Линкольн - Карл Сэндберг

Созданная в 1854 году новая республиканская партия была комбинацией из аболиционистов, руководимых Ловджоем, ортодоксальных вигов под руководством Линкольна, Ейтса и других, а также из бросивших демократическую партию деятелей во главе с Памером, Джадом и другими. В октябре 1854 года Грили писал: «Мы считаем партию вигов несуществующей».

Группа радикальных аболиционистов собралась в Спрингфилде, чтобы организовать республиканскую партию в Иллинойсе. Герндон поднялся, подошел к Линкольну и сказал: «Уходите сейчас же домой… Поезжайте куда-нибудь и задержитесь там, пока эта история не кончится». И Линкольн уехал на своей одноконной коляске. Герндон записал: «Из политических соображений ему не следует занимать сейчас слишком радикальную позицию. С другой стороны, так же опасно было бы отказаться выступить с речью за аболиционистов». Несколько позже, когда Линкольна выдвинули кандидатом в члены центрального комитета новой республиканской партии штата, он отказался от этой чести, мотивируя отказ тем, что решение принято в его отсутствие; он и на собрания республиканцев долгое время не ходил.

В конце 1854 года Линкольн разослал много писем примерно одного содержания: «Я вбил себе в голову, что нужно мне попробовать стать сенатором Соединенных Штатов; если бы вы меня поддержали, мои шансы стали бы лучше». В феврале 1855 года Линкольн получил 45 голосов. Набери он еще шесть голосов, он стал бы сенатором. При перебаллотировке он получил уже только 15. Наступила минута, когда Линкольн увидел, что если он будет держаться за свои 15 голосов, пройдет сторонник Дугласа, демократ-небраскинец. Линкольн попросил своих стойких приверженцев отдать голоса Лайману Трамбулу, антинебраскинцу, сбежавшему из демократической партии. Десятая перебаллотировка принесла победу Трамбулу. Этот тактический шаг сделал многих друзьями Линкольна.

Миссис Линкольн наблюдала за ходом выборов с галереи и была рассержена тем, что ее муж потерпел поражение. Джулиа, жена Трамбула, была подружкой на ее свадьбе; они совместно писали стихи и письма в «Сэнгамо джорнэл», но после той ночи, когда Трамбул был избран сенатором, миссис Линкольн никогда больше не разговаривала с Джулией и отказалась принимать ее у себя.

Линкольн писал Спиду: «Я теперь занимаюсь только одним — работаю против распространения рабства. Я не считаю себя «ничего-не-знающим». Это определенно. Как я могу им быть? Как может кто бы то ни было, ненавидящий угнетение негров, одобрять унижение целых прослоек белых? Мы стремительно вырождаемся. Как нация, мы начали с декларации, что «все люди рождены равными». На практике теперь мы произносим ее так: «Все люди рождены равными, кроме негров». Если «ничего-не-знающие» добьются власти, то декларация будет читаться так: «Все люди рождены равными, кроме негров, иммигрантов и католиков». Если это случится, я предпочту уехать в какую-нибудь страну, где не притворяются свободолюбивыми, — в Россию, например, где деспотизм можно принять в чистом виде без низкопробной примеси лицемерия».

Полли, свободная негритянка в Спрингфилде, пришла со своим горем к Линкольну и Герндону. Ее сын работал на пароходе. У него не оказалось документов, подтверждавших, что он свободен. Сына арестовали. Адвокаты обратились к губернатору Матесону, но тот сказал, что бессилен что-либо сделать. Линкольн, Герндон и другие пустили подписной лист, собрали деньги на уплату за содержание негра в тюрьме, и сын Полли вернулся к ней.

В августе 1855 года Линкольн писал Оуэну Ловджою: «Даже вы не так страстно, как я, стремитесь предотвратить распространение рабства. И все же политическая атмосфера сейчас такова, что я боюсь сделать хоть шаг из боязни ошибиться». «Ничего-не-знающие» могли пригодиться для борьбы с демократами — сторонниками «билля Канзас — Небраска». «Что касается наших дел, то «ничего-не-знающие» в большинстве своем мои старые политические и личные друзья; я надеялся, что их организация распадется без мучительной для меня необходимости открыто выступить против них».

Сенатор Чарльз Самнэр от Массачусетса бичевал сенатора от Южной Каролины Эндрю П. Батлера: «Он избрал себе в любовницы… особу, противную для других, но всегда любезную его сердцу: я имею в виду проститутку — Рабство». Сенатор Престон Брукс, племянник Батлера, вошел в зал заседаний сената, подкрался сзади к сидящему, ничего не подозревавшему Самнэру и обрушил град ударов на его голову и спину. Брукс избил свою жертву почти до смерти и отошел лишь после того, как гуттаперчевая трость рассыпалась. Север неистовствовал, Юг открыто ликовал.

Эти события происходили в период, когда политические элементы Иллинойса и других штатов созывали съезды для учреждения новых партийных организаций сначала в штатах, а затем в общенациональном масштабе. В Блумингтоне съезд состоялся в Мэйджорс Холле. Не успели выступить несколько делегатов, как послышались крики: «Линкольн! Линкольн!» Он встал со своего места. Раздались требования: «На трибуну!» Линкольн прошел на подмостки. «Мы переживаем трудное время, — сказал он, и затем неожиданно последовал удар. — Если общественное мнение не будет достаточно сильным и не добьется перемены в нашем теперешнем курсе, кровь прольется из-за Небраски, брат поднимется против брата». Он подчеркнул, что присутствующие делегаты представляли различные элементы общества, но все они были согласны в одном: «Не допустить рабство в Канзас!» «Билль Канзас — Небраска» — это узурпация власти; он приведет к тому, что рабство утвердится во всей стране». У журналистов карандаши выскользнули из рук. Герндон и Уитни бросили записывать речь, слушатели придвигались все ближе к оратору. «Однажды, — продолжал Линкольн, — мне попалась юридическая формулировка: «Раб — это человек, который легально признан не личностью, а вещью». Если мы не защитим свободу, а на нее сейчас покушаются, они превратят всех свободных негров в вещи, и сколько вы думаете им понадобится времени, чтобы превратить в вещи также и белых бедняков?»

Линкольн сделал краткий экскурс в историю, чтобы показать, что свобода и равенство — священные завоевания американской революции — превратились в слова, глумиться над которыми считается хорошим тоном. Он перечислил последние бурные события. Нужно ли отвечать насилием на насилие? Он не мог это решить. «Время для этого еще не пришло, и, если мы будем верны себе, может никогда и не прийти. Но не обманывайте себя — пушечное ядро сильнее баллотировочного шара». Речь Линкольна то и дело прерывалась рукоплесканиями. Он высказывал то, что хотелось выразить съезду. Он объяснил, почему нужно было организовать республиканскую партию. Пока длились овации и гремели аплодисменты, оратор, не торопясь, расхаживал по сцене, заглядывал в свои заметки и тут же снова, возвращаясь к трибуне, начинал говорить. Что бы ни случилось, «мы скажем юным раскольникам: мы сами не выйдем из Союза и вам не позволим».