Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

В Москве, вспоминал Барон, перебирая страницы книг, лежавших на столе, всегда было истинное смешение племен. Олеарий, например, вспоминал о въезде в город турецкого посольства:

«17-го сентября 1634 года под Москву прибыл турецкий посол. Его встретили с очень большим великолепием шестнадцать тысяч человек конницы. В этом большом войске можно было сосчитать не более шести штандартов. Первый, принадлежавший лейб-компании, был из белого атласа с изображением на нем двуглавого орла с тремя коронами, окруженного лавровым венком с надписью «Доблестью побеждаю». Далее были три синих с белым, с изображением на одном грифа, на другом — улитки, на третьем — руки с мечом. Далее еще один из красного дамаста[29], изображающий двуликого Януса, и наконец, красный, без изображения. Мы предположили, что такие эмблемы и знаменательные изображения помещены на штандартах по указанию немецких офицеров, выступавших под Смоленск. Сами русские очень неискусны в изобретении таких вещей. Перед каждым штандартом ехали волынщики и литаврщики, а перед лейб-штандартом — шесть трубачей, которые, по-своему, трубили что-то веселое. Некоторые из русских князей ехали на статных персидских, польских и немецких лошадях, хорошо убранных и разукрашенных; среди этих лошадей находились и десять великокняжеских, увешанных большими серебряными цепями, о которых уже упоминалось при описании нашего въезда.

Некоторые из нас составили, вместе со шведами, отряд в пятьдесят человек и выехали за милю навстречу туркам, чтобы посмотреть на них. Когда турок нас увидел, то пристально стал вглядываться в нас, как и мы в него. С добрую милю мы ехали рядом с ним и осматривали его свиту и поезд, которые были таковы:

Спереди ехали сорок шесть стрельцов, обвешанных луками, стрелами и саблями.

Далее следовал пристав в золотом парчовом кафтане.

За ним — одиннадцать лиц в красных бархатных кафтанах. Это были частью турецкие, частью греческие купцы, частью греческие духовные лица.

Затем — маршал посла, один.

За ним — четыре стрелка-телохранителя с луками и стрелами.

Потом — в очень красивых одеждах два камер-юнкера.

За ними следовал сам посол.

Он был среднего роста, с желтоватым лицом и с черною как уголь округленною бородою. Нижний кафтан его был из белого атласа с пестрыми цветами, верхний же кафтан из золотой парчи, подбитой рысьим мехом. На голове, как его, так и всех его людей были белые чалмы. Таково, впрочем, обычное убранство в одежде турок.

Он сидел в плохой белой деревянной русской повозке, которая, однако, была покрыта очень дорогим золототканым ковром.

За ним шли более сорока багажных телег, в каждой из которых сидели слуги, по одному или по двое.

Когда они находились всего в четверти мили от города, и посол предположил, что русские, имеющие его встретить, уже недалеко, то они сошли с телег, и посол сел на прекрасную арабскую лошадь. Когда он проехал расстояние выстрела из мушкета, ему навстречу, как это обычно, выехали два пристава с великокняжескими лошадьми; они до тех пор оставались на лошадях, пока посол первый не слез с лошади. Зато и турки, несмотря на снимание русскими шапок при названии ими имени великого князя, оставили свои чалмы, по способу и обычаю своей страны, на головах, да и вообще не показали никакого знака почтения.

Приняв посла, русские опять быстро сели на лошадей, и хотя и турок не медлил и старался сесть, если не раньше, то хоть одновременно, однако ему доставлена была лошадь очень высокая и такая нравная, притом с высоким русским седлом, что ему пришлось много повозиться, пока он взобрался. Когда он, наконец, не без опасности для себя сел на лошадь, — а лошадь несколько раз старалась лягнуть его, — приставы повели его, поместив его по середине между собою, на посольский двор, который только что был отстроен. Доставив посла на место, двор крепко заперли и заняли сильною стражею».

Барон внимательно читал Олеария и ему бросался в глаза спокойный тон автора книги, так отличавшийся от тона многих других записок.

Через двадцать лет после голштинцев, в 1659 году, к Москве подъезжал датский посланник Ганс Ольделанд. Его путь описал секретарь Андреас Роде:

«24 марта, после обеда, прибыл нарочный из Москвы и предложил нам собираться и продолжать путь к столице. Поэтому мы немедленно отправились дальше и, по милости Божьей, проехали последние три мили нашего путешествия так же благополучно, как и всю совершенную нами дорогу. За четверть мили до Москвы пристав повел нас в одну из слобод, то есть предместий, которых тут целый ряд, и задержал нас здесь, чтобы снова сообщить в Москву о прибытии господина посланника и получить оттуда дальнейшие предписания. Тем временем господин посланник переоделся и приготовился к въезду. Через час вернулся нарочный с приказанием, чтобы пристав с посланником двинулись в путь, и тогда мы, не спеша, последовали за приставом и скоро увидели посланного нам навстречу всадника, который быстро повернул назад, как только убедился, что посланник приближается. За ним вскоре появился другой всадник и сообщил нашему приставу, по какой дороге тот должен был везти посланника в город, а именно, через Москву-реку по направлению к Тверским воротам. Когда мы подъезжали к этим воротам, прискакал третий всадник и приказал нам сделать круг, вследствие чего мы и продолжали свой путь, пока четвертый всадник не предложил нам остановиться и ожидать дальнейших распоряжений, которые привез, наконец, пятый гонец, объявивший, что мы должны двинуться дальше, так как уже приехали те лица, которым поручено встретить посланника от имени великого государя.

После этого, подъезжая очень медленно к городу, мы заметили тридцать шесть всадников, которые направлялись нам навстречу, имея с собою в поводу трех лошадей: двух с седлами и одну без седла, последняя была белая, и ею потом в городе заменили ту лошадь, которая была впряжена в сани посланника. За этими всадниками следовало трое больших боярских саней, из которых одни, предназначенные для господина посланника, были обтянуты красной камкой и, кроме того, красиво убраны коврами. Двое остальных саней, покрытых только медвежьими шкурами, предназначались для обоих приставов, но так как они вдвоем поместились в одних санях, то вторые ехали за ними порожняком. Все трое саней были запряжены белыми лошадьми, причем, по русскому обычаю, уши лошадей и дуга были густо обвешаны лисьими хвостами. Перед санями, на довольно большом расстоянии, ехал младший толмач по имени Алексей, который попросил посланника остановиться и сойти с саней, чтобы выслушать титул великого князя, который он должен ему прочитать, что и было исполнено.

Затем стали приближаться приставы, навстречу которым торжественно направлялся посланник на своих красиво убранных санях, и когда он находился уже близко от них, то свернул со своими санями на правую сторону дороги. Тут, однако же, вопрос о том, кому первому выйти из саней, вызвал длинные переговоры, так как один из приставов, человек преклонных лет по имени Василий Степанович Жидовинов, заявил, что господину посланнику следовало бы сойти первым, так как он приехал по поручению своего короля, чтобы оказать честь его царскому величеству. Посланник же на это не соглашался, возражая, что приставы были посланы великим князем, чтобы встретить его с подобающими почестями, как представителя своего всемилостивейшего короля, и таким образом, оказать этому последнему честь. Наконец, решили, что те и другие выйдут из саней одновременно. Когда это было сделано, подошли к нам оба пристава, а именно: Василий Степанович Жидовинов и Яков Семенович; они были наряжены в персидские парчовые кафтаны и плащи из сукна лимонного цвета с шарфом, расшитым золотом и серебром, на головах же их были собольи шапки. Все это им было выдано из великокняжеской казны. Один из них прочел великокняжеский титул, приветствовал господина посланника от имени своего государя, великого князя, и спросил его о путешествии и здоровье. На это господин посланник ответил, произнеся титул короля Дании и Норвегии. Затем он сел в свои сани и в сопровождении тридцати шести всадников, ехавших впереди, и двух приставов, следовавших в своих санях по сторонам его саней, через Тверские ворота торжественно въехал со своей свитой в Москву.

Недалеко от Неглинного моста мы заметили господина полковника Баумана с несколькими голландскими и германскими офицерами. Он велел оседлать всех своих лошадей; но его слишком поздно уведомили о приезде господина посланника и, вследствие этого, он не мог осуществить свое намерение и выехать навстречу господину посланнику за город. Поэтому господин Бауман пришел пешком, чтобы хоть на улице приветствовать господина посланника. Однако и это господину полковнику не удалось, так как приставы запретили остановить сани господина посланника, и мы ехали без остановок до Персидского, или большого Посольского двора, недалеко от Кремля, где нас и поместили. Этот двор весьма просторен и обширен, так что в нем могли бы поместиться двести человек, но он лишен всяких удобств, необходимых в особенности в то время года, в какое мы приехали; ни в одной из комнат, не исключая и той, которую отвели посланнику, не имелось ни исправных окон, ни хороших печей. Поэтому мы все удивлялись, что нас привели в холодный и неприспособленный дом, между тем как мы, порядком промерзнув в дороге, были бы рады удобному и теплому помещению. Когда мы об этом заявили приставам, они обвинили смотрителя дома и, обещав, что на следующий день все будет приведено в порядок, откланялись».