Цель неизвестна - Марик Лернер

Гнать не стал и правильно сделал. Такого изумительного гида по Москве и за деньги не приобрести. Он знал все закоулки и улицы. Мог рассказать любопытные вещи о многих людях. Уже через пару дней я уловил, что он подворовывает и достаточно удачно. Причем никогда у своих. В академии на данный счет существовал свой неписанный кодекс чести и насчет него просветили меня практически сразу.

Закладывать учителям независимо от проступка или крысятничать запрещалось категорически. На все остальное смотрели сквозь пальцы. Дрались, списывали и одновременно помогали друг другу. Ничего нового. Причем у нас с Андрюхой очень скоро создался занятный симбиоз. Он делился где достать вещь дешевле и сведениями об учениках и преподавателях, а я его прикрывал, выступив в качестве эдакого покровителя. Не давал одноклассникам его трогать без причины. Точнее хватило одного раза. В крупных размерах имеются свои немалые преимущества. Мальки усвоили сразу.

— А! — вспоминаю. — Я ж не просил прямо сразу.

— Да что ты понимаешь! — и глазенки хитрые блестят. — Такого подходящего случая может больше и не представится!

— Какого такого?

— Выгнал его хозяин.

— За что?

— А вот узнаешь! — заявил торжествующе Андрюха и замахал, подзывая мающегося неподалеку молодого парня с солидным мешком.

— Михаил, — сказал, протягивая руку.

— Лехтонен Йоэль, — ответно представляется.

— Как? — изумляюсь невольно.

Ничего специфически-северного в нем не наблюдалось. Такой весь из себя чернявый украинский порубок. С буйным чубом из-под войлочного колпака. Или то донским казакам положено? А, какая разница.

И характерный акцент тоже отсутствует. Обычный акающий московский говорок. И рука твердая. Не люблю потные ладони. Предубеждение какое-то, может человек не виноват, а неприятно.

— Чухонец он, — нетерпеливо докладывает Андрюха.

Я молча надвинул ему шапку на нос, затыкая. Парень понимающе улыбнулся. Не удивлюсь, если достал Андрюха в кратчайшие сроки. У него всегда вопросов полный мешок и крайне мало почтения к старшим.

— По папе, — объяснил трудно выговариваемый. — Он из Ливонии происходил. А матушка из Малороссии.

Ну, да. Знакомое дело. Папа молдаван, мама казашка, сам православный и русский. Империя! Всех переваривает.

— Он говорит, — кивая на пацана, — дело тонкое, не всякий возьмется. А толком не объясняет.

— А он и сам не в курсе подробностей, — не обращая внимания на обиженную физиономию Андрюхи, подтверждаю. — Знаешь, а пойдем в трактир нормально посидим, поговорим.

Вид у Лехтонена откровенно голодный, но тащить его к себе домой не очень хочется. Я и сам на птичьих правах обретаюсь. Никто не обрадуется, приведи к столу еще один посторонний рот. Прямо не скажут, да надо ж совесть иметь. Денег жалко, но любопытство заело.

Заведение было не из лучших, туда моих капиталов все одно не хватит. Здесь собирался самый разный народ, вплоть до нищих. Как сказано в древнем анекдоте, лучше не спрашивать насколько все свежее. Официант за чаевые посоветуют уходить и не портить желудок. Разносолов не принесут. Вместо мяса требуха и неизвестно где добытая. Не удивлюсь, коли и павших лошадей разделывают.

Щи да каша, иногда горох и сушеная репа. Вот последнюю я скоро видеть уже не смогу. Надоела. Дешево, невкусно и малокалорийно. Зато в желудке лежит и вызывает ощущение сытости. Лучше бы нормальную картошку давали. Хотя сюда все больше не наесться, а напиться приходят. Выжрут сивухи и драться принимаются. Вроде ж не ковбои из американской киношки, но каждый вечер. Зато дешево и пока не отравился. Малец плохого места не посоветует.

До него правда не доходит, с чего я кривлюсь на плохо вымытые глиняные кружки. Нормальному человеку, в его разумении, без разницы из какой посуды хлебать хмельное. Вкус одинаков. Наливай больше и пей.

Я ему на это рассказал старую байку. Как-то мудрец говорит жене:

— Пойди и принеси немного сыра. Он укрепляет желудок и возбуждает аппетит.

— У нас дома нет сыра, — ответила жена.

— Вот и хорошо, сыр расстраивает желудок и расслабляет дёсны. А чего так странно смотришь: есть в доме сыр, значит он полезен. Отсутствует, выходит вреден.

Андрей долго думал, потом заявил, что я чересчур умный. Жить надо проще и не копать глубоко. Все равно никто не знает что на роду написано. Бери что можно и живи. Где-то я уже слышал подобную философию, насчет одного дня и потом хоть потоп. Видать родственники во Франции проживали.

Заказал на всех троих, мысленно рыдая над каждой копейкой. Андрюхе гонорар за труды по поиску нужного умельца, себе ужин, чухонцу аванс.

— Запойный? — неторопливо ковыряя кашу и глядя как, Йоэль энергично наворачивает, копая ложкой не хуже экскаватора, интересуюсь.

— Нет, — отрицательно замотал тот нечесаной башкой.

— А чего хозяин выгнал? — не дождавшись продолжения, нажимаю.

— До девок шибко я бойкий, — без всякого смущения доложил, — дочку хозяйскую помял. А он не ко времени и заявись.

— Жениться отказался? — дошло до меня.

— Так порченая она была еще до меня. Я ли не разбираюсь, — и сказано уверено, без малейших колебаний и сомнений. — Грех свой на меня списать захотела и родители ее в том участвовали. Не случайно пришел и не вдруг случилось остальное. Не, за свои дела я ответчик — чужого ребятенка мне не надобно.

— Взбесился, что не вышло и выкинул за двери, — понятливо киваю.

— Сам ушел! — гордо отвечает.

«Жизнь на свете хороша, коль душа свободна, а свободная душа господу угодна…», — декламирую очень к месту.

— Поэт Михайло, — с одобрением сообщил Андрюха. — Вечно виршами к месту и нет кидается.

Лехтонен подумал и кивнул. Вряд ли особо сейчас задумывается над такими вещами. Аж видно, насколько выговориться охота. Еще немного и пар из ушей пойдет.

— Токмо он гад злопамятный. Инструмент я отбил, — он показал на свой мешок у ног, — а хозяин лжу разнес, что нечист я на руку.

На мой взгляд, автоматически перекрестился.

— Святой истинный крест, — сроду чужого не брал. И инструменты сам приобретал. Токмо он мастер и человек известный, а я кто? Ему верят. А не верят, так боятся. Он злопамятный и подлость учинить всегда готов. Не в свободе дело, в правде!

Есть такая притча, когда волк видит откормленную собаку на цепи и думает: «Лучше голодать, чем в рабском ошейнике ходить». Человек не волк, да характер иметь обязан. Иначе об него ноги все подряд вытрут. Будем считать собеседование почти прошел. Хотя…

— А сам работать можешь, никто не потащит в суд? — на западе цех бы в жизни не допустил подмастерье без сдачи специальных экзаменов.

— Отчего нет? Материал отсутствует, а сделаю я что угодно. Часы чинил, изготавливал всевозможные украшения. Проволоку вил на кольца да серьги…

А вот это уже интересно. Не в уши женские вставлять, а именно проволока.

— … зернь, скань, чернь, финифть, шлифовка, янтарь, перламутр, жемчуг, литье, чеканка, гравировка, золото и серебро, оклады для икон. Любой заказ на ваш вкус и с вашим материалом.

— А сталь?

Он посмотрел подозрительно. Еще немного и встанет. Это ж натурально оскорбление, ювелиру предложить подработать кузнецом.

Я извлек из кармана свои наброски, протер рукавом стол от крошек и выложил для обозрения листок. Во всех ракурсах, даже изнутри в разрезе и указанием масштаба. Тут правда пришлось обойтись фалангой мизинца, для чего ее пририсовал рядом. Очень приблизительно выйдет образец, но мне ж до микрона и не требуется. Эталона в виде линейки до сих пор не видел.

Между прочим, здравствуй очередная сомнительная мыслишка. Почему до сих пор никто не догадался? В лавках имеются для измерения тканей большого размера. Гири тоже проверяют. Может меньше аршина и не нужно? Такие тонкости никого не интересуют? А как же взаимозаменямость деталей? Стандарты вроде метра с сантиметром придумали в Париже после революции и это не скоро. Но всякие футы и дюймы ведь существуют.

Мастер с высокой квалификацией, но без диплома вытер руки о себя и наклонился вперед, изучая картинку.

— Я собираюсь спасать гусей от печальной участи вырывания из них перьев, — сообщаю, щелкая Андрюху, решившего тоже изучить мое творение, по носу.

Тот хмыкнул и снова полез. Любопытство не порок. Не бить же его всерьез, тем паче жирные руки не тянет.

— Вот эта прорезь, — тыкая в чертеж, потребовал странный чухонец, ничуть не стопорясь от новой информации. Похоже он схватил суть на лету, — обязательно такую форму должна иметь?

— Это для хода чернил к кончику пера.

— Я понял, — нетерпеливо спрашивает, морщась, — форма не должна быть вот такой? — и он рисует нечто вроде трапеции. — Изнутри больше.

Я попытался вспомнить, но раньше как-то не задумывался о подобных тонкостях. Пожал плечами в недоумении.