на что. Конечно, с такой ославушкой кому он нужен теперь?

— Да ты не расстраивайся, — подбодрил Микулин. — Мало ли чего не бывает.

Но Вовке-то от такого подбадривания ни жарко ни холодно.

— Вот что, парень, — сказал Микулин. — Мы через день зябь начинаем пахать. Вот и определяйся ко мне в напарники. Мы с тобой поладим.

Вовка не поверил своим ушам.

— А не обманете? — переспросил он, пытливо вглядываясь в глаза Микулину.

— Не обману, — засмеялся. Микулин. — Только ты к Гомзикову сходи, к бригадиру. Скажи, я соглашаюсь тебя взять. А то он, наверно, кого-то уже подыскивает мне. На Витьку Зотова надежда теперь плохая. Ангина она привязчивая. До школы, пожалуй, не отпустит его.

Вовка полетел как на крыльях. И уж отмахал порядочно, когда вспомнил, что не попрощался с Микулиным. Он вернулся назад.

Комбайн заворачивал к лесу. Мотовила подгибали рожь, и Микулин следил за ними, ни разу не оглянувшись.

— До свидания, Матвей Васильевич! — крикнул Вовка.

Микулин из-за шума мотора не услышал его. Но все равно на душе у Вовки стало полегче. Он, не остерегаясь стерни, побежал в деревню.

* * *

— Ну и правильно! Хватит баклуши бить, — заявил Гомзиков.

У него на плечо был подвешен реечный шагомер, и он собирался бежать в луга, где косили отаву бабы. Еще минута, и Вовка бы не застал его дома.

— Очень правильно, — подтвердил бригадир свое решение. — Ну, а мне вот чего интересно… Ты зябь пахать собираешься, а знаешь ли, что это такое — зя-я-ябь? Он испытующе посмотрел на Вовку. — Что за блюдо такое? С чем его есть будешь?

Вовка помялся, будто на экзамене.

— Ну, это… когда пашут летом, а сеять будут весной… — запинаясь, объяснил он.

— Верно, — похвалил Гомзиков. — Летне-осенняя обработка почвы под весенний посев яровых… Всё знаешь… Поработаешь — и практические навыки приобретешь. А то у вас, у нынешней пацанвы, в голове-то ума палата, но руки ничего не умеют. Голова-то не по рукам.

Вовка скривил в несогласной усмешке губы, но тут же и испугался, что Гомзиков может обидеться, погасил улыбку.

Гомзиков недовольно глянул из-под нахмуренных бровей.

— А что, разве не так? — спросил он и, не дожидаясь ответа, задал новый вопрос: — Ну, вот, к примеру, я сейчас иду косьбу замерять, — Гомзиков кивнул на свой шагомер. — Как по-быстрому замерить участок, если он треугольной формы?

— Мы этого не проходили еще, — краснея, потупился Вовка. — Задачки о треугольниках в седьмом классе начинают решать.

— Эх ты, в седьмом классе… — укорил его Гомзиков. — Выходит, у тебя и в голове еще ничего нет.

— Есть, — обиделся Вовка.

Гомзиков удивленно вскинул лохматые брови.

— А есть, так, наверно, сообразил бы, что треугольник, грубо говоря, половина прямоугольника, разрезанного по диагонали. А у прямоугольника-то вычислить площадь проще, чем пареную репу съесть.

— Мы и прямоугольник пока не проходили, — набычился Вовка, еще больше краснея оттого, что за лето перезабыл всю математику.

— Ну, уж этих-то сказок ты мне не рассказывай, — не поверил Гомзиков. — Шесть зим учился и чтобы о таком простом деле не слышал… Да ввек не поверю!

Вовка уже проклинал ту минуту, когда остановился с Гомзиковым поговорить. Надо было, получив согласие, не задерживаться и секунды. А теперь вот стой как привязанный, выслушивай бригадирские поучения. Пятки у Вовки давно чесались, как наскипидаренные, — так бы и унырнул из-под гомзиковской руки.

— Ну, а с такой задачкой как бы ты поступил? — продолжал Гомзиков, не замечая Вовкиного нетерпения. — Скажем, я хочу поиграть в волейбол, а мяч находится под двумя замками: первый — на дверях клуба висит, второй — на шкафу, в котором игровой инвентарь хранится… Ну-ка, ну-ка, додумаешься ли здесь?

Глаза у бригадира добродушно посмеивались.

Вовка рванул бежать. А Гомзиков засмеялся вдогонку:

— Не понравилось, что ли?.. Ну ничего. Руки настоящим делом займешь, и голова поумнеет.

* * *

Лето переломилось как-то сразу. Вечером Вовка ложился спать — в полнеба пылал закат, а утром проснулся — окна в сплошных подтеках дождя. Да как же так? Ведь примета такая есть: если солнце садится, малиново раскрасив подступающие к нему облака, значит, день ожидается ведренный. Тут же наоборот получилось: не вёдро установилось, а как из ведра льет.

Вовка в трусиках и майке выскочил в сени, и его обдало промозглым холодом.

«Все, кончилось лето», — тоскливо подумал он и услышал на улице чавкающие шаги.

— Ну как, помощник, не передумал? — в дверях появился Микулин. С брезентового плаща у него непрерывными струями стекала вода.

— Да ведь завтра же, — опешил Вовка, поеживаясь от того, что Микулин принес с собою под крышу добавочный холод.

— Завтра-то завтра, — согласился Микулин. — А думаю, не отговорил ли тебя сегодняшний дождь… Видишь, заоблачило кругом, — кивнул он на небо. — Теперь не на один день зарядит.

— Да что вы, Матвей Васильевич! — испугался Вовка, что Микулин передумает брать его в помощники. — Я хоть сейчас с вами готов.

— Ну, положим, сейчас-то не готов, — усмехнулся Микулин. — Штаны хотя бы надень…

— Да, да, я сейчас! — заторопился Вовка и бросился бежать в дом.

— Ну подожди, подожди, — добродушно остановил его Матвей Васильевич. — Поешь, оденься как следует и приходи в мастерские. Я тебе там, не торопясь, и покажу, как плугом орудовать.

— Да я уже знаю: рычаг на себя потянешь — плуг включился, на развороте опять на себя потянешь — выключился.

— Много знаешь, — сдержанно усмехнулся Микулин. — Ну, ты все-таки приходи. Может, еще чему-нибудь научу.