Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт - Витезлав Незвал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоило Анечке крикнуть это, как Муравьи сразу замерли, словно бы встав по стойке «смирно» и отвечая Анечке на приветствие.
— Теперь с нами и Кролик, и наши маленькие белые Негритята! — сказала Анечка.
А так как Муравьи чинно расположились на чёрном носовом платке, Анечка-Невеличка решила, что в платке Муравьям будет удобнее всего. И она ловко завязала платок, оставив торчать красивые уголки. Уголки эти сразу же задвигались, словно бы чёрный платок зашевелил ушами.
— Глядите! Глядите! Наш чёрный Кролик шевелит ушами! — воскликнула Анечка.
Пока она, а с нею вместе и Соломенный Губерт радовались, Козёл не переставал блеять, но уже не сердито, а жалобно.
— Не смей блеять! — сказала Анечка-Невеличка. — Ты нас и так достаточно позлил!
Но Козёл снова жалобно заблеял, и тогда Анечка сказала:
— Не бойся, мы тебя не оставим! — и обратилась к Соломенному Губерту: — Не будь он вылитый чёрный Козел, которого я брала на выгон, мы бы его оставили, но раз он вылитый чёрный Козел, давайте возьмём его с собой!
— Как его возьмёшь? На цепочку привяжешь, что ли?
— Зачем? Возьмём его просто так и ни на что привязывать не будем.
— Да он удерёт! — сказал Соломенный Губерт.
— А вот нет! Раз не удрал тот, на которого он похож как вылитый, не удерёт и этот.
— А разве того вы не на цепочке вели? — спросил Соломенный Губерт.
— Что вы! Неужто погонишь на выгон целое стадо овец и козочек на цепочке!
— А на выгоне что бывает?
— Неужто не знаете? — удивилась Анечка.
— Откуда же мне знать, я там не бывал!
— Рассказать?
— Конечно! — сказал Соломенный Губерт и уселся на полу разгромленного Козлом циркового фургона.
— Ну что ж, расскажу вам про выгон, — сказала Анечка-Невеличка и уселась рядом с Соломенным Губертом.
Чёрный Козел перестал блеять и смирно улёгся в углу, словно бы тоже хотел послушать. Носовой платок шевелил уголками, словно Кролик ушами, маленькие белые Муравьи спокойно сидели тесной кучкой, и Анечка-Невеличка стала рассказывать про выгон.
Глава тридцать девятая, в которой Анечка-Невеличка рассказывает про выгон
— Свезут хозяева отаву, и наступает хорошее утро, и пастух длинным кнутом хлопает. — Солдаты пришли! — кричат ребятишки и бегут на деревенскую площадь.
Скрипит насос, но солдат не видно. Солдаты далеко, там, где гром громыхает, а хлопки близко. Они слышны от двора ко двору, потом заворачивают за угол, а у колодца становятся совсем негромкими — как будто что-то булькает.
Тут отворяются все ворота и скрипят. Но совсем не как старый насос, а как старый ворот, когда его вода крутит. Потом скрипеть перестаёт — это ворота отворены настежь, и гусак взлетает в воздух. Поднимется, загогочет на всю деревню, а потом падает наземь, вытягивает шею и шипит. Из всех ворот выбегают гусыни и тараторят. Некоторые тоже поднимаются в воздух. Потом сразу же падают на землю, вытягивают шеи и шипят.
Девочки-гусепаски бегают и отгоняют их от ворот, а то гуси, того и гляди, наделают. Ещё они отгоняют гусынь от часовни, а потом гонят по дороге на жнивьё. У каждой девочки сладкая ватрушка и с головы гребешок сваливается. Когда гусепаски надкусят свои сладкие ватрушки, а гребешки поправят, то стегнут прутиком и пропадут в пыли, которая на дороге поднимется.
Потом на площади пастух дудит. Дудит он старую песню, которую все знают. Все ведь знают песню:
Вот весна настала,Развернулись почки,Солнышко сияет,Пташки распевают,Зацвели цветочки.
А второй куплет не знает никто. Поэтому пастух его поёт:
Цветики лесные,Травки-медуницы,То-то вас, цветочки,Заплетут в веночкиМолодые жницы.
Потом пастух снова дудит.
Он дудит, а на деревенскую площадь выходят коровы и мычат. Гнедой подкинет задние ноги и поскачет. Стоит ему поскакать, и все телята начинают проказничать. Чёрная корова искоса поглядит на них и глазом блеснёт. Потом головой мотнёт, точно хочет кого поддеть рогом, и облизнётся большим розовым языком. Она идёт важно и задумчиво, а телята удирают и всё время проказничают.
И вот на площади все деревенские коровы собрались. Перемешались, словно одному хозяину принадлежат, а мычит каждая по-своему: одни коротко, другие длинно, точно поют или воют.
Пастух больше не дудит. Напоследок он хлопает вот как: раскрутит кнут над головой и рукой дёрнет. Получится — хлоп! У пастуха, когда он крутит, а потом дёргает кнут, на лбу вздуваются жилы. У подпасков кнутики маленькие, они щёлкают ими и догоняют скотину.
На дороге снова пыль поднимается, а коровы идут одна возле другой и напирают. Когда они уходят, пастушка выгоняет коз и овец. У неё под мышкой башмаки-деревяшки и курточка, потому что по утрам теперь свежо.
Потом на деревенской площади становится тихо.
Дети возвращаются к воротам и начинают играть. Мальчишки крутят рукой над головами, словно бы хлопают кнутом. Кому попадёт — тот плачет. Хозяйка выбежит в садик и сердится. Пока она сердится, девочка перестаёт плакать, а мальчишки пригнутся за забором и в крапиве ищут сладкие рожки. На чертополохе сидит шмель и гудит густым голосом.
Потом мальчишки на выгон убегают. По дороге они останавливаются у пруда, ловят головастиков и пускают их в ямки, в которые сперва наносили горстями воду. Ещё побрызгают пыль и лепят из неё куличи.
Если кто проходит мимо, они здороваются.
Мимо проходит деревенский дурачок с зонтиком. Он улыбается мальчишкам и держит открытый зонтик, хотя с неба даже не моросит. Он всегда так ходит, держит зонтик и улыбается. И никогда никого не обижает, а мальчишки с ним здороваются. Когда он пройдёт, они начинают шептаться, что он не в своём уме. Быть не в своём уме — значит ходить с зонтиком от деревни к деревне и улыбаться. Сапожник из местечка тоже ходит от деревни к деревне с зонтиком и улыбается, однако он не дурачок. Он не дурачок, потому что разносит по деревням башмаки и снимает с людей мерку. Иногда он ещё курит табак. Он не дурачок. Дурачок не разносит башмаков и не снимает с людей мерку, а просто ходит с зонтиком и улыбается. Потому он и дурачок.
У пруда хорошо, а на выгоне ещё лучше. Коровы спокойно пасутся и не очень самовольничают. Если на дороге загудит автомобиль, они озираются, а некоторые с перепугу бегут к дороге и хотят домой вернуться. Подпаски со всех ног бросаются за ними и пригоняют обратно. Остальные мальчишки им помогают.
На выгоне весело, а на жнивье грустно. На полях пусто, и жнивьё тянется далеко-далеко, до самого леса. Ещё хорошо, что на жнивье гуси; без гусей поля вовсе были бы грустные, и дул бы с них ветер. Пока что он с них не дует. День стоит прекрасный и голубой. Жнивьё даже не шевелится, и поют сверчки.
Потом приходят мальчишки и глядят на пастуха. Если пастух сердитый, шляпа у него съехала на лоб, и глядит он не поймёшь куда. Ещё он кричит мальчишкам, чтобы отправлялись восвояси. И набивает трубку. А когда набьёт трубку, сдвинет шляпу на ухо и утрёт лоб. И сразу же настроение у него становится получше.
Если пастух добродушный, мальчишки садятся вокруг и слушают, о чём он рассказывать будет. Сперва он прогоняет подпасков, чтоб за скотиной глядели, а потом рассказывает.
Рассказывает, как цыгане приходят поздним вечером и воруют у людей куриц. Ночью коней из конюшни уводят, а чтобы не было слышно, обматывают лошадиные копыта войлоком. Хозяин проснётся и выстрелит в воздух. Цыгане убегут, и конь спасён.
Пастух рассказывает ещё, как играл в оркестре на флейте, и даже, бывало, по большим праздникам.
И тут же заиграет песню:
Шевелитесь, мои кости, Или не возьму вас в гости!
Мальчишки просят сыграть ещё, а потом это же самое спеть. И пастух им играет, а потом поёт то, что сыграл:
Грустное известье
Всюду разнеслося —
В монастырь невесте
Уходить пришлося.
И скажет:
— Вот выйдет она из того монастыря, мы и споём дальше.
— А ещё не вышла? — спросят мальчишки.
— Ещё нет, — скажет пастух.
— А когда выйдет? — спросят мальчишки.
— Когда дождь пойдёт и высохнет, — скажет пастух и засмеётся.
Потом сыграет и споёт вот какую песенку:
Выиграли в рулетку
Старую жилетку!
Кто её желает,
Пусть и надевает!
«Отдадим дедуле?» —
«Он вздремнул на стуле!»
«Может, бабке впору?» —
«Не болтайте вздору!»
«Может, впору Смерти?
Просим вас, примерьте!
Если узковата,
Сам сношу, ребята!»
Ещё пастух играет и поёт вот какую песню:
Стрекоза в тепле жила,
Под периною спала.
