В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков

Рано, часов в девять утра я принёс переводы Гамзатовым. Расул прочитал их, затем дал прочитать Патимат. Я сижу в ожидании – что скажут. И Патимат говорит: «Анатолий, это очень хорошо». Потом мне Гамзатов даже письмо написал, где сообщал – скоро я тебе вышлю свои четверостишия, готовься к серьёзной работе. Конечно, для меня перевести стихи Расула Гамзатова было честью. К тому времени я уже стал известен как поэт. Пятнадцатилетний труд над моими историческими драмами сильно помог в поэтической работе, научил спрессовывать множество эмоций в конкретные слова. Но перевёл я уже в Железногорске, на Кавказе, во время пяти дней, пока проходил первый международный фестиваль Лермонтовский поэзии, всего тридцать четверостиший.

B. C. Гамзатов тогда же их написал?

А. П. Нет, они были уже созданы. Перевести же всю книгу мне так и не удалось…

B. C. Но отчего?

А. П. К сожалению, дальнейший разговор должен быть о писательских интригах и непорядочности конкретных людей. Но к самому Расулу последующее не имеет отношения. Хотя на некоторое время мы отошли друг от друга.

B. C. Коль мы вспомнили Международный фестиваль Лермонтовской поэзии на Северном Кавказе, хочу вас вернуть к тому фильму, который мы увидели (к сожалению, не полностью) на вашем юбилее в ЦДЛ в 2010 году. Кроме Гамзатова на фестивальной сцене выступали поэты из Китая, Испании, Франции, Белоруссии, Азербайджана, Сирии, Владимир Соколов и Давид Кугультинов. Стихов последнего вы не переводили, но расскажите, что это был за человек, что вас связывало с ним?

А. П. Первое, что нас связало – это любовь к Лермонтову. Он боготворил Михаила Юрьевича больше, чем я. Кугультинов рано сложился как поэт, много писал о Лермонтове и даже на наши праздники, когда ему было уже восемьдесят лет, он приезжал на своей машине. В прошлом году в Элисте в марте отмечался девяностолетний его юбилей. В Калмыкии это был государственный праздник, на нём присутствовал председатель правительства республики, а я был приглашён в качестве почётного гостя. Когда мне предоставили слово, я сказал о Кугультинове много добрых слов, потому что я видел его и на заседаниях в Колонном зале Москвы, и на выступлениях в столице и сёлах, в застольях и дружеских посиделках. Кугультинов, вне всякого сомнения, огромный калмыкский национальный поэт, прошедший и войну, и лагеря, но по его взглядам, привязанностям он тяготел более к продемократическому движению в обществе. И тут я даже могу вспомнить один забавный случай. Как-то мы вместе выступали на лермонтовском празднике в селе Александровское, и тогда, кроме поэтов из Союза российских писателей, была большая делегация поэтов из Союза писателей России. В комнате накурили, и я вышел на улицу. Через какое-то время ко мне подошёл Давид Кугультинов и говорит: «Толя, ты же умный человек, почему ты дружишь с ними?» На что я ответил: «Наверно потому, что я умный». Кугультинов меня обнял и сказал: «Вот за это я тебя и люблю».

B. C. Демократические пристрастия Давида Кугультинова известны. Но мне кажется, что он был и приверженцем крайне националистических взглядов. В перестроечное время часть поэтов демократического толка из национальных республик, я сейчас не буду их всех перечислять, начали с удовольствием плясать на костях окончательно поверженной, как им тогда казалось, России. В итоге же, как мы знаем, они «накаркали» беду и для себя – их перестали переводить на русский язык, их перестали издавать, и для современного читателя их имена практически ничего не говорят.

А. П. Может быть, и так. Во-первых, Великая Отечественная война показала, как некоторые народы СССР, которые не любили ещё царское правительство, перенесли свою нелюбовь на весь русский народ. Потому и воевали на стороне немцев специальные национальные подразделения, состоявшие из азербайджанцев, крымских татар и, кстати, из казаков и русских, также ненавидевших советскую власть по важным для них причинам. Было достаточно много людей, решивших отомстить за обиды. Но мы знаем и другое – если братья начинают вымещать обиды друг на друге, то семья разваливается. Нам, к счастью, удалось удержать всё в рамках и сохранить страну.

B. C. Я уточню, что имею в виду. Когда на бытовом уровне люди начинают предъявлять друг другу национальные претензии, то это можно объяснить их слабой исторической, культурной, нравственной подготовкой. Хотя от этого подобное явление не становится менее отвратительным. Но когда лучшие представители малых народов и национальностей – образованные, известные, обласканные властями, имеющие все возможности разобраться в любом вопросе – начинают предъявлять претензии «царскому правительству», то это у меня вызывает не просто недоумение, но возмущение. Ну, хорошо, давайте представим, что эти народы не вошли бы в состав Российской империи. Они что, стали бы великим государством? Я вообще сомневаюсь, они остались ли самостоятельны? Конечно, нет! И власть других народов над ними была бы им слаще? Не уверен. И тут надо же хоть немножечко подумать о будущем. И помнить, что по делам их узнаете их. Разве российское государство мало дало этим малым народам в культурном, производственном, научном отношениях? И такую ли уж большую плату требовало оно за все эти великие, в историческом смысле, благодеяния.

А. П. Здесь есть один нюанс – мы, не профессиональные историки, мало знаем об условиях договора Белого царя (так на Востоке называли российского императора) с народами, вступающими в российское подданство. К примеру, когда ойраты пришли из Восточной Сибири в Западную? Когда часть этого монгольского племени стала калмыками? Исследователь Ю. Латкин писал: «Влияние тюркского языка развило в языке ойратов или западных монголов мягкость, гибкость и упругость, которых был лишен язык восточных монголов, живость и необыкновенная сжатость, удивительная беглость и кипучесть живого говора ойратов вполне выражала их жизнь, кипучую, деятельную». Разве не так же было с русским языком? Разве он не подвергся влиянию красоты языка эллинов? И разве М. Ломоносов, Г. Державин и А. Пушкин не реформировали структуру нашей речи! Такой же подвижник появился у ойратов – по имени Зая-Пандит (на санскрите – мудрец, учитель). Он создал литературный язык – тодо бичиг, что в переводе означает «ясное письмо». Кто сейчас из нас помнит, что в конце XVI века граница «Дикого поля» начиналась у брянского города Жиздра и шла по одноимённой реке. Кто помнит, что впервые русская дипломатическая миссия была отправлена для создания военного союза к ойратам перед началом Смутного времени в 1598 г.? Кто глубоко исследовал взаимоотношения между Ордами и народами, входившими в них, изучил сложные контакты между калмыками, ногаями, башкирами, казахами, яицкими казаками в XVII в.? Конечно, Валерий Викторович, наши предки испытали множество внезапных перемен в жизни, неожиданных войн и конфликтов, всевозможных осложнений, но, уже четыре века мы вместе отстаиваем независимость от внешних врагов. И мы должны помнить, не только со слов Дюма, что «калмык прирождённый воин, абсолютно неприхотлив, легко переносит любые тяготы жизни…», но и по службе в рядах российской армии, где показали своё воинское умение в ходе совместной борьбы против Крымского ханства в XVII в. Предки теперешних калмыков русским царём были наняты на службу, стали служивыми людьми. Они и служили честно. Вспомним о калмыцких полках в первую Отечественную войну 1812 года, в 1-ю и 2-ю мировые войны…

B. C. Вот видите как!

А. П. Человеческая память с годами слабеет: поколения за поколением утрачивают память предков. Послереволюционные люди, которым было двадцать – тридцать лет об этом помнили. Дети помнили о том, что их отцы помнили, а внуки уже ничего не помнили. И вот когда разрывается эта потомственная связь доброжелательности, тогда и начинаются эти кровавые оргии, чему мы были свидетелями после распада СССР.

Я очень люблю Таджикистан как страну, в которой не раз гостил, поэтов которой (Рахмата Назри, Хакназара Гоиба и других) переводил и считаю до сих пор за своих братьев. И мне очень грустно было, что вся эта межнациональная вакханалия началась именно там с того, что была насмерть забита националистами группа солдат, ехавших в автобусе в увольнение. Но чего националисты добились? Гражданской войны и собственной смерти. И если бы на Памире зорко не стояла русская дивизия, то такой страны уже давно бы не было. Вот и получается – мы им не отомстили за наших убитых солдат, как это делают, например, израильтяне, а, наоборот, ещё и защищаем. А сколько тысяч таджиков живут и работают в Москве теперь? И заметьте, москвичи их не обижают. Мы – народ незлопамятный, но всё же небеспамятный и должны хорошо знать свою историю и помнить друзей и недругов.