Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров - Барнс Маргарет Кэмпбелл

Акт гласил, что сестрам полагалось в год по двести фунтов, которые будут выплачиваться из личных Денег короля, а ей самой — пятьсот. Более чем достаточно для любой знатной дамы, подумала Елизавета, хотя плохо разбиралась в подобных расчетах. Далее шли пункты, в которых содержалось обещание выдать девушек замуж и обеспечить им приданое; но длинные запутанные юридические формулы Елизавета пропустила мимо ушей. Не деньги ее интересовали — она нуждалась в чьей-нибудь нежной заботе, — в чем-то вроде покровительственной любви отца, обожания Томаса Стеффорда или требовательной любви ее юных братьев. И в тот момент, когда она бормотала слова благодарности, ее глаза наполнились слезами, так что она даже не заметила, как король отпустил своих помощников, и они впервые остались наедине.

Она вдруг увидела, что король вышел из-за стола и стоит перед ней, в то время как она продолжает сидеть, и это вывело ее из задумчивости.

— Я намеренно не приглашал тебя сюда раньше, — мягко сказал он, и Елизавета поняла, что он заметил слезы у нее на глазах.

— Эта комната хранит воспоминания, — словно оправдываясь, ответила она и поспешила подняться, как требовал этикет.

— И для меня она тоже хранит воспоминания, — произнес он. В его голосе послышались особые нотки, и чувство общей утраты всколыхнуло в ее душе симпатию к этому человеку.

Елизавета подняла глаза, посмотрела ему в лицо и, несмотря на то, что много событий — странных, незабываемых — омрачили их отношения, чуть не поддалась естественному порыву уткнуться ему в плечо. Он был молод — всего на десять лет старше ее — и являл собой часть того прежнего благополучного мира, который для нее разом рухнул. Он был с ней одной крови, и в старые времена, если требовалось уладить какие-либо проблемы внутри страны или за ее пределами, это важное дело всегда поручалось младшему брату короля.

— Я знаю, что и вы любили его, — нерешительно произнесла она. — Именно потому удивительно все то, что происходит сейчас.

Ричард рассмеялся коротким смешком.

— Уверяю тебя: не ты одна удивлена, — сказал он и встал возле камина. — Знаешь ли ты, насколько я был удивлен, когда собирался выполнить последние приказания умершего брата и вдруг обнаружил, что Риверс и Грей тайно, за моей спиной, пытаются переманить на свою сторону его сына? А каково мне было, когда в Йорке я провозгласил его королем, привез в Лондон — и тут узнал, что твоя мать ославила меня как предателя и поспешила упрятать вас всех в аббатство? Как будто я собирался вас съесть!

— Вы хотите сказать, что, если бы мы доверились вам и поручили выполнить последнюю волю отца, все могло бы быть иначе? — спросила Елизавета и спохватилась, что ведет себя бестактно и прямолинейно, как подросток, а не взрослый человек.

— Я рад, что ты понимаешь это. Надеюсь, тебе ясно, что в изменившихся обстоятельствах я вынужден был действовать иначе. Даже твой отец не мог предвидеть, что родственники его жены набросятся на меня, как голодные псы, чтобы снова начать раздирать на части эту несчастную разграбленную страну.

— Мне было не по себе оттого, что мои родственники Вудвилли не доверяют вам, дядя Ричард. Сначала я пыталась убедить маму…

Он стоял к ней спиной и задумчиво водил пальцем по контуру белой розы, нарисованной на огромной стене дымохода.

— Ты всегда была самой толковой в этой компании, Бесс, — небрежно бросил он. — И потому мне очень тяжело говорить с тобой о подобных вещах.

И тут она вспыхнула от гнева, впервые ощутив фальшь в его будто бы искренних словах.

— Лучше признайтесь: именно потому, что я что-то значу, вы хотите завоевать мое доверие! — заявила она.

— Сейчас уже поздно решать, значишь ты что-нибудь или нет! — Он круто развернулся, взмахнув своими малиновыми рукавами с меховой опушкой. — Было время, когда я мог бы удовольствоваться ролью регента. Но не теперь. Они все были во дворце, у смертного одра моего брата. Бог ты мой, я бы все отдал, чтобы оказаться тогда там! Гастингс, Стенли, Мортон, Дорсет — они были рядом с ним, когда я сражался за него в Шотландии. Они тоже поклялись исполнить его волю. Но в тот день, когда я собрал Совет, когда все уже было готово для коронации его сына, я вдруг узнал, что даже те, кого я пощадил, участвовали в заговоре против меня. Даже твоя мать, — которая так боялась меня, что решила укрыться в убежище, — приложила руку к этому делу. И тогда я послал за твоим младшим братом. Именно мне — а не Энтони Риверсу или кому-нибудь еще из этих проклятых Вудвиллей — вручил Эдуард судьбу своих сыновей.

Елизавета, как фурия, набросилась на него.

— Да, их судьбу отдали в ваши руки! Никто этого не отрицает. Но что вы с ними сделали?!

Он промолчал, и тогда она, позабыв страх, принялась бешено колотить кулачками по его груди.

— Что вы сделали с моими братьями? — кричала она, и ей самой голос, раздающийся в комнате, напоминал голос базарной бабы.

Но перед ней был король, а того, кто бьет короля, можно приравнять к изменнику родины. Ричарду ничего не стоит позвать своих людей и приказать им увести ее в Тауэр. Вместо этого он схватил Елизавету за запястья и сильным движением, молча оттолкнул от себя.

— Я сделал то, что было нужно Англии, — сказал он, и в его голосе послышалось рычание тех самых леопардов, которые красовались у него на гербе.

Еще несколько минут они прожигали друг друга ненавидящими взглядами. Но очень быстро она снова ощутила свою беспомощность. И, несмотря на дрожь во всем теле, Елизавета заставила себя склониться перед королем в глубоком реверансе. Таким образом, она выражала ему свою покорность и давала себе возможность остыть и мысленно засчитать новые очки в их схватке. Конечно, он невольно дал ей понять, что ее вес в обществе был бы значительно большим, если бы ее братья остались живы. А какие чувства вызвал у него взрыв ее эмоций, — ненависть или, наоборот, большее уважение, — было ей неведомо. Она знала только одно: в его лице появилось что-то такое, что навсегда отбило у нее охоту спрашивать о судьбе братьев. И только потом, уединившись в своей комнате, Елизавета поняла, что она, пожалуй, единственный человек, который вообще осмелился задать ему этот вопрос.

Если Ричард и был взволнован, он ничем не выдал своих чувств. Легкой походкой он снова подошел к столу и принялся перелистывать какие-то бумаги.

— Я восхищен твоей смелостью, — как ни в чем не бывало, сказал он. — Ты под стать своему вспыльчивому младшему брату. В твоем характере больше от Плантагенетов, чем от Вудвиллей.

Елизавета не удержалась и шагнула к нему.

— Значит, вы любите его? — запинаясь, спросила она, почувствовав, что он говорит так, будто брат ее еще жив. Но король не отреагировал на ее слова.

— Раз уж ты так радеешь за свою семью, то тебе было бы небезынтересно узнать, что руку Сесиль я предложил лорду Уэллсу. А мой близкий друг, герцог Норфолк, согласен женить одного из своих сыновей на Энн. Остальные, — добавил он, кладя на стол пергамент, — еще слишком молоды.

Бедные Сесиль и Энн! Они могли бы составить блестящие партии, выйдя замуж за заморских принцев! Выходит, их скоро разлучат. Ей не терпелось задать вопрос и о себе, женское любопытство давало о себе знать.

— А я? — спросила они тихим голосом.

— А для тебя я еще ничего не придумал.

— Значит, сейчас я пока свободна?

Несмотря на то, что ей предстояло остаться гостьей в его доме, в голосе Елизаветы прозвучало такое облегчение, что Ричард лукаво посмотрел на нее и улыбнулся.

— Вижу, что заговор, из-за которого Букингем поплатился головой, не вызвал в тебе особого энтузиазма. Тебя не слишком устраивала перспектива лечь в постель с Ланкастером?

Он был настолько близок к правде, и в то же время она чувствовала такие угрызения совести по отношению к Букингему, что быстрого ответа у нее не нашлось.

— Тебе сколько лет, Елизавета? — спросил король.

— Почти девятнадцать, сэр.

— Самое время выходить замуж, — заметил он и усмехнулся, вероятно задумав, что-то новенькое. — Тем более что тебе все никак не удается выйти замуж за того, за кого бы ты хотела. Ну как же! Я же помню, как в этой самой комнате звучало предложение отомстить за тебя французам. Твоего бедного отца так возмутило поведение дофина, который отказался жениться на тебе, что это, наверное, ускорило его смерть. А теперь и Генрих Ланкастер обманул твои ожидания!