Центумвир (СИ) - Лимова Александра

Прикусила губу от невыносимости волны удовольствия, прокатившейся под кожей, когда почувствовала его эрекцию и, стремясь усилить ощущение, вжалась теснее ягодицами, с нажимом елозя по нему.

– Еще немного и ты никуда не полетишь, – фатальным для моего контроля обещанием в одуряющей хрипотце голоса, надломленного едва контролируемым желанием.

– Истомин, – с мучением выдохнула, едва удерживаясь от того чтобы еще раз не повести бедрами, не раздразнить до обозначенной им границы. За нее. – Прекрати.

– Так отодвинься, – и подло, нереально подло кончиком горячего языка по мочке уха.

– Яр, пожалуйста. Я реально не полечу же, – признала с мучением, понимая, что если выскажу сейчас хоть единый протест для него это будет как красная тряпка, ситуация в ресте очень доходчиво мне это объяснила. – Прошу.

И он резко, с силой подался вперед, прижимая к стеклу, сорвав дыхание от невыносимо горячей тяжести разорвавшей низ живота, эхом улегшейся в сбитый, стертый стон. И отпрянул. Нет, не потому что опасался не сдержаться, потому что шаги были со стороны входа.

Сел в ближайшее кресло, скрещивая ноги. Зашли пара пассажиров и уселись невдалеке на диван, прямо под табло, на которым высветилось, что началась моя посадка.

Хватит.

Шагнула к креслу, на столике возле которого была моя сумка. Истомин встал и встряхнул ногой, чтобы остаточная эрекция не причиняла дискомфорт. Поднял на меня взгляд. Фыркнув, я подхватила свою сумку, с горечью ощущая сход и, не глядя на него, направилась на выход.

– Ну, ты поняла, да? – улыбка в негромком голосе позади. – В пятницу вечером заеду, вещей много не бери, в Лондоне будем чуть более суток.

– Ну, да-да. Время не трать. – Через плечо бросила я, отчетливо давая понять, что нет. Железно нет.

*Текст песни Хаски – Иуда. Все права у правообладателя.

Глава 6

К пятнице почти непрерывный контакт с венценосной жопой со скипетром все-таки вымотал меня. Если уж быть честной, то не он, на него-то мне похуй, а сотрудники, упрашивающие дать добро на то, чтобы зажать его в каморке, освежевать и сказать, что так оно и было, и вообще ему так больше к лицу подойдет. В целом, у нас хороший дружный коллектив, очень многое вместе прошли, поэтому мне их действительно жалко, и я расстроилась, что ничем не могу им помочь. Аж аппетит пропал.

Возвращаясь домой и, переступая порог своей квартиры, я объясняла доставке пиццы, что нужно отменить мой заказ и вообще жизнь тлен и я хочу умереть, поэтому могу принять только если у них пицца с ядом. Оператор на том конце провода, явно очаровавшись звучанием моего голоса (другой причины терпеть мои стенания я не видела), сообщил, что курьер уже подъехал и с кривоватыми нотками флирта пытался уговорить меня взять пиццу без яда. Пошутил бы, что можно посыпать аль денте, я бы передумала, но в него не был вмонтирован сарказм, а я таких мужиков не люблю. Так что загон закрыт, несмешной ослик, как научишься, приходи.

Я бросила оператору, что такие харчи я не приму и, отключив телефон, только расстегнула пальто, как раздался звонок в дверь. Ну, может, хоть курьер симпатичный и вечер будет не таким уж и грустным. Я видела порно, которое начиналось точно так же.

Поэтому распахнула дверь и поняла, что жизнь окончательно тлен, вечер теперь просто гавно, и я очень хочу плед, какао и поплакать. Ибо на пороге стоял дилер.

Истомин, оперевшись предплечьем о косяк, разговаривал по телефону, медленно склоняя голову, приподнимая бровь, сверкнув одуряющей иронией в серо-зеленых глазах, наблюдавших мое перекашивающееся ебало, с разбегу захуяревшее дозу и не спросившее чо-почем. Попыталась захлопнуть дверь и спастись от передоза. Не вышло.

Задержал ее и сделал шаг через порог, отводя руку с телефоном о тлица, чтобы негромко сообщить отступившей мне:

– Вообще-то, надо спрашивать кто там, раз в глазок не смотришь.

– А то можно получить бандерольку от почтальона Стечкина? – огрызнулась я.

– Есть ушлепки. – Кто-то слишком долго жил в Штатах. Этот кто-то плечом захлопнул дверь, и нагло облокотился спиной об нее, – их, в отличие от меня, не заводит твой стиль предварительных ласк с щекотками пером. – Усмехнулся, вновь прижимая трубку к уху и слушая абонента.

Я скривилась, с болью наблюдая его безупречный стиль. С болью, потому что это охуенный стиль. И в одежде. И в поведении. Господи, как от этого спастись?.. Ну, подскажите кто-нибудь!

И вообще, хули ты натворил, скотина? Остался бы в Америках своих, я бы счастлива была сейчас, потому что корона сидела идеально. А не перекашивалась вместе с ебалом, от того, что Истомин медленно и сильно прикусил свою нижнюю губу, повел ей кпереди и на влажной коже доли мгновения оставался след от его зубов.

Резкое движение – хват за мой локоть, секунда и уже я прижата спиной к двери. Прижата им.

– Нет, у нас двадцать третьего решается окончательно, – легко перехватил мою руку уперевшуюся в его плечо, чтобы оттолкнуть. И прижал собой теснее, беззвучно и протяжно выдыхая в висок. Плакать захотелось сильнее. От распирающего вены ощущения тепла, переходящего в жар, очень прогрессивно сгущающий кровь.

Шлейф его парфюма, сила, нажим. Жестко прижатая кисть к дверному полотну, вторая зажата между нашими телами. Запах въедался в сознание вместе с его натиском, запускающим покалывающее онемение в тело, когда несильно прикусил мне ухо. Пальцами сжала черный кашемир его пальто, задерживая дыхание от разрядов под кожей. Задерживая его. Близко и придвигая ближе, хотя, казалось бы…

– В душе не ебу, но если тебе очень надо, то могу. Моя такса прежняя и ты знаешь, что надо делать. – Отстранился немного, отпуская мою руку и впиваясь пальцами в подбородок, чтобы рывком поднять мое лицо вверх и провести языком по моим кривящимся губам. Онемевшим.

– Это на производственные затраты, так что никаких преференций. Скидку тебе, размечтался, я с тебя еще больше сдеру, чем с других, халявщик, блять. – Пальцы мне в волосы, массирующее движение у корней и прижимается теснее, а голос не выдает того, что беснуется на дне серо-зеленых глаз и делает неумолимым возрастающее томление в крови, почти свернувшейся от огня в сосудах. – Да, есть один на примете, кэш выведешь, но и проценты у них не малые.

Глаза в глаза, краткое движение его бедрами вперед и эхо жара по всему телу, мучительно оседающее внизу живота. Прикусил губу так, что она побелела, глаза темнеют, мир травится…

– Ты заткнешься или нет? – тихо прошипела я, вставая на цыпочки и выдыхая на его губы, чуть отстраняясь, когда подался вперед. И еще раз. Рассмеялась, снова уводя голову.

– Юр, не могу говорить, давай позже тебе наберу. – Бросил почти резко, и вжав в дверь до перехвата дыхания, стиснул в руках лишая возможности отстраниться, быстро проговорил, прежде чем впиться в губы, – привет, долетел хорошо.

Губы сухие, жадные, горячие. Оставляющие след на моих, высекающие клеймо пожара внутри, когда языком по языку и поцелуй глубже. Сильнее. До неприятного стука зубов, до судороги в пальцах, впивающихся в его голову и плечо. До сливающегося ритма сердца, которое подгоняла алчность, набирающая силу. Становящаяся почти невыносимой, когда его руки под мое пальто с сильным, болезненным нажимом по талии уходя на поясницу и на ягодицы. Сжимая, почти стискивая.

В разуме ничего кроме набирающего мощь пожарища ничего не было, когда он немного присел, чтобы подхватить под ягодицы, задирая по бедрам юбку и резко вжимая собой в дверь.

– Нет, – сипло возразила, резко отстраняясь, понимая, к чему идет.

– Хорошо, – невозмутимо отозвался, рывком продвигая меня спиной вверх по двери и кусая за шею, сжимая ягодицы сильнее, срывая дыхание от непереносимой отдачи в теле.

– У меня эти дни. – Я действительно почти заплакала.

Его язык по месту своего несильного укуса на моей шее и пульсация внизу живота болезненна. В принципе, дни почти закончились… Нет, блять, нет, так нельзя. Ну, еще чуть-чуть можно.