Повести - Георгий Шторм

Он, разгневанный, красный, часто моргая, заходил по палате.

- Про того Якушку Осокина велите сыскать!..

В дверях появился боярин:

- Шведский посольский человек Петра Ерлезунда да лекарь Давид Васмер челом бьют!

- Зови!

Вошли швед и немец. Первым приблизился к царю Ерлезунда:

- Король Карлус поручил мне известить ваше величество, что король польский готовится вести с вами войну.

- Спасибо королю за вести, да то я и сам ведаю... Ты, лекарь, молви, с каким делом пришел.

- Государь! Братья мои и друзья сосланы на север. За верную мою службу молю, государь, их воротить!

- С ворами заедино были! - ответил Шуйский. - Пущай там живут, куда повезены.

- Государь, - сказал Колычев, - а Ивашку Болотникова, мыслю, зря угнали. Человек он смутный, убежит. Его бы тут, в Москве, на цепи держать.

- Верно, человек он смутный! Вор!..

- Вор!.. - скрипнул в тишине нечеловеческий голос.

Все, вздрогнув, разом посмотрели в угол. В клетке, вися вниз головой, качался попугай.

- Вона - судья мудрый! - крикнул царь и часто, с кашлем и слезами, засмеялся. - А и впрямь, чего от вора ждать? Напиши, боярин, в Каргополь: Ивашке глаза вынуть да немного погодя посадить его в воду!

- Царь целовал крест, - тихо проговорил немец и двинулся к Колычеву, - царь целовал крест, дал слово - я сам слыхал!

- Казни-и-им! - протянул боярин и махнул рукою.

- Blut ist nicht wasser!*

_______________

* Кровь - не вода! (Нем.)

- Чего молвил? Квасу? - смеясь, переспросил Колычев.

Тогда оба они - Васмер и Ерлезунда, - как по уговору, поклонились и вышли.

Придя на Посольский двор, швед что-то записал в своем дневнике.

2

"Город - деревянный рубленый, а башен по стенам семь... А тот

город строение давних времен; башни строены шатровые, и те башни и

городская стена и во многих местах кровли и лестницы, что из города

на городскую стену ведут, обвалились..."

Ветер дует с Онеги, гонит на город чахлое мелколесье; дымит снегом близкий, срезанный рекою небосклон. Тут и там торчит из земли окатистый черный валун - скачет в тоскливом раздолье былинный конь-камень. Полозья свистят по льду: каргополы идут Онегою к морю "по соль".

Город уныл. Да и нет его вовсе. Так, едва приметный езжалый путь кружит в поле от избы к избе за ветхой стеною. Глушь. Медвежий закут. Избы рублены из толстого, в обхват, кондового леса, с высокими резными трубами и деревянным коньком.

На берегу, где сложена вываренная соль, солевозы ругают городского сотника Меркула:

- Откупщик! Правды в тебе нет нисколь! С соляной рогожи берешь по три и по пять денег за то лишь, что из саней на берег переносить!

Меркул, кряжистый, с раскосым лицом и мерзлыми - подковой - усами, смеется:

- Шолчи-молчи! Стану править на вас извозное - за брань накину по деньге!..

Ссыльные проходят берегом. Среди них - немцы, взятые вместе с болотниковцами в Туле. Стали у часовни с крестом, увешанным пестрою ветошью, смотрят на реку.

- А побьют они его, - говорит один, - поделом то будет!

- Злой человек! - отзывается седой длинноносый немец. - Жалко, что народ здесь очень смирный.

- Эк ты, брат, все дрожишь! Занедужил, што ли?

- Ничего. Это старость...

И немец машет маленькой, озябшей рукой.

На Онеге и озере Лаче рубят лед. Выколотые многопудовые "кабаны" громоздятся у полыней. В сумерках от зелени льдин отражаются ломкие лучи каргопольских звезд. Дорогою в Пудож бредут на стоялый двор озерные ледорубы.

В жарко натопленной избе сидят каргополы и поморы.

- Господи Исусе Христе! - доносится со двора.

- Аминь! - отвечает хозяин и впускает гостя.

Русая девка в вышитом сарафане собирает на стол. Расставляет пузатые чаши, несет мисы грибов - подъелышей и обабков.

Со двора постучали.

Отряхая снег, в рваных сапогах и тулупе вошел слепец. Молодой, со светлыми прямыми волосами, с дырьями прожженных глаз и опалинами меж бровей.

- На Пудож мне, - тыча клюкою в пол, сказал он, - застыл. Ноги в коленях свело, маленько персты ознобились...

- Садись, убогий человек! Обогреешься, - может, и старину скажешь?

Лоб его заиграл, краснея и рубцуясь.

- Скажу, люди! Доселе не сказывал, а скажу!..

Его накормили.

- А ты-то не ссыльный будешь? Не с города ли? - спросили каргополы.

Он не ответил. Только жженые рубцы сильней зачернелись на лице.

Хозяин, седой румяный мужик, вздохнул и сложил на животе руки.

За столом перестали есть. Слепец заговорил, прямой и страшный, уходя головою в тень божницы:

А взойдут человечи да на шелом, на гору,

А згленут человечи да ино вверх по земли:

Чем-то мати земля изукрашена?

Изукрашена мати земля тюрьмами,

Теми ль хоромами, что о двух столбах с перекладиной...

Стало тихо.

- Беглый! Вестимо! - тихо сказал хозяин.

Слепец обернулся на голос, промолчал и снова заговорил:

А взойдут человечи да на шелом, на гору,

А згленут человечи да ино вниз по земли:

Чем-то мати земля принаполнена?

Принаполнена мати земля приказными,

Лжою-неправдою мати земля стоит...

Протекала река да огненная,

От востоку-то протекала да вплоть до западу.

Ширина, глубина да ненамерянная.

Через огненну реку да перевоз ведь есть.

А ишол человечишко, да он зарывчив был.

Он и стал у перевозчиков выспрашивать:

- А вы молвите, пошто река - огненна - течет?

Отвечали перевозчики: то - издревле.

Лютовал-гневовал тут собака-царь.

Рыл-метал людей в воду на двенадцать верст.

В та поры и стала река огнем-от течь,

Искони-де со дна пышут утоплые...

Отъезжал человечишко за сини моря.

А была ему поветерь попутная.

Он и в турках был и в латынах живал

И повсюду правду искал, выспытывал.

Наезжал человечишко вобрат на Русь.

А была ему поветерь попутная.

Он и стал тут дворян поворачивать.

Бояр и приказных поколачивать:

- Ты вставай, вставай, безымянной люд!

Выдыбай скорея со речнова дна!

Ты вэойди-ко на гору, на круг шелом,

А зглени, какова мати земля стоит!

Да тут скоро ему и конец приходил.

Обступила сила кругом-вокруг несметная,

Загасили ему очи - жогом пожгли.

Он и сам про себя старину складывал...

- Беглый и есть! - сказали в углу. - А хороша старина. Век бы слушал.

- Ну, пойду, - проговорил слепец.

Кто-то сильно затряс ворота. Хозяин, без шапки, выбежал во двор...

- Шолчи-молчи! - послышался в сенях чей-то шепот...

Вошел хозяин.

- Ну, ступай, - сказал он слепому. - Проведут тебя. Человек один с тобой на Пудож идти хочет.

Слепец вышел из избы. Снег захрупал под его ногами. На дворе стоял сотник Меркул.

- Человек вперед пойдет. Ступай за ним! - И звонкое бревно заложило изнутри ворота.

Слепец пошел по дороге, чутко следя за хрусткими шагами, - провожатый быстро уходил вперед. Вдали ледяным белым щитом лежала Онега. Меркул повел к реке, к ледокольням. Слепец завозил клюкой по снегу - потерял дорогу, остановился, потом быстро двинулся по льду.

Начались полыньи.

Меркул вел прямо к воде. Перешагнул. Слепец раздул ноздри - почуял воду - обошел полынью. Певучие, звонкие осколки крошились под ногами.

Меркул споткнулся и, громко выбранившись, впервые подал голос. Слепец остановился. (Вода была рядом.) Сказал:

- Жаловал до уса - жалуй и до бороды!.. - И бросил суму; из нее выкатилась на лед баклажка.

- Признал?! - закричал Меркул, вернулся и подошел вплотную. - От меня бегать не мысли! - Он легонько толкнул слепца, и тусклые блики, похожие на сабельные клинки, вспыхнули в густой, черной воде.

Меркул, натужась, поднял острую, выколотую поутру льдину и бросил в прорубь. Потом он подобрал баклажку, сказал: "Утопший пить не просит!" и, довольный, неторопливо зашагал по льду...

На самом дне неаполитанского Castello Nuovo стояли двое. Темный колокол рясы, казалось, врос в ледяные плиты пола. Узник качал курчавой головой на тучной шее и улыбался. Руку его тряс молодой монах.

- Наконец-то мне удалось свидеться с тобою!

- Да, Паскуале!

Узник широко раскрыл зеленые глаза, но солнце ушло из каменного мешка, и темная празелень глаз сменилась угольной чернотою.

- Какие вести принес ты? Что нового в мире? В этой дыре я не слышу ни о чем.

- У нас все по-старому. В Калабрии же крепко сидят испанцы, а о других землях я и сам не много знаю... Вчера вот по дороге в кармелитский монастырь встретил одного венецианца. Он резчик. Жил во время смуты в Московии, сидел там, как в плену. Рассказывал, что какой-то человек поднял простой народ: едва не взял Москвы, но потом его одолели и замучили в ссылке.

- Смотри! - сказал узник и взял со стола лист бумаги. - Вот что я написал: "Нынешний век убивает своих благодетелей, но они воскреснут!.."

Швед Ерлезунда отметил в своих записках:

"Царь сдержал клятву, как собака держит пост".

1929

ПОДВИГИ СВЯТОСЛАВА

1

Когда Святославу было четыре года, мать, вдовая княгиня Ольга, взяла его с собой в поход.