Испытание - Георгий Черчесов

… Майрам любит это ущелье. Из всех других Куртатинское самое нежное. В теснине, пенясь и далеко вокруг разбрызгивая капли, стремительно мчалась в долину река. Шум ее добирался по склону горы до самой вершины, по пути пронизывая лесок, нависший над пропастью, и присмотренную Гагаевым поляну, в тени деревьев которой притаилась «Крошка». Посреди поляны поблескивала на солнце огромными пряжками пара женских туфель. Двери машины были широко распахнуты, точно она отдыхала вместе с ними. К «Крошке» направилась Валентина. Она была в легком, коротеньком платьице, замочек на боку еще расстегнут. Широкий вырез чуть приоткрывал пышную грудь. Сейчас она еще привлекательнее, чем была тогда, на даче. Как-то Майраму один борец, побывавший во время олимпийских игр в Мельбурне, заявил, что там девушки намного сообразительнее наших: они открывают взору мужчин лишь то, что у них самое соблазнительное. Идет по улице девушка, кажется, ничего особенного, вдруг взгляд твой спотыкается: вырез на платье открывает красивый овал худенького живота. Глаза сами так и зыркают. И девушка уже не кажется дурнушкой. Застегни ее на все пуговицы или наоборот раздень, — никто на нее глаз не положит. Так что, кое-кому одежда на пользу, если, конечно, в меру открываться и в меру прикрываться…

Примостившись на переднем сиденье и глядя в зеркальце, Валентина причесывалась, пудрилась, водила по губам помадой… Майраму нравится наблюдать за этой процедурой — сколько там хитростей! Из приемника, споря с шумом реки, неслась нежная мелодия.

— Ты не уснул? — не отрываясь от зеркальца, спросила Валентина.

Он растянулся на траве во весь рост. Над ним близкое небо и белоснежные вершины гор. Под ослепительными лучами солнца они казались сказочными великанами. Прозрачный воздух делал их совсем близкими — протяни руку, и она уткнется в белую вершину.

— Здорово! — невольно прошептал Майрам. Валентина согласилась, имея в виду другое:

— Да, неплохо…

Повернув голову к ней, он кивнул в сторону горы, нависшей над ними:

— Кого напоминает?

— Кто там?! — испуганно оглянулась она. — Знакомый?

— Гора, — усмехнулся он.

— Чего же ты пугаешь? — упрекнула она.

— Горы похожи на людей, — вспомнил Майрам.

— Горы есть горы, — возразила она. — Что видят — не выболтают…

Майрам закрыл глаза. В чаще деревьев успокаивающе щебетали птицы. Перед глазами возникла дорога — длинная, влекущая. Мимо гор, лесов, садов она вела все выше и выше, к самому небу. И прибежала к красивой незнакомке. Девушка стояла у дороги, и когда «Крошка» остановилась, она уселась рядом с Майрамом и ее глаза пронзили его…

И тут же новое видение. «Крошка» мчалась по дороге, догнала цепочку туристов. Девушка, шедшая замыкающей, оглянулась, — и Майрам увидел свою незнакомку…

«Крошка» затормозила у моста. Стоящая возле перил девушка оглянулась… Опять она, его незнакомка!

Навстречу «Крошке» выскочила регулировщица, приблизилась к ним… Она, незнакомка! Она положила на плечо Майрама руку…

Майрам открыл глаза. Валентина трясла его за плечо. Ему было неловко смотреть ей в глаза. Но она ничего не заметила, она тормошила его:

— Пора ехать… Меня могут хватиться…

Для второй пробы Савелий Сергеевич выбрал эпизод возвращения Мурата в Осетию. Почему этот, такой спокойный, вялый кусок сценария, когда можно было взять героический момент, такой, чтоб все смотрели, затаив дыхание? Но у режиссера был свой расчет, и после, когда Майрам добился его доверия, Конов ему признался, что хотел разглядеть Мурата уже умудренного тяжким скитальческим опытом. «Годы поиска счастья в разных уголках мира были для Мурата только прелюдией к главному в жизни. Важной, необходимой для становления его характера, но все-таки прелюдией», так считал Конов и поэтому избрал эпизод возвращения горца домой…

Доставив Михаила Герасимовича в город, Майрам возвратился в Куртатинское ущелье, в то место у развилки двух дорог, где из гряды гор выпирает скала с устремившейся в небо одинокой сосной, у которой по задумке постановщика состоится прощание Мурата с невестой. Отсюда он по узкой тропинке спустился в долину, откуда и начнется его путь в большой мир. Но это будет отснято позже, а теперь на тропинке возле камня сидел на траве постаревший Мурат и смотрел ввысь, на скалу и виднеющийся родной ему аул, по которому он соскучился за годы скитаний и в который хотел войти во всем блеске человека, посетившего заморские земли, и именно для этого он сделал минутный привал — чтоб привести в надлежащий вид свой заграничный ярко-клетчатый пиджак и полосатые брюки «дудочкой». На голове Мурата — черный котелок. Вадим, чьи приклеенные усики, подведенные брови да радостно сверкающие глаза придали его облику уловимое сходство с Муратом на фотографиях, торопливо вытащил из огромного фанерного чемодана с латинскими надписями на внутренней стороне пару черных, сверкающих под солнцем калош, напялил их на желтые с крупными пряжками штиблеты, хотя в них он в эту летнюю жару выглядел еще нелепее, — для верности провел рукавом пиджака по носкам калош, чтобы они отливали зеркалом, и подхватив в каждую руку по чемодану, направился к аулу. Между прочим, к аулу он приблизился за десять минут, но снимать его будут в другом ауле, который находится в полусотне километров отсюда, в совершенно ином ущелье — Даргавском, где Савелий Сергеевич присмотрел один «очаровательный дворик». Но знать об этом зрителю не положено, он будет убежден, что дворик, куда прибудет Мурат, находится в виднеющемся вдали ауле.

Майрам потрясенно смотрел на несуразно разодетую фигуру Вадима, обтянутые в полосатые штанины тонкие, казавшиеся кривыми ноги в огромных штиблетах и калошах, на приподнятые плечи пиджака, черный котелок, кокетливо взвившийся над вытянувшейся в торжественной горделивости головой, и слушал восторженный шепот Савелия Сергеевича:

— Так! Молодец! Иди, иди! Вперед! Тебя ведь ждет в ауле Таира! Любовь твоя! Тебя ждет с нетерпением отец! Не оглядывайся — ты весь в порыве! Но ты не забываешь, что возвращаешься победителем! Молодцом! Вот так! Точно! Прекрасно!

— Метраж! Метраж! — застонал Степан.

— Ничего! Ничего! Еще метров тридцать. Вперед, Мурат, к отцу, к невесте!.. Стоп! — Конов торжественно поглядел на киногруппу. — Чудо! Талант! Видали как? Отдохни, Вадим. Еще один дублик — и полный порядок! — и озабоченно склонился к Степану: — Как картинка?

Степан вместо ответа показал ему большой палец. Обливаясь потом в своем странном одеянии, Вадим приблизился к ним, бросил наземь чемоданы, стал нетерпеливо срывать калоши…

— Похож на родственника? — кивнув на актера, спросил Майрама Савелий Сергеевич. — На осетина смахивает?

Майрам неуверенно кивнул головой.

— Чего так кисло? — закричал режиссер. — Посмотри на лицо. Копия Мурата.

— Да, — согласился Майрам и замялся, — но…

— Что «но»? Что «но»? — пристал к нему Конов.

Майрам нерешительно молчал. Кто он такой, чтоб лезть в их дела? Они мастера кино. Их знает весь мир. Зачем им его слова? Что он может полезного сказать им? Еще на смех поднимут…

— Что тебе во мне не нравится? — спросил, скидывая котелок и пиджак, Вадим. — Вроде усы ничего получились, и выражение лица удалось схватить…

Удалось! Это верно. Но ты, Вадим, не Мурат. Совсем другим он был. Не таким домой возвратился. Они словно прочитали мысли Майрама. Враз оба — и Конов, и Вадим навалились на него:

— Что не так?

— Да говори же!

— Мурат был настоящий горец, — несмело произнес Майрам, — а горцы боятся выглядеть в глазах земляков смешными. А ты, Вадим, смешной…

— Это почему же? — возмутился он.

— Вот это, — показал таксист на пиджак, штаны, котелок, — делает тебя смешным.

— Но они в точном соответствии с модой того времени, — возразил Степан.

Может быть, это и было модно, может быть, все это и носили в то время, но Майрам готов был голову отдать на отсечение…

— Мурат никогда не оденет такое, — сказал он убежденно.

— Ну, ты за Мурата не решай, — отрезал Вадим. — Он вон где побывал: Маньчжурия, Япония, Мексика, Аляска, Калифорния… Все это привычкой стало.

— Нет, — упрямился Майрам, — не мог он такое на себя напялить. Посмотри, в городе тоже стало модно не стричься. Никого в парикмахерскую не затянешь. А старые горцы? Налысо бреются! Без шапки на улицу не выйдут… Такие они. Гордые!

— Тоже сравнил, — засмеялся Вадим. — Старцы тут друг перед другом выкаблучиваются, обычай держат…

— И Мурат в аул прибыл, — напомнил Майрам. — И он перед своими не захочет нелепым предстать!

— Чепуха! — отмахнулся Степан. — На экране это будет шикарно.

— Смешно! — вселился в Майрама бес протеста. — Старики плеваться начнут.