На сопках маньчжурии - Павел Далецкий

— Хотел бы я знать, где сейчас не разговаривают?

— Ну знаете ли! — опять повысил голос Нилов. — Я с вами не как со знакомым… Я приказываю! Иначе…

— Что иначе? Жандармам меня сдадите?

Студент смотрел исподлобья. Нилов обежал глазами двор, увидел Нефедову и Логунова, глубоко вздохнул, смерил Горшенина с головы до ног, круто повернулся и пошел.

— Что, не нравится ему? — спросил Логунов.

Горшенин закурил.

— Видите ли, поговорил я как-то с ранеными солдатами о простых вещах: о пользе и смысле настоящей войны, о материальном положении их семей, и вот — вы только что были свидетелями — гром и молния!

Горшенин выпустил струю дыма, проследил, как она растаяла в тихом, безветренном воздухе, и отправился в аптеку.

Нина и Логунов пошли вверх по холму. Широкая дорога вела к стене, окружавшей императорские могилы.

Дорога среди столетних деревьев, то стоявших просторно, как стоят деревья в парках, то вдруг тонувших в тесноте кустов. На этом холме воздух был какой-то особенный, — должно быть, деревья, а может быть, и травы были специально подобраны и создавали этот тонкий и сильный аромат.

Шли молча. Неожиданно Нина остановилась и повернулась лицом к Логунову.

И он увидел, как у нее от радости и счастья дрожали губы, — вероятно, она решилась его обнять, но — в кустах раздался треск. Глаза ее погасли, испуганная улыбка пробежала по лицу. Заторопилась вперед. Шла легкой походкой, приподнимая левой рукой юбку, вглядываясь в чащу, откуда раздался шорох.

Дорога привела к откосу. Неопределенного цвета вечернее небо было пусто и прозрачно, а земля под ним полна золотистого, все преображающего света. В этом золотистом розовом сиянии исчезала Хуньхэ, и казалось, что это не река, а там, в долине, начинается море и можно плыть по этому морю к каким-то неведомым, но непременно счастливым берегам.

Логунов сел на откос, спустил ноги, положил голову на Нинины колени.

«Все будет хорошо», — подумал он.

8

Начальника маньчжурского знамени, арестованного в свое время Свистуновым, приморский губернатор передал китайским властям.

Набеги на Уссурийский край пришлось прекратить.

Богатств у Аджентая осталось немного: около Мукдена ему принадлежала земля всего-навсего одной деревни. Когда-то это была маньчжурская деревня, теперь там все говорили по-китайски и все считали себя китайцами. Аджентай ненавидел своих арендаторов, ненавидел русских, которые не позволяли ему собирать дань с уссурийских да-цзы и ман-цзы, ненавидел Цзена-младшего: разбогател, торгуя уссурийскими мехами, с Су Пу-тином имел дела! A кто, как не Су Пу-тин, донес на него, Аджентая, русским?

Самое большое счастье в жизни курить опиум, но, чтобы курить опиум, нужны деньги.

Аджентай нанял десять хунхузов и с их помощью расправлялся с крестьянами: одних избивал, у других, побогаче, уводил быков и ослов. Увел несколько молодых женщин и выгодно продал их. Подступись к нему — у него друг сам дзянь-дзюнь!

Но дух возмущения и протеста, который веял из деревни Сунь Я, побуждал к борьбе с Аджентаем. И в Сунь Я и здесь члены братства «Вечная справедливость». Разве братья могут отказать в помощи в трудную минуту? С этими мыслями и по этим делам кузнеца Ханя направили к соседям.

Ван Дун и Хэй-ки, приехавший в деревню, слушали его рассказ. Ван Дун сказал:

— Я давно знаю Аджентая, много лет назад он пришел в мою зверовую фанзушку на берегу Амурского залива и ограбил меня. Он грабил всех ман-цзы и всех да-цзы в уссурийской тайге. Теперь он принялся за эти дела здесь. Он и господин Цзен верховодят в нашем районе.

В углу фанзы сидел Син, предводительствовавший отрядами во время последних восстаний крестьян. Уже два месяца жил он в храме «Духа огня», упражняясь под руководством даоского священника в магических действиях. Он хотел получить талисман бессмертия. Священник утверждал, что если Син будет прилежно упражняться в молитвах и изучении наставлений Лао Цзы, то священник получит разрешение выдать Сину столько талисманов, сколько тот пожелает. А ведь как важно знать каждому вступающему в отряд, что у него на шее будет амулет, который спасет его от смерти, и уж во всяком случае, если он и будет убит, то воскреснет на третий день.

Мать Якова Ли внесла ужин. Морщины на ее лице теперь, после ареста сына, стали темными и глубокими.

В фанзу то и дело заглядывали крестьяне, желавшие послушать Ханя и других.

— Мы можем оказать помощь соседям, — говорил Хэй-ки. — Это будет, конечно, местное действие союза, но даже и местное, небольшое дело принесет пользу всеобщему делу ниспровержения. Однако что скажут рус ские, если мы начнем рядом с ними восстанавливать справедливость?

Ван Дун оглядел собравшихся. Частенько он рассказывал о своей жизни в тайге. Все в Сунь Я слышали имя Леонтия Коржа, русского охотника, который спас ман-цзы от тигра, слышали имя офицера Свистунова, поймавшего ненасытного Аджентая. Но идет война, — не подождать ли?

Син сказал:

— Завтра Цзен тоже наймет десять хунхузов; что из того, что он член братства и имя его вписано в книгу? Священник обещал выдать мне предварительно две сотни талисманов против злых духов, болезней и смерти. Нам не будет страшно огнестрельное оружие. У нас есть сабли, ножи и копья. Зачем ждать?

Когда окончили ужин, окончили обсуждать и просьбу Ханя, — завтра вечером на помощь соседям пойдет отряд.

Сто человек собралось на следующий вечер во двор храма «Духа огня». В руках у всех, колыхаясь на длинных палках, горят красные фонари. Головы обмотаны красными платками, за красные пояса засунуты кривые ножи. У многих на голой груди большие красные платки с иероглифом, обозначающим победу.

Монахи зажгли на алтаре стеклянные фонари и лампады, осветив на резном деревянном троне Лао Цзы с длинной седой бородой и сурово нахмуренными бровями.

Престарелый служка вынес жертвенник и бросил в курильницу угли. Тонкая душистая струйка потянулась в черноту ночи.

Мать Якова Ли тоже пришла сюда. Она была православная, но ей всегда представлялось, что Лао Цзы тоже православный, ибо в своих изречениях, известных ей с детства, он требовал того же, что и Христос, «Не суди ближнего, — учил Лао Цзы, — будь целомудрен, но не заботься о целомудрии других. Истинно добрый человек любит всех». Да, да, вполне возможно, Лао Цзы был тоже православный.

Священник громко читал молитвы. Монахи подхватывали его возгласы, били в медный колокол и деревянные барабаны, толпа опустилась на колени.

— Двести амулетов получает от меня Син, — сказал священник, — не бойтесь же врага, вас не коснутся ни раны, ни смерть. Только трусливого коснутся. Помните: амулет беспомощен на груди трусливого!

В руки Сина перешел мешок с амулетами. Монахи унесли жертвенник, из-за алтаря появился Ван Дун.

— Берите амулеты, если они вам нужны, — сказал Ван Дун, — но мы люди простые, и о себе и своих земных делах думаем просто: мы боимся смерти, как всякий человек, и не хотим ее, как всякий человек, но мы никогда не склоним головы перед опасностью. Мы подымаем красные фонари, у всех ли зажжены фонари?

— У всех! — раздалось в ответ.

— У всех! — вместе с другими ответила Ли. — У всех, у всех, великий господин! — Сейчас она не могла называть Ван Дуна иначе как великий господин.

— У всех ли отточены ножи и копья, а у тех, у кого имеются ружья, заряжены ли ружья?

— У всех! — заревела толпа, выхватывая сабли и ножи.

Ван Дун и Син первыми вышли со двора.

До деревни Аджентая десять ли. Красные фонари повстанцев огненной лентой извивались по дороге, а когда приблизились к горам, навстречу им на высоких скалах и в ущельях тоже стали загораться красные фонари.

Это бежавшие из деревни члены братства «Вечная справедливость» спешили присоединиться к отряду Ван Дуна.

В занимающемся рассвете показались толстые стены и две башни по углам усадьбы Аджентая. Один из хунхузов, выйдя случайно за ворота, увидел вооруженную толпу. Он не стал терять времени на соображения, что это за толпа. Крича во весь голос, несся он по дворам:

— Тысяча! Идет тысяча!

Хватая оружие и одежду, хунхузы бежали к западным воротам, а оттуда в горы.

Аджентай приказал слуге:

— Вооружайся, будем защищаться.

Он обнажил саблю… Однако через минуту, сунув за пазуху коробку с опиумом, бежал вслед за хунхузами в горы.

— Смерть Аджентаю, смерть, смерть! — доносилось до его ушей в спокойном утреннем воздухе.

Повстанцы бросились в амбары, хлевы, комнаты. Они нашли своих быков, ослов, груды зерна.

Все было Аджентаю мало, все брал и брал!

Разбивали сундуки, выбрасывали богатства.

Аджентая не было нигде.

Ван Дун составил несколько отрядов для поимки начальника маньчжурского знамени и во главе одного из них встал сам.