Испытание - Георгий Черчесов

Но в двадцатом веке, как говорит Савелий Сергеевич, на пути не оказываются без серьезной причины на то. Майрам сделал шаг вправо и опять встал перед нею. Девушка подняла на него глаза — его первая победа! Он стоял перед нею с широкой, отрепетированной в зеркальце, специально подготовленной для нее улыбкой.

— Это я, — сказал он бодро и, сделав жест ладонью, как бы приглашая ее оценить пиджак под жирафу, галстук, шляпу, надраенные туфли Сослана, которые он взял без спроса, кивнул в сторону «Крошки», поспешно сообщил: — Мы ждали вас.

Она узнала Майрама. Но не улыбнулась.

— Не вызывала, — сказала она серьезно.

Он попытался растянуть свою улыбку еще шире, признался ей:

— Я сам… Три часа с гаком караулил, — и дурно засмеялся.

И опять она не оценила его подвига. Более того, вновь хотела пройти мимо. Это было чересчур. Даже страшнее того, чего Майрам втайне побаивался. Он схватил ее за руку:

— Подожди…

— Отпустите! — громко потребовала она.

Он старался не замечать прохожих, уставившихся на них, ему важно было доказать ей, что он хороший…

— Я не такой, — вкрадчиво сообщил Майрам девушке. — Я видишь какой! — добавил он и в подтверждение слов — кретин! — нежно осклабился. Он сам умилялся себе, таким он был нежным и хорошим. Но…

— Отпустите руку! — потребовала она.

Из толпы, окружившей их, отделилась старушка, воинственно выставила перед собой летний зонтик и направилась к ним. Ободренные ее смелостью прохожие двинулись следом за авангардом в атаку. Майрам нагнулся к девушке, чтобы сказать ей кое-что такое, что ей вовек не забыть. И не вымолвил ни слова. Потому что он увидел в ее глазах… слезы. Он отпустил ее руку, и она торопливо пошла прочь от него…

Майрам не слышал ропота толпы. Конечно же, люди возмущались, ругали его, грозили… Но ему было все равно — он ничего не слышал. Он только видел удалявшуюся в панике свою незнакомку и понимал, что кровно ее обидел. В душе у него были боль и растерянность…

Пробившись сквозь толпу, Майрам подошел к машине, открыл дверцу и плюхнулся на сиденье. Острая боль пронзила его, на сей раз физическая… Он вытащил из-под себя букет роз. Вот он, виновник его страданий. Просил же его не подвести! Надо было начинать с букета. При виде роз разве она прошла бы мимо?! Майрам разразился гневной тирадой в адрес цветов и в сердцах бросил букет на тротуар.

Включая зажигание, он встретился взглядом со своим изображением в зеркальце.

— Пошел ты! — рыкнул он на своего двойника и оттолкнул зеркальце…

«Крошке» мгновенно передалось настроение Майрама: она зарычала мотором, завизжала шинами, рыгнула газом…

Глава восьмая

В день, когда для всей киногруппы объявили выходной, Кознов попросил Майрама отвезти его в Хохкау, к прадеду таксиста.

В ауле Савелий Сергеевич усадил рядом с собой Дзамболата и попросил послушать отрывок из сценария.

— Мне очень важно знать ваше мнение о нем, — пояснил он. — Главное, хочу уточнить — в духе ли Мурата показаны по ступки его, когда он был наркомом…

Убедившись по виду Дзамболата, что тот проникся важностью момента, режиссер приступил к чтению…

…Владикавказ встретил их торжественными маршами, которые бодро исполнял гарнизонный духовой оркестр. Дирижер — щуплый старичок — энергично взмахивал руками, но не глядел на музыкантов, — до боли вывернув тонкую шею, он зорко всматривался в мелькающие вагоны поезда, боясь пропустить момент появления героя. Толпа встречающих взволнованно хлынула на перрон, запрудив его. Колеса поезда заскрежетали, сбивая скорость…

— Вот он! — разнесся над толпой женский голос.

Людское море шатнулось к шестому вагону. Стоя в глубине тамбура, Мурат ежился, стеснительно жался к стенке. Скиф метался от него к узкой внутренней двери вагона, в которой толпились пассажиры, не разрешая им выходить, пока не сойдет на перрон герой. Но тот мялся, отдаляя неизбежную минуту. Наконец, энергично подталкиваемый Скифом и племянником, Мурат двинулся к ступенькам. Хаджумар жадно вбирал в себя восторженные крики, аплодисменты, музыку и невольно рядом с прославленным дядей чувствовал себя именинником. Он видел, что Мурат хмурится, что ему не по себе, что он никак не может привыкнуть к таким встречам, но старается не сорваться, терпеливо сносит и похвалу, и лесть, и ждет не дождется, когда все это закончится и он сможет коротко и сурово поблагодарить за гостеприимство и поклясться, что всегда будет верно служить людям, руководствуясь справедливостью и правдой…

Наконец, высокий осетин в европейском костюме и темной рубашке со стоячим воротником напоследок ткнул в воздух кулаком, прокричал лозунг и, повернувшись к Мурату, крепко обнял его за плечи:

— С благополучным возвращением тебя, товарищ Гагаев! И давай знакомиться: Амзор Чеджиев.

Мурата и его племянника усадили в автомобиль. Кивая на мелькающие улицы, Амзор рассказывал, где и какие жестокие бои происходили в годы гражданской войны.

— Сверни на улицу Красивую, — приказал он водителю.

Машина обогнула трехэтажное здание и по немощеной улице приблизилась к недостроенному дому. Водитель явно не раз бывал здесь и, глазами уточнив у начальника, остановиться ли, притормозил у стройки. Они вышли из машины. Недоумевая, для чего его привезли на глухую, тихую, протянувшуюся лишь на полкилометра улицу, Мурат, запасшись терпением, встал рядом с Амзором Чеджиевым и молча глядел на особняк. Он был почти готов, оставалось накрыть железом крышу на западной стороне. Строители, соскочив на землю и шумно здороваясь с Амзором, во все глаза уставились на Мурата. Кивнув ему на особняк, Чеджиев неожиданно спросил:

— Нравится?

— Молодец хозяин, солидно строит, — похвалил Мурат, оценивающе окинув взглядом дом. — На многие годы. Красивый хадзар.

Строители, польщенные похвалой, заулыбались.

— Красивый дом на улице Красивой! — засмеялся довольный Амзор и обратился к усатому детине: — Когда хозяин сможет въехать?

— Дня два бы еще нам, — извиняюще вздохнул прораб.

— Слышишь, уважаемый Мурат? — обернулся к Гагаеву Чеджиев, — Пройдут два дня — и ты справишь новоселье.

— Я? — не поверил своим ушам Мурат.

Видя, как растерянно он повел глазами по лицам обступивших его людей, строители весело стали подмаргивать друг другу..

— Ты! — счастливо шлепнул по плечу Мурата Амзор. — Этот дом принадлежит герою гражданской войны Мурату Гагаеву! Он — твой! Такова воля наркомата. Такова воля народа! — он недовольно повел плечом. — Задумали, чтоб ты сразу с вокзала вошел в свой особняк. Не получилось. Жаль! Двух дней не хватило. Пока поживешь у меня, герой…

Мурат развел руками, голос его дрогнул:

— Ничего не скажешь: хорош дом. Но как принять такой подарок?! За что он мне?!.

— Не скромничай, — сурово прервал его Амзор. — Не маши руками. От такого дома не отказываются. Заслужил ты его, заслужил. Завтра будет опубликован указ — тебя утвердят наркомом. Естественно, жить тебе во Владикавказе, а значит, в этом особняке!

— Какой я нарком? — ужаснулся Мурат. — Ручкой по бумаге еле вожу.

— Наркомами не рождаются. И ты справишься. Почему бы и нет? Жизненный опыт есть, людей раскусить можешь, судишь о каждом по справедливости…

— Законов я не знаю, — засомневался Мурат.

— У тебя помощники будут, они законы знают так, как ты горные тропинки. Поручишь разобраться — и через час полную картину тебе раскроют…

— Дядя Мурат! — испугавшись, что сейчас видение испарится и с ним вместе дом, Хаджумар зашептал горячо: — Останемся здесь, останемся! В городе военная школа есть…

Указ в газетах опубликовали, Мурата представили аппарату наркомата, он оказался в огромном кабинете, за огромным столом, на котором одиноко торчал черный телефон. Сбоку стола кнопки: нажмешь на одну «что покрасивее» — появляется помощник — молодой осетин по имени Татари; по сигналу другой кнопки в кабинет заходит секретарша — грамотные, доброжелательные, готовые тотчас же приступить к выполнению его задания. Просидел Гагаев первый день в кабинете, расспрашивая о людях, что трудятся в аппарате, о вопросах, которые предстоит ему решать, — ободрился слегка: подумаешь, повинность — точно определить, кому положена пенсия, кому — нет. И вопрос, с которым пришел к нему первый посетитель, тоже был легко разрешен: старик во дворе коммунального дома пристроил к сараю конуру для собаки, а какой-то чиновник усмотрел в этом грубое нарушение и потребовал снести ее. Отдать пса старик не в состоянии, потому что ему, одинокому бобылю, без него жизнь не в жизнь, а пускать его в коридор соседи запрещают. Где же собаке ночь проводить? Татари тут же связался по телефону с горсоветом и предупредил чиновника, чтобы больше не тревожили старика — таково указание Гагаева.