Ночная смена - Dok

В общем тщательная, незаметная, кропотливая работа, которую военные журналисты не видят, а кинооператоры не снимают. Видят результаты этой работы пехотинцы и танкисты, которые лезут в атаку после артподготовки. Вот тут сразу заметно — как артиллерия отстрелялась. И жители города тоже это видели. Чем лучше наши артиллеристы учились работать, тем реже и жиже становились артналеты.)

Полк принимал участие и в контрбатарейной борьбе. Только после смерти деда — я понял насколько ювелирной, филигранной была работа артиллеристов под Ленинградом.

Тем более, что каждый снаряд был большой ценностью — те артиллеристы, которые служили в Первую империалистическую любили говорить — каждый снаряд — как хорошие сапоги стоит! Одного такого ветерана (с целью подкузьмить) молодые солдаты как-то спросили: «Ну, это от полковушки снаряд стоит как пара сапог. А от наших сколько стоит?» На что мужик снисходительно посмотрел на зелень и ответил: «А от наших — как пара сапог со шпорами».

Подумал и добавил: «Хромовых, конечно».

Потом эта шуточка — «Пальнули, аж шпоры зазвенели» долго у артиллеристов ходила.

Но правда в шуточке была — за бесполезный расход снарядов драли нещадно. Потому старались работать на совесть. Да и не только потому — большая часть были ленинградцами, родственники в городе жили, потому ненависть что к немцам, что к финнам была осознанной, четкой, ясной. Практически у каждого кто-нибудь из родственников или знакомых умер от голода или был убит при бомбежке или артобстреле. Командование части отпускало периодически особо заслуживших — домой сходить. После этого бойцы еще больше свирепели. Были и потери — одного из знакомых деда осколком свалило на пути в часть.

Деду же идти было не к кому — бабушка с сестрой и детьми успели эвакуироваться буквально в последние дни, на одном из последних эшелонов.

Помимо привязки по местности и топразведки работы и тут было много. Чем лучше окопаешься — тем меньше потери. Копали много. Опять же делали блиндажи для жилья, для служб, погреба под боезапас, капониры и много чего еще.

Были и другие задачи — для орудий оборудовались основные и запасные позиции. Естественно противник долбал по засеченным позициям. То, что долбал — было хорошо — боезапас и у немцев с финнами был не безграничным, да и нежные были дальнобойные орудия — стволы у них снашивались куда быстрее, чем у меньших калибров.

Главное — чтоб на тот момент наших орудий на обстреливаемой позиции не было. Потому использовали и макеты орудий — отстрелялись, настоящие орудия долой — на их место макеты в натуральную величину и немного — с умом демаскирнуть, когда скажем в воздухе авиакорректировщик появился. Например, как бы случайный дымок из землянки.

Правда, такие развлечения проходили только пока стояли напротив немцев. Финны практически не стреляли из дальнобоев. Политрук полка объяснял это тем, что орудия у финнов английские, а Англия, как наш верный союзник, не поставляет финнам ни боезапас, ни запчасти, потому финны в 41–42 поистрепались, а сейчас пальцы сосут.

Немцы же незамедлительно долбали по обнаруженной «батарее». Чем больше снарядов они расходовали — тем лучше. Правда, один раз веселья не получилось. Отделение не успело убраться с места ложной батареи достаточно далеко до артналета и снарядом их накрыло. Бежали всемером, разрыв здоровенной чушки был совсем рядом — но посекло деревья вокруг, сбило с ног и только тому парню, который бежал предпоследним досталось — осколок снес ему переднюю брюшную стенку — так что внутренности вывалились.

К нему подбежали, а он белый как мел, уже не в себе, смотрит сквозь товарищей и что-то быстро и тихо шепчет. Деда больше всего потрясло, когда он увидел, как раненый непослушными руками пытается засунуть вываливающиеся кишки обратно в живот — с прилипшими к ним сосновыми иголками, муравьями, травинками и прочим сором.

Бойцы уже были обстрелянные, тут же из двух деревцев и своих ремней сообразили носилки и на рыси — в ногу, чтоб не растрясти по дороге, потащили в медпункт. Фельдшер у них был толковый, но сделать ничего не смог, умер раненый. Как принесли — так и утих, посреди перевязки.

Но в другие разы везло больше. Дед гордился тем, что когда принимал участие в таких розыгрышах — немцы покупались.

Тот же политрук, рассказывая им о важности соблюдения маскировки и опасности демаскирования обязательно рассказывал полюбившуюся ему байку о фальшивом немецком заводе, на который англичане сбросили деревянную бомбу с запиской — «какая цель — такие и бомбы!» Вообще то, что политрук любил рассказывать одно и то же, было его, пожалуй, единственным недостатком — в отличие от того политрука — «стрелка», этот всерьез заботился о том, чтоб быть полезным для личного состава. Дед о нем отзывался с теплотой.

Ленинградский фронт имел свои особенности — фронт топтался несколько лет практически на одном и том же месте, потому тут у нас в ходу были разные хитрости — чаще, чем там, где до этого просто руки не доходили из — за того, что надо было или отступать на сто километров или наоборот наступать на такое же расстояние.

Тут же сидя друг напротив друга, точнее враг напротив врага — изучали привычки, слабые места и придумывали как бы досадить посильнее. Та ненависть, практически средневековая, которая была тут в ходу — что у немцев, которые даром торчали у упорно несдававшегося города, что у наших, видевших весь немецко-финский гуманизм воочию на своем собственном городе и чувствовавших его не на политзанятиях, а на собственной шкуре заставляла придумывать самые разные ловушки и гадости противнику.

Дед рассказывал об аэростатах наблюдения — оказывается, это были довольно вкусные цели и их старательно уничтожали при первой же возможности. Наши навострились из вдребезги изодранных аэростатов делать приманки — драный и латаный списанный аэростат не мог уже поднять корзину с корректировщиком, а вот имитацию корзины с соломенным чучелом в обносках и двумя кружками из жести с консервной банки на «лице» (издалека — точно бинокль посверкивает) — в последний раз мог. И поднимал.

Соответственно противник покупался — а он покупался практически всегда, потому что как наши солдаты ненавидели «раму», так и немцы ненавидели «колбасу» — по «колбасе» и стоявшей внизу полуторке с лебедкой начинала работать артиллерия или прилетала парочка истребителей. Потом истребители перестали присылать — к 43 году ленинградская истребительная авиация насобачилась в достаточной степени, чтоб устроить баню паре немецких истребителей, да и нередко шуточка с «колбасой» поддерживалась и зенитным огневым мешком. Тем более в этом случае у зенитчиков были развязаны руки, и они не опасались задеть корректировщика.