Девственники в хаки - Лесли Томас

Он понял, что никогда больше не увидит роз. И вдруг неожиданно встретился с нею. Все оказалось так просто, что вполне могло быть подстроено. Дрисколл сел в автобус и прошел на заднее, продольное сиденье. Когда он поднял голову, то увидел напротив Розалинду. С ней был мужчина, который держал на руках завернутого в одеяло младенца. Роза-линда и ее новый муж внимательно всматривались в крошечное личико, и Дрисколл понял, что она счастлива.

Потом и она подняла взгляд и увидела его.

Некоторое время оба сидели неподвижно. Узкий проход между ними зиял, как ущелье. Дрисколл знал, что не должен ничего говорить или делать. Роз этого не хотела, и он остался сидеть, глядя на нее в последний раз, впитывая в себя ее образ. Счастливая семья сошла на следующей остановке, и Дрисколл увидел, как Розалинда подняла лицо к небу, чтобы дождевая вода смыла слезы со щек. Это было так на нее похоже…

Дрисколл оставался в сыром салоне автобуса до тех пор, пока машина не остановилась, и кондуктор сказал ему:

– Дальше не поедем, сержант. Конечная остановка.

– Да, – откликнулся Дрисколл. – Так оно и есть.

Бригг и Филиппа начали гулять по трубе. Они ходили по ней, как цирковые канатоходцы, ступая босыми ступнями по округлой, черной, нагретой солнцем поверхности и держась за руки, будто школьники. В этом-то и была главная беда. Прогулки под ручку вовсе не входили в планы Бригга. Разумеется, они побывали и на танцах, несколько раз купались и обнимались у дверей ее дома. Бригг уже знал, как это – держать Филиппу в объятиях, а однажды даже удостоился поцелуя, что давало ему основания ревновать ее ко всем мужчинам гарнизона за исключением, пожалуй, одного Дрисколла. Бригг ничего не знал об отношениях сержанта с девушкой; Дрисколл же, напротив, все знал, но не беспокоился.

Между тем Бригг никак не мог обрести душевного равновесия. Ему постоянно казалось, что его подло обманули, всучив вместо порнографических карточек сусальные открытки с видами Эйфелевой башни. Он не просто хотел Филиппу – он отчаянно нуждался в сексе, стремясь к простым плотским наслаждениям, но она (во всяком случае, так Бригг объяснял себе сложившуюся ситуацию) оказалась девушкой совсем другого сорта.

Разумеется, перед товарищами Бригг притворялся, будто все, о чем они думали, действительно имеет место. Возвращаясь вечером от Филиппы, он каждый раз останавливался перед дверьми казармы и, слегка ослабив узел галстука, напускал на себя вид человека многоопытного и знающего. При этом его губы сами собой складывались в небрежную, слегка циничную улыбку, не заметить которую мог только слепой. Входя в казарму, он видел, как вертится на своей койке Таскер, снедаемый острой завистью, и как округляются глаза остальных. В свете предполагаемых любовных похождений Бригга были прекращены даже соревнования в эрекции, поскольку победа в них больше не имела особенного значения.

Вернуться к Люси Бриггу было нелегко, однако в конце концов он прекратил борьбу, отбросил угрызения совести, отговорки и колебания, и ринулся к ней точно также, как в первый раз – очертя голову и, одновременно, смущаясь. Рейсовый автобус доставил его на место.

Бриггу казалось, что Люси вряд ли помнит его, но ошибся.

Она не только помнила, но и была рада своему «маленькому девственнику», своему ученику – незнайке-рядовому, который не знал, где искать дверь в сад наслаждений. Теперь Люси называла его «Биг» вместо «Бригг», и этот неожиданный комплимент [10], объяснявшийся ее неуверенным произношением, странным образом подбодрил Бригга. С тех пор он старался навещать Люси как можно чаще, используя каждый час, когда он был свободен от армии, от своих служебных обязанностей и от Филиппы, и не колеблясь тратил на поездки в Сингапур даже официальное свободное время, которое предоставлялось служащим по средам во второй половине дня. Однажды Бригг пришел в себя после любовных безумств, чувствуя ребрами, лопатками и упругими стриженными волосками на затылке жесткий деревянный настил. Время перевалило заполночь, но воздух, в котором, казалось, все еще был растворен последний отблеск вечерней зари, был прозрачным и теплым. Бригг лежал голышом на стланях в носу китайской сампаньки и смотрел в небо. Люси, тоже не обременявшая себя никакой одеждой, положила голову ему на живот, и ее подсыхающие черные волосы приятно щекотали бледный бриттов пах.

Казалось, еще совсем недавно они отплыл г от волнолома гавани и перевалились через низкий борт китайской сампаньки, поставленной на якорь перед входом в бухту. Здесь они занимались настоящей, простой и примитивной любовью, не обращая внимания ни на воду, которая все еще стекала с их волос и тел, ни на мусор, прежде носившийся по гавани по воле ветров и течений и налипший теперь на их кожу. Отдавшись своим неутоленным желаниям, они резвились, как крольчата, барахтались, как щенки, и плоскодонка плясала на волнах маленького шторма, разбуженного их неистовой страстью.

Потом, опьяненные любовью, они отдыхали, чувствуя на всем теле синяки и ушибы, причиненные твердыми шпангоутами, но не замеченные в пылу страсти. Легкий ветер остужал их кожу и успокаивал боль, сампанька слегка покачивалась на волне, а на берегу перемигивались портовые фонари; лучи прожекторов и фары движущихся к гавани грузовиков стригли темноту, словно огромные ножницы; а еще дальше вставал город, залитый огнями неоновых реклам, тщившихся своей сумасшедшей морзянкой переплюнуть огромный рекламный щит, вспыхивавший то зеленым, то красным на башне небоскреба «Катай». Горели огни и на других лодках, стоявших на якорях и кланявшихся друг другу, словно люди, обменивающиеся любезностями на званом приеме, и только их сампанька оставался темной.

– Расскажи опять про «эни-мени», – неожиданно попросила Люси.

Бригг негромко рассмеялся в ответ.

– Ты должна была уже выучить этот стишок наизусть, – поддразнил он и легонько провел пальцами по векам ее раскосых глаз.

– Моя постараться, – серьезно откликнулась Люси. – Этот раз моя очень постараться.

– Хорошо, – сказал Бригг. – Слушай…

Эни-бени, мини-мом,Сидит ежик под столом…

И Люси повторила за ним эту детскую считалку, а потом пропела ее своим тоненьким звонким голоском: «Сидит език под столом…» Ежик – а не «ниггер», потому что когда после обеда Бригг учил ее этому стишку на раскаленном золотом песке пляжа в Чанги, он как-то сразу запнулся на «ниггере» и заменил его «ежиком». Правда, Люси была не негром – она была китаянкой, и ее кожа была чистой и почти белой – гораздо более белой, чем собственная кожа Бригга – но он все равно поставил «ежика» на то место, где полагалось быть «ниггеру».

Бригг знал, что это Филиппа должна была лежать рядом с ним на носу плоскодонки, но никуда не мог деться от Люси – наивной, заботливой, щедрой Люси, которая полюбила его, распахнув перед ним свои секретные кладовые, полные самых изысканных наслаждений, какие профессиональные любовницы приберегают для тех, кого они любят всем сердцем, и кому никогда не приходится платить.

Бригг потянулся с такой силой, что захрустели суставы. Оживляя в памяти недавние часы, он поразился, насколько богатым и насыщенным был этот чудесный день, полный жаркого солнца и голубого моря в барашках волн. В Чанги они заплыли далеко от берега и, держась за руки, долго лежали в непрозрачной вязкой воде. Потом они ели китайского краба, и Бригг впервые услышал, как звенит колокольчиком чудесный смех Люси, когда, желая доставить ей удовольствие, он нырнул в воду, смешно дрыгая ногами в воздухе, а потом пробкой выскочил на поверхность.

Да, если б не ощущение вины, которое, несмотря на не сходившую с лица Бригга улыбку, продолжало подспудно терзать его, этот день мог бы стать самым счастливым в его жизни. Все было бы просто прекрасно, если бы не голос совести в его душе, из-за которого Бригг чувствовал себя, как человек, притворяющийся веселым и беспечным у постели безнадежно больного родственника, который еще не знает, что скоро умрет. И как ни старался Бригг забыться, что-то продолжало напоминать ему, что рядом с ним – его Люси, а не просто посторонняя молодая девушка.

Бригг сжал пальцы в кулак, подсунул его под голову и, упираясь подбородком в грудь, посмотрел на узкое, стройное тело Люси. Она завертела головой, по-прежнему лежавшей у него в паху, и ее волосы нежно защекотали его кожу. Сбоку Люси выглядела совсем молоденькой и не до конца развившейся, а миндалевидные темные глаза над высокими скулами идеальной формы только подчеркивали ее девическую свежесть и красоту.

– Биг, – сказала она, – расскажи еще одна считалка, такая как «эни-мени».

– Это стишки для самых маленьких детей, – негромко отозвался Бригг.

– Тогда расскажи стишок для старые люди. Какая у них считалка?