Повести - Георгий Шторм

- Вестимо, гонца! - закричали "воры". - А сказывать ему так: "Пущай приходит каков ни есть Димитрий!.. От рубежа до Москвы - все наше!.. Приходил бы и брал, только б избавил нас от Шуйского!.."

- А в Москве будет добра много! - крикнул "Петр" и повалился на лавку.

- Ну так, - сказал Болотников, - посылай, князь, гонца!..

5

- Эй, воры! Винитесь царю-у-у!

- Царь птицам орел, да боится сокола, а ваш царь - тетерев, где ему против нашего сокола лёт держать?!

Болотников стоит на стене.

Летят озорные бранные присловья.

Мелькают за рекой шапки иноземных войск.

Иногда просвистят оттуда хвостатые стрелы и вопьются в землю, дрожа, как живые.

- Поберегись, Иван Исаич! - окликнут Болотникова. - За кожею панциря нет!..

- Эй, воры! Винитесь! Государь вас пожалует!

- Царь Борис мудренее его был, а и того скоро не стало!..

Пушки бьют по стене: ядро подле ядра. Скачут по полю чуваши: в зубах - стрела, узда навита на пальцы. Кони у них с подрезанными ноздрями, с крепкими копытами.

- Глядите, - говорит Иван, - караулы б у вас днем и ночью были частые. - И, задумчивый, хмурый, сходит со стены.

Ночами светлят небо костровые зори царского стана. Прибегают из-за реки люди: "У нас-де в полках гульба; ратные женок держат и воевод побить грозятся..." А в городе голод. Торговые люди ходят по домам, смущают посадских: "Сдавал бы воевода Тулу. Пропадут ваши головы за боярами голыми. А хлеба не станет - приходите к нам мы дадим..."

Еще одного гонца послали к "Димитрию" в Польшу - Заруцкого. Он достиг Стародуба, но дальше не поехал и остался там. Какой-то человек появился в городе. Товарищи его стали распускать о нем всякую небыль. Стародубцы взяли их и отхлестали розгами. Тогда один из них закричал: "Ах вы, дурачье! Кого бьете? Поглядите-ка на своего царя, как вы отделали его!.. Прибежал Заруцкий и поклялся, что узнаёт Димитрия. Стало одним "государем" больше. Это про него говорили потом: "Все воры, которые назывались именем царским, были известны многим людям, а сего вора отнюдь никто не знал, неведомо откуда взялся". Это был будущий Тушинский "вор".

А в Тулу пробирались люди, говорили: "По всей земле стала смута. Соберутся крестьяне и выберут себе царя: то - мужика-лапотника, то - сына боярского, а есть царевичи: Мартынка, Ерошка, царевич Непогода, царевич Долгие Руки и царевич Шиш..."

Из Самбора от Молчанова получилась грамота. Ее стали читать на площади. "Воры" затаили дух.

"Будь ты, Шаховской, Димитрием, - писал Молчанов. - Я-то думаю сделаться добрым помещиком и жить в Польше. Пущай выдает себя за Димитрия тот, кому будет охота, а я более не царевич и быть таким не хочу".

- Шаховской, пес! Обманул! Каков то Димитрий?! - закричали "воры". Одна слава, што печать на Москве скрал!

Они схватили старого князя. Он вырвался и сулил им денег.

- Борода козлу не замена! - сказали они и бросили его в тюрьму...

Листобойные ветры намели рыжие скользкие вороха. Сразу наступила осень. Из ближней деревни в Тулу прибежал холоп.

- Чуваши гнали!.. - кричал он. - Беда, браты!.. Был я сёдни в лесу крушину ломал. Притомившись, лег, дремлю, слышу - голоса гудут. Гляжу двое старцев спорят, ну вот биться станут, а молвят такое: "Я-де Тулу потоплю". - "Ан не потопишь!" - "Нет, потоплю!" Страх меня взял, тут я и бежать!..

- Привиделось тебе, - сказали "воры".

- Старцы!..

- Надумал, дурень!..

А в полдень в стан к Шуйскому и впрямь пришел ветхий старик.

- Дай мне, государь, людей, - шамкая, сказал он. - Плотину сделаю, потоплю Тулу.

- Ты кто же будешь? - щурясь, спросил царь.

Муромский человек Федор Кровков... Древодел я. Дай мне, государь, людей посошно*. Тулу потоплю...

_______________

* Пахотная земля и села делились в России XVII века на участки, называемые "сохами"; с "сох" брали и людей на ратную службу.

Согнали крестьян, велели им носить в мешках к реке землю и делали запруду. Упа разлилась и вышла в городе из берегов...

Утром у мельницы, где река гудела и рассыпалась водяной пылью, собрались люди.

- Вода путь найдет! - говорили купцы. - Ишь лабазы с хлебом все залила!

Шел дождь. С неба свисала серая нитевая морось. По улицам сновали плоты и челноки. Болотников стоял у плотины. Рядом с ним - Фидлер и Юшка Беззубцев. Юшка говорил:

- ...А мыслю я, вспомянут ли внуки наши, как мы в Туле в осаде, голодом, сидели?..

- Вспомянут! - тихо ответил Болотников. - Вспомянут, Юшка!..

Тут все увидели: у мельничного колеса встал на колоду никому не ведомый пришлый старик.

- Люди тульские! - сказал он. - Я Упу заговорю. Погодите малость, покуда в воду влезу!

Он разделся и, худой, костлявый, нырнул. Потом вышел из реки весь синий и, стуча зубами, промолвил:

- Было мне много дела! За Шуйского двенадцать тысяч бесов. Шесть тысяч я отогнал, а шесть - за него стоят!..

"Воры" побили его. Народ, подстрекаемый "лучшими" людьми, сбегался к плотине, кричал:

- Иван Исаич! Винись царю!

- Воевод не одолеть!

- С голоду помираем!

- Вижу, што так! - глухо сказал Болотников. - Ну, ступайте к воеводам: коли обещается царь вас отпустить, не чиня никакого зла, сдадим Тулу...

Развёдрилось. Солнце низко стояло над мокрым полем. От Шуйского пришел ответ:

"Целую на том крест, что мне-де ворам всем дать выход, кто куда захочет, а воеводам их, вору Ивашке и иным, ничего не будет..."

И тульские "лучшие" люди выдали его...

Сырое дикое поле уходило вдаль. Солнце висело в пару. Казалось, над самым солнцем пластался неподвижный коршун.

Болотникова отвезли за реку, в царский стан.

Стрельцы расступились перед ним. Никто не сказал ни слова. И тут подбежали сотники, головы, воеводы:

- Спасибо тебе, вор!

- Спасибо, изменник!

- За што? - водя мутными глазами, спросил Болотников.

- За брата моего!

- За зятя!

- За сына!

- Не меня вините. Убиты они за свои грехи.

Удары и брань посыпались на Ивана. Его отволокли к царской веже. Иноземцы стояли у шатра. Среди них были швед Ерлезунда и лекарь Давид Васмер. Шуйский, глядя на Болотникова и зябко потирая руки, сказал:

- Так вот каков ты, вор, што хотел лишить меня царства!

- Не я того хотел - весь народ!

- Воры все! - крикнул Шуйский. - То ведаю. Я их с кореньями велю повывертеть!..

Стало тоскливо. Рванулся, жадно в последний раз обвел глазами Тулу.

Коршун в небе сложил крылья, упал...

КАРГУН-ПУОЛИ - КАМЕНЬ-СТОРОНА

И Москва-река мертвых не пронесла.

Никоновская летопись

1

Илейку-Петра повесили над Даниловым монастырем, за Серпуховскими воротами. Не всех "воров" отпустил Шуйский. Много их было приведено с Поля и "посажено в воду" под кремлевской стеною. Народ говорил, смотря на заградившие течение трупы: "И при царе Иване было такое, што Москва-река мертвых не пронесла".

На Земском приказе у Никольских ворот - на плоской его кровле лежали тяжелые, похожие на свиней пушки. Поминутно распахивались ворота, десятники и приставы выводили "на правеж" кабацких пьяниц, втаскивали взятых за "смутные речи".

- Где пил вино? - накидывался пристав на хмельного прохожего.

- В кабаке государевом.

- А не в ином ли месте? Гляди, кроме царева кабака, нигде пить не мысли, государевой казне убытку не чини!

Люди шли от реки. Их круто сек дождь. Они говорили с опаской, вглядывались в лица встречных:

- Людей сколь погинуло!

- Да всех не перетопить!

- Не нынче-завтра в иных местах заворуют.

- А Болотникова в Каргополь* угнали.

_______________

* К а р г о п о л ь (по-карельски "Каргун-пуоли") - Страна валунов, Камень-сторона.

- Еще жив ли останется, про то бы узнать!

В брусяных хоромах ранняя серость заволокла зеленые печные изразцы. Боярин Колычев держал перед царем чарку; по ней шли чеканные витые травки.

- Пирог-то слоеватый солон был! - говорил Шуйский. - Дай-ка еще!

Он стоя отпивал квас, и боярин брал чарку из его рук. Лица у них были серые, и по всей палате сеялся зыбкий и серый туск. Один только попугай упорно не мерк в островерхой клетке.

- Ну, боярин, - сказал царь, - призамолкнут ныне людишки - воров побили!

- Побили, да не всех, государь.

- А которые остались, и тех побьем... Казне моей в великий убыток воры стали. Нынче, боярин, гляди за винной продажей: против прошлых годов в доходе недобору не было б. Да крестьяне штоб в карты и зернь не играли, оброк платили бы исправно.

- А как они зернью, государь, играют, - сказал Колычев, - тогда вина твоего, государева, больше идет в расход...

Думный дьяк со свитком в руках вошел в палату:

- Отписка, государь, от воевод из Томска-города, а неладно пишут.

- Чего еще в Томске неладно?

- Казак Якушко Осокин сказывал про тебя, государя, - чего и в ум нельзя взять, - што тебе не многолетствовать, а быть на царстве недолго.

- Иван Крюк Федорыч, - сказал Шуйский, - дай-ка еще квасу!..

Он, разгневанный, красный, часто моргая, заходил по палате.

- Про того Якушку Осокина велите сыскать!..