Корабль дураков; Избранное - Себастиан Брант

Жена с детьми пусть голодает,

А коли сетовать начнет,

То муженек ее же бьет…»

Он молвил: «Если я копить

Начну теперь, то как же пить

С приятелями — будет стыдно!»

Она в ответ: «Ишь, что обидно!

Ишь, отговорочку нашел!

И так уж гол ты, как сокол.

С тобой таким вот, как ты есть,

Водиться небольшая честь!»

А он в ответ: «Вы рассудите!

На мой достаток не глядите:

Не мой карман, а токмо тело

В законный брак вступить хотело!

Вы на земле прекрасней всех!»

Служанка молвит: «Просто смех!

Твоя любовь нужна мне мало:

Я молодцов таких видала.

Ты на себя-то погляди

И спереди и позади!

Ты завит, как кочан капусты,

А в голове-то все же пусто.

Хоть все вы холите усы,

А грубы, как цепные псы.

Одет, как чучело, к тому же,

Любого ты ландскнехта173 хуже!

Ты дурень с головы до ног!»

А он в ответ: «Я изнемог!

О дева, верь, одет смешно я,

Но сердце у меня какое!»

Она в ответ: «Болван! В тебе-то

И сердца стоящего нету.

Известно: все твои дружки,

Знай, забегают в кабаки

И поднимают там галдеж,

И ты от них не отстаешь!

Ты нас, служанок, обижаешь,

Похабной шуткой задеваешь,

А то еще проявишь прыть

Дружка в трактире поддразнить;

Друг другу в ухо — и готово:

Уж драка закипела снова,

А в суматохе ты всегда

Берешь чужое без стыда.

Да я давно убеждена,

Что грош душе твоей цена!

Я знаться не хочу с тобой!»

А он в ответ вскричал: «Постой!

О дева нежная, должна ты

Не замечать сего разврата:

Ведь соблюдает холостяк

Обычай светский, как-никак,

Коль телом он еще не слабый —

Ему ль держаться старой бабой!»

Служанка говорит в ответ:

«Вот в том и зло, вот в том и вред,

Что вы друг друга совращать,

На непотребства подстрекать

Горазды, а пристойный вид

И добронравье вас смешит.

А кто развратен, груб и зол,

Кто все пороки превзошел,

В ком нет ни чести, ни добра,

Кто пьет без просыпу с утра

Да в кости до зари играет,

Кто никого не уважает,

А только попусту орет,

Упрямится да нос дерет,

Тот всеми вами помыкает,

И вас подонками считает!

Эх, тошно мне смотреть на вас!»

«О дева чудная! Хоть раз

Взгляни! — он снова к ней взывает: —

Взгляни на то, что украшает

Меня: пускай я некрасив,

Пускай я беден и строптив,

Но преклоняюсь пред тобою

И день и ночь с одной мольбою,

Чтоб милость заслужить твою…»

Она в ответ: «А я плюю

На поклонение такое:

Вы не даете мне покоя,

Как волки воете всю ночь,

Мне это попросту невмочь.

То вы шатаетесь, мыча,

То бьете встречного сплеча,

Затеяв драку, вы гордитесь,

Что никого, мол, не боитесь.

Вас ловят, вяжут, тоже бьют,

Потом в темницу волокут.

Проваливай отсюда, друг,

С тобой болтать мне недосуг.

А если ты еще и злишься,

Так мне и вовсе не годишься.

С тобой мне знаться не расчет:

Крапива, сколько ни сечет,

Крапивой же и остается

И только все больнее жжется…»

«Ах, дева! — молвит он в ответ, —

Не все же мы злодеи, нет!

Ты нас позоришь беспощадно!»

Служанка молвила: «Ну ладно:

Один-то, может быть, и есть,

Кем все же не забыта честь,

Кто не совсем отстал от бога,

Кто даже пьянствует немного!

Такого жалко было б мне,

И, право, я могла б вполне

Такого взять себе в мужья!»

Слуга в ответ: «Так вот он — я!»

Она в ответ: «Ты не такой,

Иначе был бы в мастерской!

А ты недавно лишь поднялся

И, как я вижу, нализался!

Ну, словом, дай-ка мне покой,

Да и ступай себе к другой!»

Кричит он: «Я тебе клянусь:

Теперь ума я наберусь,

Друзьям своим узнал я цену,

Познал их козни и измену!

Во всем я пред тобой винюсь,

Но, коль теперь не изменюсь,

Забудь меня ты навсегда!»

В ответ служанка молвит: «Да!

Полгода послежу я все ж,

Как исправляться ты начнешь:

Коль скромно будешь ты держаться,

Дурного общества чуждаться,

Тогда я дам тебе ответ,

Хотя большой надежды нет,

Что ты себя на путь направишь

И предо мною не слукавишь…»

Конечно, парень огорчился,

Что своего он не добился:

Признаться, слушать я не стал,

О чем он дальше толковал.

Понятно вам, в чем суть и дело.

Она ответила умело,

Права ль она — не знаю сам,

Судить предоставляю вам.

Такие парни ведь бывают:

Они ландскнехтам подражают,

Их речь, замашки, поведенье

Встречают всюду осужденье

И приносили вред не раз —

Таков вам Ганса Сакса сказ!

174

Три девки сетуют, бедняжки,

Что годы службы ох как тяжки!

Жалуется служанка ремесленника

Эльза! Как на духу, мой свет,

Скажу: житья служанкам нет.

Нас презирают и клянут,

По шее нам любой хомут,

А жалованья в год — копейка.

А из посуды что разбей-ка,

Так вычтут из копейки этой.

А на работу и не сетуй:

Гоняют, не успев запречь,

Я лишь и знаю мыть, да печь,

Стирать, мести, стелить постелю,

Варить и жарить всю неделю.

А ежели я захворала,

Хозяйке что ж? И горя мало!

Сплю возле печки на рогоже,

Стряпуха я и прачка тоже.

На слуг и на господ стираю.

И только к ночи попадаю,

Полузамерзшая, домой.

Висят сосульки бахромой,

Стучат, как будто я в броне,

И на день столько стирки мне,

Что в год хозяйка б не успела.

Кипит-де у самой-то дело!

Сама знай спит, да пьет, да жрет,

Да горло на меня дерет:

«Тебя, лентяйку, гнать бы надо».

Уж и берет меня досада!

Пойду-ка замуж! Дай совет.

Служанка бюргера

Тебе не сладко, спору нет.

Ох, Грета! Нелегко и мне,

Весь год верчусь, как на огне.

Живу, как в келье, взаперти,

Не смею и на час уйти.

А прошлый год иначе было,

Как у хозяина служила.

Теперь хозяек стало — страсть!

Все надо мною кажут власть,

Все ладят мною помыкать —

Хозяйка, дочь, сноха и зять.

А если угожу одной,

Так попадает от другой.

И в праздник рук не покладать:

То чепчик ей, то кофту гладь.

Ей надо в церкви красоваться,

А мне в дерюгу одеваться.

А ведь охота у обедни

И мне быть тоже не последней.

Сиди-ка в церкви рядом с ней

Да за рядно свое красней.

Потом ей платье очищаю,

А ночью зыбку я качаю.

Какой там сон! Встаешь чуть свет,

И вновь ногам покою нет.

Беда одежде, башмакам,

Пообносилась так, что срам!

И я хватила горя, Грета,

Скажи, что делать. Жду совета.

Наняться в сретенье175 опять

Иль, может, мужа подыскать?

Жалуется батрачка

Ишь, невидаль, хомут надели!

Вы испытайте-ка на деле,

Как нас и в хвост и в гриву дуют.

В деревне девки не жируют.

Весь год лишь поспевай крутиться:

Коровы, овцы, свиньи, птица.

Дою, кормлю, навоз ношу,

Пасу и жну, траву кошу,

Лен тереблю да коноплю

И за ночь трех часов не сплю.

Зимой и летом — все страда,

А каша с хлебом — вся еда.

Мясцо же в редкость.

Пусть же мужа

Поищет та, чья служба хуже,

Да замуж и пойдет вперед.

А значит, первый мой черед.

Но тут и вспомнится, каков

Бывает брак у бедняков.

176

По лугу как-то я гулял

В вечерний час и размышлял:

Я сочинять стихи собрался.

Тогда с охоты возвращался

Один мой подмастерье-хват,

Который год уж, как женат.

Он был изрядно исцарапан

И кровью кое-где закапан;

И я спросил, уж не коты ли

Ему лицо избороздили.

А он: «Нет, не коты, нимало,

Меня жена так расчесала».

«Как это сталось?» — молвил я.

А он в ответ: «Жена моя,

В отличье от людей обычных,

Имеет девять шкур различных,

И по числу ее всех шкур

Сокрыто девять в ней натур.

И вот пришлось мне вечер цельный

По каждой шкуре бить отдельно,

И то я еле сладил с ней».

Я попросил: «Скажи ясней;

Я что-то не пойму никак».

А он мне: «Дело было так:

На днях, вернувшись под хмельком,

Жену спросил я кой о чем;

Она ж в ответ молчит как рыба.

Тут осерчал я крепко, ибо

Слыхал я от людей иных

Про девять шкур у жен дурных;

Такая ж, знать, досталась мне.

И тут я таску дал жене

По рыбьей коже той нещадно,

Чтоб впредь ей было неповадно

На мой вопрос не отвечать.

А как ударил снова, глядь,

И угодил в медвежью шкуру;

Жена от злости стала бурой

И заворчала тихо так,

Что слов не разобрать никак.

Хотел я хлобыстнуть по роже,

Да треснул по гусиной коже;

Как примется она трещать,

И гоготать, и верещать!