Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Батюшка Ин пожаловали, – доложил Лайань.
– Проводи в кабинет, – распорядился Симэнь. – Я сейчас приду.
Ван Цзин открыл расположенный рядом с залой кабинет, куда вошел Ин Боцзюэ и уселся в кресло возле натопленного кана.
Наконец появился Симэнь Цин. Обменявшись приветствиями, они подсели поближе к теплу, и завязалась беседа.
– Что это ты, брат, тогда от Се Сида так рано ушел, а? – спросил Боцзюэ.
– С утра надо было в управу, – отвечал Симэнь. – Все дни в делах. А тут инспекция. Надо было в столицу за новостями гонца отправлять. Это ведь ты человек праздный.
– А в управе какие дела разбирали? – поинтересовался Боцзюэ.
– Без дела дня не проходит.
– Говорят, до Вана Третьего добрались. Восьмого вечером Чжана Лоботряса с компанией у Ли Гуйцзе забрали. Говорят, только Сунь Молчун с Рябым Чжу легко отделались, а остальных пороли. Они потом Вана Третьего взяли за бока. Что ж ты, брат, молчишь, а?
– Ишь, пес дурной! – заругался Симэнь. – Это кто ж тебе рассказал? Перепутал ты, брат. Мы никого не забирали. Может, начальник Чжоу?
– Они такой ерундой не занимаются.
– А не уездный начальник?
– Да нет, говорю тебе, – не унимался Боцзюэ. – Мне сегодня утром Ли Мин рассказал. До смерти, говорит, все перепугались. Ли Гуйцзе до сих пор в постели – никак в себя не может прийти. Грешным делом думали, из столицы приказано. Только нынче узнали: судебный надзиратель, оказывается, распорядился.
– Да я все эти дни и в управу-то не заглядывал, – продолжал отказываться Симэнь. – Первый раз слышу. Ли Гуйцзе ведь слово давала, что с Ваном Третьим покончит, а как власти явились, так, выходит, со страху слегла?
– Будь же другом, брат! – приставал Боцзюэ, уловив на лице Симэня едва заметную улыбку. – От меня скрываешь, да? Ты молчишь, а мне приходится от людей узнавать. Скажи, как Сунь и Чжу избежали допросов. Не может быть, чтобы их упустили при аресте. Решил овец наказать, чтобы кони призадумались? Гуйцзе задумал постращать? Твоих это рук дело, знаю. Забрать всех не по-приятельски получится, весь смак пропадает. К каждому должен быть свой подход. А теперь повстречаются тебе Сунь Молчун или Рябой Чжу, им будет перед тобой неловко. Одно скажу: умно, брат, поступил, как говорится, пока открыто горные настилы сооружал, незаметно через кручи Чэньцана прямо в тыл пробрался.[1203] И не удивляйся, если я скажу: превосходнейший план. Что значит, истинносущий человек не обнаруживает свой облик, а обнаруживающий свой облик – не истинносущий человек.[1204] Сделай открыто, у всех на виду, никого бы не удивил. Да, брат, велика мудрость твоя, широки и необъятны замыслы и устремления твои. Симэнь едва удерживался от смеха, пока разглагольствовал Боцзюэ.
– В чем ты увидал великую мудрость? – спросил наконец Симэнь.
– Сдается мне, тебе кто-то шепнул, а? А то откуда бы тебе знать? Ни демоны, ни духи понятия не имели, а ты раскрыл.
– Дурья башка! – заругался Симэнь. – Ежели не хочешь, чтобы знали другие, сам не делай.
– Ты бы Вана Третьего-то не тревожил, – предложил Боцзюэ. – Зачем его в управу вызывать?
– А кто его вызывает? – недоумевал Симэнь. – Как только ко мне дело поступило, я сразу вычеркнул Вана Третьего, Суня с Чжу и Гуйцзе с Юйчжи. Взял одних болванов.
– Тогда чего ж они Вану Третьему покою не дают?
– Они его управой стращали, деньги вымогали, потом вот недавно у меня были, прощения просили. Я хотел было их в колодки забить, но они расплакались, обещали людей не тревожить. А Ван Третий меня почтенным дядюшкой называл, пятьдесят лянов хотел поднести, только я не принял. Собирается в знак благодарности в гости позвать.
– Он в самом деле у тебя был? – удивился Боцзюэ. – И прощения просил?
– Но не буду ж я тебя обманывать!
Симэнь кликнул Ван Цзина и велел принести визитную карточку Вана Третьего. Слуга достал карточку.
– Вот батюшке Ину покажи! – распорядился хозяин.
На карточке было выведено: «По-родственному преданный Ван Цай коленопреклоненно бьет челом». Боцзюэ это привело в восторг.
– Да, поистине неземной план ты придумал! – повторял он.
– Если кого из них увидишь, молчи, будто ничего не знаешь, – наказывал ему Симэнь.
– Ясное дело! – заверил его Боцзюэ: – Тайны разглашению не подлежат.
Они посидели еще немного, потом пили чай. – Ну, я пойду, брат, – сказал Боцзюэ. – Если старина Сунь с
Рябым Чжу случаем прибудут, не говори, что я заходил. – Да я им и не покажусь, – отвечал Симэнь и наказал привратнику:—
Если эти двое придут, скажешь, что меня нет дома. С тех пор Симэнь перестал навещать Ли Гуйцзе, а когда устраивал пиры, больше не звал певца Ли Мина. Так их связь и прекратилась.
Да,
Дождь затрепал цветы,что чаровать должны.Помятые теперькому они нужны?
Тому свидетельством стихи:
Многократно он фею алкал на вершине Небесной,Но с блаженных Трех гор,[1205] не познать океанские бездны,И хоромы князей недоступны, подобно пучине:Бесприютным бродягою юноша станет отныне.[1206]
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.[1207]
ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ
СИМЭНЬ ЦИН С ЗАВЕРШЕНИЕМ СРОКА СЛУЖБЫ ПОЛУЧАЕТ ПОВЫШЕНИЕ В ЧИНЕ
СОСЛУЖИВЦЕВ НАДЗИРАТЕЛЕЙ ПРИНИМАЕТ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ДВОРЦОВОЙ ГВАРДИЕЙ ЧЖУ МЯНЬ
Ночью боем будил боевой барабан,
Утром кутаюсь, прячусь от стужи.
Дальний путник, от шири бескрайней я пьян,
Высь небесная голову кружит.
Нет, узорные стены тепла не хранят,
На коне верховой леденеет…
Государь, будто солнце, лучами богат,
Благодатью своей обогреет.
Итак, Симэнь Цин с тех пор порвал с Ли Гуйцзе, но не о том пойдет рассказ.
Тем временем гонец, посланный за новостями в Хуайцин, доскакал до тысяцкого Линя. Тот достал выпуск «Столичных ведомостей» с указами о повышении в чинах, запечатал его и передал гонцу вместе с пятью цянями серебра на дорогу. Гонец мчался день и ночь, а по возвращении вручил пакет обоим надзирателям. Тут же, в зале присутствия, Ся Лунси вскрыл пакет, и они с Симэнем углубились сперва в чтение официального доклада о результатах инспекции лиц чиновного звания личной гвардии Его Величества, в каковой оба состояли. А напечатано было следующее:
«Доклад Военного ведомства.
Во исполнение мудрого повеления произвели тщательнейшую инспекцию, дабы выявить достойных и пресечь нерадивых и тем прославить правление Вашего Величества.
Считаем первым долгом указать на заслуги Главнокомандующего войсками Вашего Величества телохранителей и карателей, Генерального полицеймейстера Империи, пестуна Государева и Пестуна Наследника престола[1208] Чжу Мяня, изложение коих составило особое представление.
Исключая высших должностных лиц дворцовой охраны, кои поднесли Вашему Величеству личные доклады, нами была учинена ревизия деятельности всех местных тюремных начальников, глав сыскной полиции и органов следствия, правителей Столичного округа, надзирателей судебно-уголовных управ в Столичном округе и на местах, квартальных надзирателей, тысяцких, сотников и прочих чиновного звания лиц карательной службы.
После тщательной проверки всех свидетельств на занимаемые должности, документов о наследовании и дарении постов и рангов, о служебных перемещениях, повышениях в чинах за личную доблесть и заслуги предков и прочего удалось выявить даровитых и неспособных и выдвинуть беспристрастные предложения как о достойных на повышение, так и о подлежащих наказанию, о чем доводится до сведения Вашего Императорского Величества и испрашивается Высочайшее повеление.
Ниже излагаются предложения относительно перемещения, повышения, понижения и разжалования должностных лиц по вышеуказанному ведомству, кои также представляются на Высочайшее усмотрение.
Удостоились Высочайшего повеления.
«К сведению Военного ведомства. Принять к исполнению. Быть по сему!
Копии разослать всем органам данного ведомства. Оценку заслуг Главнокомандующего Чжу принять к сведению и действовать сообразно прежним постановлениям, ибо сей муж отдаст поистине всего себя преданному служению Трону, и ревизия, им возглавленная, явила полное беспристрастие. У всех состоящих на службе должностных лиц были проверены свидетельства на занимаемые посты, выявлены личные достоинства, и на основе подлинных фактов, а не сугубых пристрастий было вынесено единодушно согласованное мнение, в чем и обнаружились в полной мере высокие качества сего мужа – лица, нам близкого, о чести и достоинстве Отечества радеющего. Предложения о наградах должностных лиц в зависимости от степеней и рангов, четкое и последовательное выявление усердных и нерадивых – все служит поощрению верноподданнических чувств и достойно широкого обсуждения. О чем бы некоторые ни разглагольствовали, решение о наградах и наказаниях остается исключительной прерогативой Двора и выпускается в форме указа, в ожидании коего все обязаны руководствоваться ныне действующими положениями. Так и будет!
