Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

Глава 25. Тучи сгущаются. Новые веяния

Весть о евангелизации распространялась во все стороны. И шла она уже, как неудержимая волна. Во многих местах Херсонской, Елизаветградской губерниях, в местах близ Одессы уже были на руках Новые Заветы на русском языке. Во многих местах люди собирались, читали и изучали Евангелие. Церковные приходы становились бедней людьми. Еще не было организованных общин, не было членства, а люди, живые люди, своим присутствием создавали общение, которое уже могло называться церковью. В этом свободном общении была молодежь, создавались хоры, появлялись поэты, любимыми становились вечера вопросов. Из среды крестьян обнаруживались проповедники, и речи их были искренними, доходчивыми, пробуждающими. Это не могло проходить незамеченным со стороны школьных надзирателей, духовенства и властей. Замечали, останавливали, предупреждали, угрожали. И приходилось собираться под видом свадьбы, именин, поминаний. Таиться было нелегко и часто за собрания расплачивались штрафами, вмешательством полиции, арестами; стала учащаться ссылка в Сибирь. Верны были слова апостола: "Да и все, желающие жить благочестиво... будут гонимы". Не народ, восстающий и возмущающий против власти, не совращающий из веры в веру, а именно желающие жить благочестиво.

А обвиняли их именно в том, в чем они не были повинны. Так было при Нероне, так было и теперь. Но преследование не могло остановить евангелистов; остановить могло равнодушие, холодность, потеря веры и жажды знания. А этого еще не было.

Равнодушие появилось и все ширилось среди православных прихожан, равнодушие к Священному Писанию. Оно не читалось и мало объяснялось. Все служение перешло в обрядность, церемонии, все покоилось на невежестве и извечной тяге к поклонению осязаемым предметам, к поклонению угодникам и мощам. Все попытки обновить православную форму и провести реформы вызывали лишь недоверие масс, переходящее в озлобление. Те же, кто пытался провести реформу, относили неудачи всецело за счет религиозного застоя масс и политической обстановки. А о том, что нужен решительный, смелый и целенаправленный шаг в реорганизации всего церковного уклада в соответствии с Евангелием, - не было и речи. А без этой реорганизации шла утрата церковью живых человеческих душ, уходящих в раскол, к евангелистам, чтобы жить по законам любви Христовой. Здесь открывалось обширное поле свободной духовной деятельности, сюда шли сильные личности, томимые жаждой деятельности... И, наученные живым словом Евангелия, эти люди внимали призыву Божьему:

Восстань, пророк и вождь, и внемли,

Исполнись волею Моей.

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Религиозная и умственная неудовлетворенность заставляла народ чутко прислушиваться ко всему, что, по его мнению, так или иначе может помочь ему в его вечных исканиях "истинной веры", в его постоянных заботах о "спасении души". И он идет к штундистам и терпеливо прослушивает целые ночи их живые речи.

Отношения между православными и евангелистами становятся все более и более напряженными. Стали колебаться православные устои, а вместе с ними и царские устои. Ужас крепостничества доходил до крайних пределов. Приближался день раскрепощения, и власть имущие боялись всего, что могло противостоять им. Поэтому всякое слово о духовной свободе, что проповедовали евангелисты, напоминало им о свободе другой и они стали гнать их. А в народе эти же слова принимались с радостью и слезами...

Глава 26. Священник Переверзев

Думал Иван к зиме попасть в Основу, а зиму пришлось работать по сапожному ремеслу по пути из Березовки в Ряснополье.

Еще почти полгода труда, общения с людьми, проповеди Евангелия, посева зерен добра в земле Украины... И вот, ранней весной он приближается к Ряснополью. Скоро и его дом, его родная Основа.

В Ряснополье, как Иван знал, его уже давно ожидает священник Григорий Переверзев. С какой целью? Онищенко знал, чувствовал, что с добрым намерением священник его ждать не мог. Но верил Иван в силу Евангелия, сказанного в простоте, верил в силу Духа Божьего, проявленного в любви человека к человеку, и он входил в село смело, как идут к другу, к брату, к слуге Божьему.

Около церкви Иван спросил, где живет священник, и ему указали на большой дом за площадью. Иван перешел площадь и остановился у калитки, ведущей во двор. Усадьба была обнесена высокой железной оградой с такими же железными узорчатыми воротами. За оградой был виден большой кирпичный дом с черепичной крышей и сад.

Иван толкнул калитку, и она открылась. У края дома со стороны сада в будке залаяла собака. Во дворе никого не было, и Иван несмело прошел к парадной двери. В дорожном полинялом пиджаке, в запыленных сапогах, с мешком с сапожными инструментами за плечами, с сумой через плечо - так выглядел он. "Как примет его отец Григорий? Какой он по характеру?" - думал Иван. Но то чувство брата, исполненное света и любви, которое он испытал, входя в Ряснополье, не покидало его. Он легонько постучал. Дверь открыла молодая девушка в длинном белом платье, поклонилась и приветливо сказала:

- Войдите!

Сердце Ивана затрепетало от ласкового приема, и он спросил:

- Отец дома?

- Да, дома. Проходите, пожалуйста.

Онищенко снял картуз, шагнул в чисто убранную прихожую и остановился, осматривая свои сапоги: как быть? Девушка хотела ему что-то сказать, но тут открылась боковая дверь, и в переднюю вышел сам священник: высокий, черноволосый, с небольшой черной бородкой, одетый в черный подрясник, из-за которого виднелась белая рубаха. Иван, как подобает пришельцу, низко поклонился, выпрямился и посмотрел в лицо священника.

И совершилось важное.

Глаза Ивана и отца Григория на несколько секунд встретились, и каждый увидел в другом себя, человека, душу. И это определило всю их встречу. Священник открыл дверь в свою комнату и мягко сказал:

- Проходите, желанным гостем будете.

Иван еще раз посмотрел на свои сапоги и опустил свой мешок на пол у двери, положив