Последний пир - Джонатан Гримвуд

— Виржини, открой дверь.

— Не открою! Никогда и ни за что!

Я подумывал выбить дверь плечом, но доски были слишком толстые, а петли — чересчур крепкие. Я бы только повредил плечо и уязвил собственную гордость. Посылать за молотком было нелепо, и мне тут же стало совестно, что такое решение вообще пришло мне в голову.

— Виржини, — сказал я. — Пожалуйста, открой.

Наступила гнетущая тишина, и я уже ждал очередного отказа, когда ключ в замке повернулся, и Виржини приоткрыла дверь.

— Ненавижу тебя!

— Хотя бы объясни, за что. Ты тоже хочешь в Париж?

— Помогать тебе с поисками шлюхи? Да их наверняка пруд пруди в Марселе! Зачем ехать в Париж? А, знаю, Жером с Шарлотом посвятили тебя в свои мерзкие тайны!.. Рассказали про лучшие бордели и игорные дома…

— Глупости какие!

— Не смей называть меня глупой!

Она забарабанила кулаками мне по плечам, но вскоре разрешила себя обнять и после недолгой борьбы обмякла в моих руках. Разинув рот, скривив лицо в безобразной гримасе, Виржини рыдала у меня на груди. Как всегда, ее гнев был страшен и недолог. Когда она отняла лицо, оно было мокрое, но спокойное.

— Поезжай, раз тебе так хочется.

— Хочется чего?..

В конечном итоге мое искреннее недоумение убедило ее в том, что я действительно не догадывался о причине ее гнева. Впрочем, когда она подняла голову и подставила губы для поцелуя, я уже обо всем догадался. Доктор Альбер сказал Виржини, что ей пока нельзя беременеть, но его прежнее предложение — чтобы я завел любовницу — было принято ею в штыки. Поэтому он не отважился поведать ей о хитром изобретении, которое позволило бы нам и впредь оставаться мужем и женой. Вот Виржини и рассудила, что я согласился искать женское тепло на стороне.

— А я бы тогда что делала?!

Я опустил Виржини на кровать, задрал юбки, положил ее собственную руку промеж ее ног, а один палец сунул внутрь.

— Полагаю, можно удовлетвориться и этим.

Шлепнув меня свободной рукой, Виржини притянула меня к себе и поцеловала. Она закрыла глаза, чтобы не видеть моего лица, оставила палец на месте и в конце концов крепко укусила меня в плечо, чтобы приглушить крик. Кончив и переведя дух, она распахнула глаза и снова шлепнула меня — за то, что улыбался. Затем Виржини позволила мне облизать ее палец. Он был соленый, как слезы, и я мог безошибочно определить, что она ела за последние два дня.

— А ты? — спросила она.

Я перевернул Виржини на живот и ввел член в складку меж ее ягодиц. Кончив, я вытер ее начисто и калачиком свернулся сзади, обхватив рукой одну из ее прекрасных грудей.

— Я люблю тебя, — сказала она. — И всегда буду любить.

Наутро я уехал в Марсель: мы с Виржини рассудили, что в этом портовом городе я непременно найду то, что собирался искать в Париже, тем более рядом была Италия — по мнению Виржини, народ этой страны отличался особой похотливостью и распущенностью. Оба эти качества должны были создать благодатную почву для интересующего меня ремесла. Я не стал рассказывать ей, что на самом деле ищу вовсе не сам предмет, а человека, который умеет его делать.

В дороге я старался не привлекать к себе внимания — насколько это возможно в карете с золочеными гербами на дверях и с кучерами в ливреях. Мэр узнал о моем приезде в тот же день и, разумеется, предложил остановиться у него. Мне пришлось объяснить, что я прибыл в город по весьма деликатному вопросу и буду очень признателен, если он не станет распространяться о моем визите. Мэр с поклоном вышел из моих покоев — самых больших в гостинице и занимающих весь верхний этаж, — не забыв перед этим предложить помощь и содействие в любых делах. По-видимому, он решил, что я официально приехал в Марсель с неофициальным визитом — что ж, и пусть.

В городе стояла такая насыщенная и многогранная вонь, что первое утро я то и дело терялся в переулках, пытаясь определить источник какого-нибудь запаха. Горы диковинных фруктов высились на прилавках рынков, где работали почти одни мавры и прочие северо-африканцы. Я купил по два-три плода каждого фрукта, спросив названия, и сделал в блокноте записи об их вкусе, текстуре мякоти и плотности. В витрине одной лавки висели выпотрошенные туши козлов (по виду — диких) с перерезанными глотками, однако их шкуры, головы и копыта были на месте. Я спросил, откуда они, имея в виду страну — во Франции таких животных не водилось, — но мой вопрос поняли неправильно: я ушел из лавки с названием рынка в портовой части города. Первый же француз, у которого я спросил дорогу, сказал мне, что приличные господа в такие места не ходят. Улыбнувшись, я задал второй вопрос, и он объяснил мне, как пройти к борделю со здоровыми девками и разумными ценами. Поблагодарив его, я задал еще один вопрос и в ответ услышал имена трех производителей английских рединготов. Я попросил отвести меня к лучшему.

Спустя десять минут мы расстались у дверей мастерской, от которой шел дух серы и тухлого мяса: мой провожатый получил монету, благодарности и с улыбкой удалился. Возможно, мэр поручил ему за мной приглядывать — даже если так, я рассудил, что это не имеет никакого значения. Внутри мастерской меня встретил хмурый итальянец, который при виде моего дорогого платья сразу заулыбался. Я проследил за лучом света из маленького окошка, выходящего во внутренний двор: там стояла жаровня, из которой валил желтый дым. Мальчишка-подмастерье сунул руку в дым, а голову отвернул. Увидев мой заинтересованный взгляд, итальянец сказал, что я пришел по адресу: здесь производят лучшие шарики в мире.

— Я хочу научиться вашему ремеслу…

Понять, что означает его взгляд, мне не удалось, и я решил пока осмотреться. В углу стояло ведро с потрохами — овечьими, как подсказывал опыт. Желтый дым давала несомненно сера: ее вонь ни с чем не перепутаешь. На скамейке я заметил еще одно ведро с белесой жидкостью, на поверхности которой плавали разрезанные на короткие отрезки кишки. В руке у итальянца был длинный сточенный нож: я, по всей видимости, оторвал его от выскребания кишок. Сложно провести грань между химией и кулинарией, и ремесло итальянца явно сочетало в себе обе эти премудрости.

— Вы хотите производить и продавать кондомы?

— Я хочу знать, как они делаются, на сколько их хватает и как можно добиться наивысшего качества изделия.

Вытащив блокнот, я потянулся за карманной серебряной чернильницей, открыл ее, надел перо на деревянный черенок и положил все на самый чистый участок скамейки. Видимо, эти действия убедили его в серьезности моих намерений.

— Мои тайны стоят недешево.

— Дороже, чем тайны ваших конкурентов?

За ценой я бы не постоял, но когда имеешь дело с такими людьми, надо соблюдать определенные приличия.

— Со мной никто не сравнится, — категорично заявил он. — Я — лучший!

— Поэтому я и пришел к вам, а не к кому-нибудь другому.

Польщенный, он вновь заулыбался. И назвал цену за свои знания — вероятно, завышенную по меньшей мере в два раза, однако вполне меня устраивавшую: одно платье Виржини стоило дороже. Цену я слегка сбавил, но итальянец остался доволен сделкой. Обучал он меня как подмастерье: сперва делал все сам, затем просил повторить его действия, одновременно читая лекцию об истории возникновения и пользе кондомов. История не внушала доверия: назвали их так то ли в честь английского графа, подарившего королю свое изобретение, дабы сократить число его внебрачных детей; то ли в честь французского полковника Кундума; придумали их то ли на заре человечества, то ли относительно недавно. Похоже, история этих изделий менялась в зависимости от предпочтений клиента.

— Берем овечьи кишки и несколько часов промываем в воде…

Хозяин лавки нахмурился, увидев, что у меня уже появились вопросы, но потом пожал плечами. Все-таки я щедро ему заплатил.

— Кишки непременно овечьи?

— Такова традиция. — Мастер задумался. — В принципе, можно использовать кишки любого животного, если овцы вам чем-то не угодили.

Я кивнул.

— Хорошенько их промыв, осторожно разомните в слабом растворе щелока. — Он показал на ведро с белесой жидкостью. — Затем выверните наизнанку и снова разомните. Очень-очень осторожно выскребите кишку и…

Мастер взял кусок кишки и повел меня наружу, где схватил будущий кондом деревянными щипцами, бросил на раскаленное блюдо небольшую горсть серы и сунул щипцы в клубы желтого дыма.

— Теперь промоем его с мылом, прополощем, надуем — чтобы проверить, нет ли дырок, — и укоротим до шести-семи дюймов. Вот и все. Готово. — Итальянец взглянул на мою поделку и закатил глаза. — Такой мне и даром не нужен, но все-таки это кондом.

— Как сделать его лучше?

— Упражняйтесь. С опытом придет и мастерство.

— Нет, как мне сделать его лучше ваших? Как сделать его чище, тоньше, мягче? Как сделать его лучше?