Ухожу, не прощаюсь... - Михаил Андреевич Чванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я дома, когда работал в библиотеке, специально рылся в книгах, но тоже толком ничего не смог выяснить. Сведения самые разноречивые. В справочнике «Русские мореплаватели», выпущенном Воениздатом, написано, что бухта названа в честь русского промыслового судна «Наталия» компании Шелихова. В другом справочнике — в честь его жены Натальи Алексеевны. Я о ней и раньше читал. Это была редкостная женщина, она не только делила с мужем все тяготы многолетних охотских и тихоокеанских скитаний, но и даже после его смерти не покинула Аляски, а продолжала там его дело: доказывала правительству великую будущность российской американской колонии, с тревогой писала об англичанах, протягивающих туда руки.
— Но эти сведения не противоречат друг Другу. Даже если бухту назвали в честь корабля, то корабль в свое время несомненно был назван в честь жены Шелихова. Хотя, может, было и наоборот. Бухту назвали в честь его жены, а потом это забылось, и стали считать, что в честь корабля.
— Может, и так. Но в третьем справочнике утверждается, что бухта обследована в 1885 году вольным шкипером Геком на шхуне «Сибирь» и им же названа по имени жены Линдгольма, владельца этой шхуны. И теперь я больше склоняюсь к этой версии, тут слишком многое совпадает: жена друга большого начальника, как говорили тебе коряки, а им я верю больше, чем справочникам; Лигов — скорее всего никто иной, как Линдгольм, эти фамилии созвучны, а тот мужик из партии Рината мог ошибиться, переделать фамилию на русский лад…
База была пуста. Но к вечеру неожиданно пришел из тундры знакомый Георгию разнорабочий Лямин, пожилой, вечно молчащий, оставленный на базе за сторожа, — уходил на рыбалку. Лямин им обрадовался, напек блинов, наварил манной каши. Уже неделю была низкая облачность, то и дело сыпался дождь, но Георгия это впервые нисколько не волновало: работа закончена, а вертолет рано или поздно все равно придет, за годы работы в здешних местах Георгий научился ждать. Да и просто приятно было теперь посидеть без дела, ни о чем не заботясь, на теплой и сытой — чужой! — базе, куда рано или поздно все равно придет вертолет.
Вертолет появился через пять дней. Георгий и не мечтал, что он появится так скоро. По гулу Георгий понял, что вертолет перегружен, — значит, на борту скорее всего сам Ринат, он вспомнил извечный спор Рината с вертолетчиками, тот все время старался загрузить побольше, до предела, а дай волю — выше всякого предела.
Вертолет скрылся за небольшим увалом, вывернул из-за него, навис над поляной с бочками, служащей аэродромом, и вдруг с высоты метров в тридцать упал. Георгий не сразу сообразил, в чем дело, а сообразив, уже вроде бы стал успокаиваться, потому что вертолет стоял на земле на всех трех своих ногах, мало того — открылась дверца и из неё, как это всегда бывает, первым выпрыгнул бортмеханик. Но вдруг вертолет стал заваливаться на бок, на бортмеханика, тот, не имея времени отбежать в сторону, запрыгнул обратно в вертолет, который валился все больше, а из сопла вдруг вырвался огонь, и низ вертолета стало лизать, распространяясь вверх и в стороны, дымное грязное пламя.
Из полуоткрытого люка накренившегося вертолета один за другим выскакивали люди, бежали в сторону базы; на лице впереди бегущего была кровь — и только теперь Георгий сообразил, что нужно делать. Он бросился к дощатому балку, на котором белой краской наискось небрежно было выведено «Аэропорт», схватил чудом оказавшийся там огнетушитель и бросился к вертолету. Какой-то широкоплечий мужик вытаскивал через фонарь первого пилота. Когда подбежал, мужик обернулся, и Георгий узнал в нем Рината.
— Привет! — прохрипел тот. — Давай… Вовремя ты…
Потом они сидели в балке и ждали пятичасовой связи, чтобы Ринат по своей рации сообщил в поселок о случившемся: вертолетная рация на земле не действовала, к тому же, наверное, она была разбита. Обошлось в общем-то благополучно: первый пилот, все тот же Юра Шаронов — Георгий меньше всего ожидал встретить его здесь, уже который год Юра грозил бросить к черту Камчатку и податься на родной Урал, а в прошлом году при прощании сказал Георгию: «Все, в феврале улетаю, жена уже часть вещей отправила», — сломал два ребра, бортмеханик — ногу, остальные отделались ушибами и легким испугом— загоревшуюся под вертолетом тундру Георгий успел потушить.
— Ну, Георгий, спасибо тебе, — морщась от боли, говорил Юра Шаронов. — Сам бог, наверное, послал тебя на нас. Все от вертолета бегут, я не могу вылезти, вертолет горит, а ты — к вертолету. Думаю, галлюцинации это или я уже на том свете: откуда тебе взяться на этой базе, ведь ты работаешь где-то гораздо севернее? Век тебя не забуду. Да и Чукотка тебя не забудет, — кивнул он в сторону притихших в углу чукчей-оленеводов, которых Юра — в отличие от совхозного начальства, всегда старающийся помочь им, — перебрасывал от стада к стаду, и про которых при катастрофе совсем забыли, и только Георгий вытолкал их, забившихся в хвост, из вертолета.
— Чукотка его и так не забудет, — усмехнулся Ринат, смазывая маслом ожоги на руках.
— А как же, — поддержал его второй пилот, никогда не унывающий Армеша Дадаян, а сейчас даже он был удручен, но, кажется, не столько катастрофой: чуть ли не с детской обидой рассматривал он свои выпачканные в пене огнетушителя тщательно отутюженные и расклешенные книзу, вопреки летной форме, брюки. — Ну и постарался ты, Гера. Наверно, зло держишь — пол-огнетушителя на меня вылил… Сколько ты, Гера, здесь проработал — четыре сезона?
— Четыре.
— Я имел в виду не только это, — Ринат опять усмехнулся.
— А что еще? — спросил Армен Дадаян.
— Да так, — Ринат помялся, посмотрел на часы, до связи еще было время, он встал и, выходя из балка, кивнул Георгию: — Выйдем-ка.
Раненый, накренившийся на бок, вымазанный в саже вертолет стоял на краю поляны, как угрызенье совести. При виде его Ринат
