Четвертая пуля - Рене Бурдье

Поезд на Гавр еще не достиг Ансьера.

Глава III

Театральная сцена

I

Клид отнял трубку от уха. Разъяренный голос Масселона неприятно резонировал в мембране. Прочие газетенки, жаловался он, сделали специальный выпуск. Сенсационный поворот дела, о котором «Дерньер-суар» не сообщила ничего. Да, да, Винсен сдержал слово. Он отказался выпустить малышку Алосса в 10 часов, и конкуренты обошли его на повороте.

— Ты подумай, — орал Масселон, — разве не разойдется газета с заголовком на восемь колонок типа: «Убийца Дравиля убил собственную дочь?» и «Даниель Бертье, первая жертва хромого убийцы?»

Клид слушал, нахмурив брови. Каково бы ни было состояние дела, Винсен нанес отличный удар. Не тем, что открыл существование мадемуазель Бертье, для этого не надо быть ясновидящим, просто просмотреть документы… Но Клид не сомневался — преувеличив значение этого банального случая, комиссар поставил своего шефа в затруднительное положение. Как тот сможет забрать у него дело после такого заявления? Действительно, отлично Сыграно. Где Винсен поступил по-свински так это не допустив к материалу «Дерньер-суар».

Масселон продолжал выпускать пар:

— Ты отлично помнишь, что я тебе говорил о промахе, нет? Хорош теперь у меня вид, как я впредь буду объясняться с главным редактором? Старик взбешен!

— Перестань кричать, — прервал его Клид. — Объясни мне лучше, что означает эта находка Винсена. Он думает, что за Бертье ему недостаточно проели печень?

— Может быть, — протянул Масселон. — Или, скорее, чтобы подложить нам свинью за тебя.

— По-моему, это скорее из вредности. Но ты не отчаивайся, у тебя будет случай взять реванш — это я обещаю. И могу сказать, что долго ждать не придется.

— Надеюсь, — вздохнул, успокоившись, Масселон. — Как бы там ни было, история, которую он раскопал, достаточно хороша. Из области романов с продолжениями, но хороша…

Бертье женился в 1930 году на берлинской певице, некой… подожди секунду, я проверю… Марии Таглен.

Клид приготовил блокнот.

— Ты можешь прочесть по буквам? — попросил он, передав ручку и блокнот Вере.

Масселон повторил. После чего продолжил:

— Два года спустя у них появился ребенок. Цветок от цветка, как пишут мои собратья. В 1934 году произошла трагедия. По пути в Милан, где Марию Таглен ждал контракт в Ла Скала, случилась авария. Машина вспыхнула, несчастная сгорела заживо. Бертье, сидевший за рулем, при ударе вылетел наружу. Его подобрали в плачевном состоянии, раздробленную ногу заковали в ортопедический аппарат.

Их малышке было тогда двадцать три месяца.

Безутешный Бертье передал ее кормилице в Ницце. Казалось, она очень напоминала ему покойную. Позже он поместил ее в пансион в Швейцарии. Но два года спустя, когда ей было шесть лет, забрал оттуда. С тех пор никто не видел девочки. Винсен предполагает, — по крайней мере, так пишут мои собратья — что Бертье мог избавиться от нее по дороге.

— Я понял, — сказал Клид. — Винсен хотел сказать, что исчезновение малышки для него тайна, а твои коллеги раздули из мухи слона. То, что я тебе предложил, ничуть не хуже, ты увидишь. Направь ко мне малыша Аллоса и позаботься, чтобы у тебя весь день под рукой был фотограф. Возможно, что Бертье будет арестован через несколько часов, может быть, даже минут.

Он ускользнул у меня из рук в Нейи, у Мари-Жур Аньель, куда я направился от тебя. Подробности я объясню твоему парню.

— Он будет у тебя через полчаса.

— Идет, — сказал Клид.

Он повесил трубку и вернулся к отчету Лода. Два листа, заполненных мелким, очень сжатым почерком. Отличная работа, полная, четкая и позволяющая преодолеть упрямство малышки Аньель. Лод действительно нашел следы женщины в четырех кафе Орлеана в среду и четверг. Та каждый раз связывалась с Парижем по телефону. Лод получил номера на центральной станции. Это номер Дравиля — в первый день и номера Бертье и опять квартиры на улице Ранелаг, дважды — во второй день. Час последнего звонка совпадает с тем, когда Жюльетта Дравиль получила известие от незнакомки со странным голосом.

«Манто из шикарного меха… Низко опущенная вуаль… Меховая шапочка… Юная походка…» Как бы ни смутны были приметы женщины, данные Лоду персоналом кафе, речь могла идти только о Мари-Жур Аньель.

Клид отложил листки. Лод, что ни говори, не потерял своих качеств. Он всегда обладал звериным нюхом. Если сравнить с этой часовой раскладкой остальные бумаги, то казалось, что Клида только вводили в заблуждение. Там не было ничего, что бы не знал он о Бертье до разговора с Масселоном. Мало сведений, заслуживающих интереса, о Жюльетте Дравиль и абсолютно ничего — о Мари-Жур Аньель, хотя его сотрудник специально осведомился о ней среди друзей в «Синемонде». Наоборот, детектив обратил внимание, что очень многое согласуется с четвертой картой, совпадающей с мнением журналиста. Она содержала кое-какие сведения о карьере Клодетты Жема, которые для него были откровением.

Клид, приехав в агентство, оставил Мари-Жур Аньель на попечении сочувствующей Веры. Он открыл дверь, соединявшую его кабинет с бюро секретарши, и знаком пригласил юную актрису пройти к нему.

II

После сцены в Нейи Мари-Жур Аньель еще не пришла в себя. Клид указал ей на кресло. Она съежилась там, подняв к нему свое маленькое лицо, мраморное от бессонной ночи. Он какое-то время сурово смотрел на нее, пытаясь проникнуть в глубину таинственного озера. Но нашел там лишь глубокую тоску. Взяв за плечи, он заставил ее подняться. Она вся дрожала и должна была повиснуть на нем, чтобы не упасть.

«Эта крошка — настоящая актриса, — подумал он, — или я грубое животное».

Что, если задать ей подобного рода вопрос?

Ну а тип, что расправился с Вернье, не был грубым животным? Он сдавил пальцами плечи Мари-Жур Аньель, оставляя на теле синяки. Она тихонько застонала, как ребенок. Клид устыдился своей грубости и разжал пальцы. За вуалью слез он, казалось, прочел благодарность в голубых глазах.

— На чем мы остановились? Ах, да. Ты говоришь, что вы с Бертье провели ночь в Туре. Ночь со среды на четверг.

Она кивнула.

— И, несомненно, ты вернулась туда, совершив преступление.

— Все верно, — сказала она. — Отправляясь в Орлеан, я не собиралась убивать Жана, клянусь. В отеле мы еще раз повздорили. Он выгнал меня. Я плакала, открыла сумочку, чтобы достать платок. Рука наткнулась на револьвер. Я выстрелила, даже не подумав, что я делаю. Потом я сбежала, не зная, попала ли в него. В Туре я все рассказала Бертье. Он взял машину, и мы вернулись в Орлеан. Он прошел в отель, чтобы выяснить положение дел. Все было спокойно. Он поднялся до номера Жана, считая, что найдет того живым и здоровым и сможет поговорить с ним обо мне.

Клид беззвучно рассмеялся. Этот бедный ребенок лгал с такой же легкостью, как и дышал, переходя от одной версии к другой с невероятной непродуманностью. Она продвигалась по мере того, как находила, как ей казалось, нужную деталь, рассказывая с трогательной искренностью.

— И к своему великому изумлению, — сказал он, — Бертье нашел на постели труп?

— Да. Пуля попала Жану прямо в сердце.

— Бертье, в свою очередь, в ужасе, бежал, — издевался Клид. — К несчастью, горничная в отеле видела его выходящим из номера Дравиля. И вот бедняга обвинен в убийстве и за ним гонится вся полиция. Так как никто, полагали вы, не может — по крайней мере сразу — заподозрить тебя в чем бы то ни было, ты позволяешь ему скрыться и устраиваешь сцену, чтобы он окончательно исчез из поля зрения. За пределы Франции.

— Я подумала о Нью-Йорке.

Клид продолжал игру.

— Нью-Йорк? Я не согласен. Бразилия, если угодно, или Аргентина, или, я не знаю, какие еще там государства. Уругвай?

Голубые глаза засветились. Клид поддался на обман.

— Я ничего не могу больше сказать вам, — ответила она.

И улыбнулась, как бы извиняясь.

— Бертье мог изменить свои намерения, — продолжала она. — И потом, он теперь вас интересует гораздо меньше…

— Ладно. Уругвай, Бразилия или Нью-Йорк — какая разница? В настоящее время его путешествие кончилось. Шпики его задержали и, как ты говоришь, он меня интересует гораздо меньше.

Злобный смешок, которым он сопроводил последнюю фразу, заставил ее вздрогнуть. Итак, ужасная игра возобновлялась? Глаза Клида вновь стали ужасны. Его взгляд леденил. Он вновь обрел тон, с которого началось их знакомство, голос, который был подобен ударам хлыста.

— Сейчас на набережной Орфевр ему готовят прекрасную встречу в стиле, так нравящемся месье Дейблеру, — закончил он, предлагая ей сесть.

Он спрашивал себя, почему он теряет время, когда можно было бы просто передать эту девчонку в полицию. Тем более, что сам он не работает ни на кого. Она вновь принялась плакать. Беззвучными слезами, не пытаясь их скрыть. Клиду стало ее жалко.