Белые флаги - Нодар Думбадзе

Председатель оперся локтями о стол, положил голову на скрещенные ладони, закрыл глаза и приготовился слушать.

– Около часу ночи меня разбудил протяжный звонок, – начал Саларидзе. – Я понял – вернулся зять. Дочь, видимо, спала: звонок звонил не переставая. Наконец послышался звук открываемой двери и голос зятя – он вошел, что-то напевая.

– Завалилась? Не ждешь меня? – рявкнул он задиристо и грохнул чем-то об пол.

– Не шуми ради бога, люди спят. Поздно уже, иди ложись! – спокойно ответила дочь.

– Люди? Какие люди? Ах, твой папаша-экономист, да?

– И ребенок спит.

– Ребенок мой! Хочу разбужу, хочу – нет!

Зять все расхаживал по прихожей. Я понял – он опять пьян. Потом они ушли к себе в комнату, в комнату моей дочери и зятя. Я слышал громкие голоса, однако слов не разбирал. Дочь о чем-то просила, уговаривала его, а он все более расходился, орал, ломал какие-то вещи. Несколько раз жалобно вскрикивала дочь, потом заплакал ребенок. Не было сомнения – он избивал мою дочь!.. Я не мог больше терпеть. Встал, зажег свет и пошел в комнату дочери и зятя. Дочь сидела на кровати, утирая одной рукой сочившуюся из разбитой губы кровь, а другой поглаживала по головке ребенка.

– Убью вас, неблагодарные, мать вашу!.. – орал зять. – Убирайся отсюда! Убирайся, старый хрыч, мать твою!.. – завопил он ещё громче, увидя в дверях меня.

Я подскочил к нему и дал затрещину. Сперва он оторопел от неожиданности, а потом ударил меня. Удар был очень сильный. Я упал на пол. Дочь с криком бросилась ко мне.

– Животное! Зверь! – рыдала она, суетясь надо мной.

– Дедушка-а! – ревела внучка.

Я кое-как поднялся, пошатываясь, прошел в свою комнату, снял со стены охотничье ружье двенадцатого калибра и вернулся. При виде ружья зять вздрогнул.

– Уходи из моего дома! – сказал я.

– Брось ружье! – крикнул он.

– Убирайся из моего дома! – повторил я.

– Брось ружье, старый идиот! – заорал он и двинулся на меня.

У народного заседателя Гулояна от волнения взбухли жилы на шее и на лбу, он порывисто поднялся. Государственный обвинитель Девдариани насилу усадил его. Председатель грыз ногти.

– Я направил на него ружье, уставив дуло в живот, и взвел оба курка, – продолжал подсудимый. – Он схватился за ствол и стал вырывать ружье из моих рук. Я спустил курки… Выстрелов я не слышал. Я увидел лишь, как упала без чувств моя дочь и как хлынула кровь изо рта зятя. И увидел ещё обезумевшие глаза внучки… Все происходящее казалось мне сном, и не было в тот миг человека на свете, кто бы сумел убедить меня в обратном.

– Почему? – спросил председатель.

– Дело в том, что ружье не было заряжено! – Подсудимый вздохнул глубоко и с облегчением, словно кто-то снял с его плеч непосильную ношу.

Изумленный суд молчал.

– Каи же это? – прошептал наконец председатель.

– Ружье не было заряжено! За два дня до этого я собственными руками чистил его! Ружье не было заряжено! – твердо произнес подсудимый.

– Кто же его зарядил?

– Мой зять.

– Кто вам это сказал?

– Он сам. Перед смертью, лежа на моих руках, он сказал мне об этом глазами… Я понял. Никто другой не понял бы, но я понял!

– Кто может подтвердить ваши слова?

– Никто!

– Дальше?

– Дальше все происходило без моего участия… Я ничего больше не знаю.

– У вас есть что добавить к сказанному?

– Ничего.

– Подумайте!

– Мне нечего добавить к сказанному.

Председатель пожал плечами и взглянул на государственного обвинителя. Тот недоуменно развел руками.

– Может, вспомните какую-либо деталь? – настаивал председатель.

– Какую деталь? – не понял подсудимый.

– Деталь, обстоятельство, оправдывающее вас!

– Нет таких обстоятельств.

– В таком случае, – обратился председатель к пустому залу, позвольте предоставить слово государственному обвинителю, прокурору Девдариани. Прошу!

Прокурор приступил к допросу подсудимого.

– Подсудимый Саларидзе! Вы полагали, что ружье не заряжено? Так?

– Так точно.

– Объясните, зачем же в таком случае оно вам понадобилось?

– Чтоб напугать зятя.

– Вы были уверены, что можете незаряженным ружьем напугать зятя?

– Нет, пустым ружьем его нельзя было напугать!

– И все же вынесли ружье?

– Он должен был подумать, что ружье заряжено.

– Какое это для вас имело значение? Вы-то знали, что это не так?

– Я был уверен, что он испугается и попросит прощения.

– Но этого не случилось?

– Нет.

– А если б он извинился, вы простили бы ему оскорбления дочери и вас самих?

– Простил бы в том случае, если б увидел его на коленях! – ответил Саларидзе после продолжительного молчания.

– Саларидзе! Ваш зять не испугался ружья. Он пошел на вас. Следует ли из этого, что он был уверен в безопасности оружия, то есть знал, что ружье не заряжено?

– Так точно!

– Зачем же вы взвели курки? С какой целью? Ведь вы оба знали, были уверены, что ружье не выстрелит?

– Я… Я предпринял последнюю попытку…

– Саларидзе! Зять знал, что ружье для него не представляет никакой опасности… Оно не заряжено… Почему же он потребовал бросить его?

– Не знаю.

– Спуская курки, вы были уверены, что ружье не выстрелит?

– Безусловно!

– Зачем же вы спустили курки?

– Механически…

– Итак, вы знали, что выстрела не последует. Что вы намеревались предпринять дальше?

– Не знаю…

– Зять мог отнять у вас оружие? Как вы думаете?

– Да.

– Саларидзе! Допустим, вы бы знали, что ружье заряжено. Спустили бы вы тогда курки? Повторяю вопрос: если б вы знали, что в стволах ружья лежат патроны… произвели бы вы в таком случае выстрел?

Саларидзе попросил воды. Отпив глоток и облизав пересохшие губы, он отрицательно покачал головой, но произнес:

– Не знаю…

– Саларидзе! Думали ли вы раньше, до этого случая, что вы способны убить?

– По-моему, нет человека, кто бы не задумывался над этим!

– И к какому вы приходили выводу?

– Вывод не имеет значения, а факт налицо: мой зять мертв!

– Нас интересует – это было умышленное или неумышленное убийство, проговорил про себя прокурор, а затем продолжал громко: – Саларидзе! Ещё один вопрос: пользовался ваш зять ружьем?

– Да, пользовался.

– Не предупредил ли он вас в последнюю минуту, в самую последнюю секунду, что ружье заряжено?

– Нет! Нет! – воскликнул Саларидзе. – Это он сказал потом, сказал глазами, понимаете?! Он умирал у меня на руках и сказал об этом мне, только мне! Мне сказали правду его глаза!

Саларидзе закрыл лицо руками и застыл…

– Уважаемый председатель! У меня больше вопросов нет.

– Нет ли вопросов у уважаемых заседателей? – спросил председатель.

Гулоян отрицательно покачал головой. Гоголадзе утвердительно кивнул.

– Пожалуйста, прошу вас!

– Подсудимый Саларидзе! Возвращался ли домой до того дня ваш зять в пьяном виде и в позднее время?

– Да, такие случаи бывали.

– В ваших показаниях есть такие слова: "Не было сомнения – он избивал мою дочь!" Не хотели ли вы сказать этим, что ваш зять бил жену и до этого случая?

– Не знаю… Насчет избиения не знаю… Но за последнее время он часто пил, скандалил, дебоширил, вообще в пьяном виде вел себя отвратительно!

– Уточните: часто пил, часто скандалил или часто бил?

– Я уточняю: пил, скандалил, вел себя по-хамски! Что здесь непонятного!

– Подсудимый Саларидзе! Вы напрасно нервничаете! Мы хотим установить облегчающие вашу вину обстоятельства, поэтому не обижайтесь, если мы задаем вопросы, даже незначительные! Все, что здесь делается, – в вашу же пользу! – объяснил заседатель Гоголадзе.

– Благодарю вас! – нервозно ответил Саларидзе.

– Вот именно, вы должны быть благодарны нам! А теперь скажите, что значит: "за последнее время"?

– Не понял вас!

– Вы заявили: "За последнее время он часто пил, скандалил…" Что вы подразумеваете под выражением "последнее время": год, два года, позавчера, вчера?

– Год, примерно год, как это началось…

– А что же с вашим зятем произошло год тому назад? Почему он вдруг стал пить и скандалить?

– Не знаю!

– В своих показаниях вы дважды произнесли "комната моей дочери и зятя". И вообще, вы называете сперва дочь, а потом зятя.

– Да, это так.

– Почему?

– Потому что дочь – моя дочь, а комната эта её, дочери, а он перебрался к нам после того, как стал её мужем.

– Так. Понятно.

– Что значит – понятно! – взорвался Саларидзе. – А как, по-вашему, я должен называть комнату в моем доме – "комната зятя"?! Это, по-вашему, было бы правильнее?!

– Было бы правильнее назвать так: "их комната".

Саларидзе вздохнул.

– Ещё вопрос. Вы сказали государственному обвинителю, что крикнули зятю: "Убирайся Из моего дома!" Так?

– Да, так!

– Тем самым вы намекнули своему зятю на то, что он живет не в собственном, а в чужом, то есть в вашем, доме?

– Это он знал без моих намеков!