Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

— С годами все пройдет, — любил он пофилософствовать. — Я тоже был когда-то пылкой натурой.

Дядя предсказывал мне блестящую карьеру.

— Вот получишь диплом, приму тебя в свою клинику. А через два-три года ты уже будешь вот таким, — показывал он большой палец, — кандидатом от медицины…

И все-таки я очутилась здесь. Иногда, признаться, очень жалею, что приехала. Манит город, с детства привычные и милые сердцу парки, аллеи, журчащие арыки. Очень и очень скучаю по маме, братьям, друзьям. Да, славные были ребята, многим я нравилась, многие нравились мне… Конечно, если я захочу вернуться в город, то найду подходящую причину (любой может ее найти, если захочет).

Но как подумаю о городе, начинает мучить совесть. Видно, сама судьба определила мне остаться в этих местах, где я родилась, где лежат останки моих предков, где жили мои отец и мать. Это же мой родной край. Разве дети любят свою мать за красоту?

Мама пишет: «Одна ты все равно ничего не сделаешь. Все, что ты задумала сделать, одному человеку не под силу. Так считает и твой дядя…»

Да разве я здесь одна! Нет, конечно. А со временем друзей у меня будет еще больше. Считайте — внук старика, с которым я ехала из райцентра, учится в мединституте, старшая дочь бабушки Ирисбике — даже в Москве в аспирантуре. Младшая сестра Акмоншак в следующем году заканчивает фельдшерско-акушерскую школу. Как-то в райцентре я разговорилась с одним учителем, так он назвал десятки имен девушек и джигитов, обучающихся в вузах и техникумах. Пусть не все, но хотя бы половина из них вернется же в родные края?

25 сентября. Сегодня попыталась провести собрание. Мужчин пришло мало, в основном собрались женщины. Это меня насторожило. Но я старалась не показывать вида. Обсуждали два вопроса. Первый — санитария и гигиена. Доклад сделала я сама. Второй — выборы бытовой комиссии.

В институте я часто делала разные доклады. Но на таком собрании выступала впервые. Мне и в голову не приходило, что собрание может приобрести такую официальность. В президиум посадили трех баб, и они сидели в позе суровых и бесстрастных богинь. Женщина, которая вела собрание, строго, как приговор суда, объявила имена докладчиков — даже мурашки по спине побежали. Света не было. Поставили три керосиновых лампы. Я никогда так не волновалась… Говорила о жизни, о прошлом, когда казахи вели кочевой образ жизни. Тогда они зимой жили в избах, а летом перекочевывали на джайляу и ставили войлочные юрты. Зимовье пустовало, и сама природа делала всю очистительную работу. Солнечные лучи убивали вредных микробов, дождь смывал грязь, ветер уносил пыль. Теперь люди зимой и летом живут в избе. Значит, и быт нужно менять. Надо слушать советы врачей, один больной человек может заразить весь аул.

Я покритиковала мужчин за то, что они не ценят женский труд. Зачитывала нужные места из книг, показывала медицинские плакаты. Но по лицам собравшихся видела, что мои объяснения не доходят до них. И все-таки я решила, как говорят русские, до конца нести свой крест. Рассказала о том, как уберечься от заразных болезней, которые распространяют домашние животные, звери, насекомые. Поговорила о здоровье детей, о гигиене женщин и даже о пользе мыла. Престарелые жители по давнему обычаю считают, что достаточно сполоснуть руки водой.

Я ловила насмешливые, раздраженные взгляды и чувствовала, что хотя люди слушали внимательно, однако внутренне не соглашались со мной.

Я старалась, но, оказалось, все было напрасно. Трехчасовое собрание превратилось для меня в ад. Базаркуль с пеной у рта говорила почти полчаса. Чего только она не плела! И другие женщины тоже оскорбляли меня, как могли. Я не знала, куда деваться: хоть сквозь землю проваливайся.

Управляющего на собрании не было, хотя я просила его прийти. Никто не хотел меня защитить. Уткнув лицо в пуховый платок, молчала словоохотливая Акмоншак. Библиотекарша, с таким негодованием осуждавшая в разговоре со мной невежество и предрассудки, тоже помалкивала.

Неожиданно на помощь пришел Толеу. Он говорил горячо, убежденно, он объяснял, стыдил, уговаривал, хотя его перебивали на каждом слове.

— Она его заколдовала… — хихикали молодые женщины.

И у меня появилось мстительное желание плюнуть на все это и сейчас же пешком идти в райцентр, а оттуда — в родной город.

Потом слово взяла бабушка Ирисбике. Она медленно встала и неторопливо подошла к столу президиума. Увидев ее серьезное, печальное лицо в глубоких морщинах, я напряглась до предела. Она заговорила. Спокойно, даже безучастно рассказала о том, как, оказывается, в прошлом году ее шестнадцатилетняя дочь отравилась «лекарством» знахаря.

Люди посерьезнели, задумались. И уже без всякой неприязни отнеслись к выборам санитарно-бытовой комиссии. Бабушка Ирисбике наотрез отказалась быть ее членом. Вместо себя она предложила свою сноху. В комиссию вошли женщина-метеоролог, Толеу и учитель из пансиона. Председателем утвердили меня.

Уходя с собрания, я, однако, услышала разговор:

— Посмотрим еще, чья возьмет…

Странно!

9 октября. Нет, наверно, на свете ничего живучее, чем человеческая косность. Что сделала я плохого этим женщинам? Ведь всем им я желаю только добра, хочу, чтобы были они счастливы, чтобы их дети росли всегда здоровыми и крепкими.

Когда мои сокурсники после возвращения с практики из таких вот аулов рассказывали о невежестве и предрассудках, я сгорала от стыда, готова была пожертвовать всем, чтобы мои товарищи не говорили так о моем народе. А теперь вот сама столкнулась…

12 октября. Так занята, что не хватает времени для дневника.

Через несколько недель чабаны пригонят свои отары на зимовку. Я связалась по рации с главным врачом района. Он сказал, что нужно всесторонне обследовать чабанов и членов их семей.

Придется постараться, иначе останешься без необходимых медикаментов. Сейчас здесь очень мало антибиотиков. А попробуй без них вылечить больного. Разобьюсь, но добуду передвижной рентгенокабинет, хотя бы на период перекочевок.

17 октября. В райцентре