Курортное приключение - Евгений Дубровин

– Можно?

Послышался скрип двери, чье-то дыхание, стук тяжелого предмета, со всего маха поставленного на пол.

– Есть тут кто-нибудь?

Николай Егорович выглянул в комнату. В коридорчике стоял высокий человек в коричневом плаще, в коричневой шляпе, с коричневыми усиками и тряс правой ладонью.

– Уф! Не могли лифт сделать! Всегда чего-нибудь да забудут. У нас в одном доме туалеты забыли сделать. Въехали люди, а туалетов нет. Потом метались до утра по всему городу. Вот была умора!

Человек был тощий, скуластый, черный лицом. На вид он был старше Холина, но ненамного.

Новый жилец снял, повесил на вешалку плащ, шляпу и оказался в полосатом коричневом костюме, при галстуке в крупный горошек. Костюм ладно сидел на нем.

– Ну, давай знакомиться, – человек протянул черную широкую ладонь. – Георгий. Можно просто Жора Давай сразу на «ты», а? Все равно рано или поздно придется, так лучше уж сразу. Не люблю я это «выкание».

– Ну что ж, давай. Николай, – Холин пожал протянутую руку. Рука оказалась крепкой.

– Ты откуда?

Холин назвал свой город.

– А я из Казахстана. Наполовину русский, наполовину казах. На стройке вкалываю. А ты?

– На заводе.

– Один черт. Производство. Это хорошо. А я боялся – с канцелярией поселят. Я канцелярию не люблю, хотя понимаю, что дело нужное. Ты куришь?

– Нет.

– Это плохо.

– Почему?

– У некурящих развивается комплекс неполноценности.

– Никогда не слышал о такой теории.

– И не услышишь. Это моя теория. Суть ее вот в чем. Курящий все время занят. То достает сигарету, то чиркает спичкой, то затягивается, то дым выпускает; он все время, как говорится, при деле. Ему некогда копаться у себя в душе. А некурящий все время в свободное время копается, ищет, анализирует, сомневается и неизменно докапывается до чувства собственной неполноценности. Ну как теория?

– Надо проанализировать.

– Давай. А я пока чемодан распакую.

Жора схватил чемодан и поволок его к своей кровати. Чемодан был очень тяжелый.

– Камни со стройки? – спросил Холин.

– Ага. Ты обладаешь чувством юмора?

– Плохим.

– Не камни. Сейчас увидишь – Жора рывком бросил чемодан на кровать. – Слушай, у нас что, дежурная с приветом?

– Что случилось?

– Закурил я в холле, как она психанет. Как стала меня поливать, даже в бред впала. Про мебель какую-то стала плести, полированный шкаф, дырки в шкафу, пепельницу какую-то. Я задом, задом и как рвану по лестнице. Не люблю психов.

– Это она за наш шкаф волнуется, – пояснил Холин. – Кто-то принял шкаф за пепельницу.

Жора осмотрел шкаф.

– Действительно… Какой-то гад тушил сигареты. Пьяный был. Точно, пьяный. У пьяного все плоскости смещаются. Вот ему и показалось, что-то внизу блестит. Он и ткнул окурком. Думал, пепельница. Ну нам это не грозит.

– Не балуешься?

– Стараюсь.

– Здоровье?

– И это тоже. Но главное – я заводной. Если заведусь… Лучше не заводиться.

– Это точно. Заводиться – последнее дело.

– Тоже бывает?

– Бывает…

– Ты с чем сюда?

– Инфаркт.

Жора присвистнул.

– Ну, даешь… Сколько лет?

– Сорок. Инфаркт помолодел.

– Не настолько же. Мне это не нравится Производственный, хоккейный или домашний?

– Всего понемножку. А у тебя что?

Жора достал из кармана ключик и принялся возиться с чемоданом.

– У меня, брат, тоже не сахар. Сердце останавливается. Ночью. Бьется реже, реже, а потом и вовсе остановится Вскочишь, раскачаешь его, запустишь, глядишь – опять застучало. Вроде бы как сломанный будильник. Встряхнешь – он и пошел. Ты ночью встаешь?

– Встаю.

– Часто?

– Раза два.

– Я тебя прошу, включай свет и смотри на меня. Если лежу синий – хватай и тряси, пока не проснусь. А дальше я уж сам.

– Веселенькое дело.

– А что сделаешь? Идет?

– Идет… А врачи что говорят?

– Утешают. Говорят, умрешь легкой смертью. Заснешь и не проснешься. Я, когда узнал, страшно огорчился, нечестно как-то получается. Ты умер и не знаешь, что умер. Не по-человечески как-то. Если уж умирать, так знать надо хотя бы за полгодика, чтобы наставление ближним дать, завещание составить, гульнуть как следует, так сказать, дать банкет по случаю ухода в лучший мир. А то заснул – и не проснулся. Скучно и неинтересно, а они утешают. Так что ты, Коля, буди, не стесняйся, меня ночью. Будем трясти мой будильник, пусть стучит. Верно?

– Пожалуй, верно. Належаться успеем.

– Я тоже так считаю.

Жора открыл наконец свой загадочный чемодан, и взору Холина предстала удивительная картина. Чемодан был полон бутылок с коньяком, переложенных какими-то темно-коричневыми жгутами.

– Ого! – вырвалось у Холина. – Вот это запасец!

– Это я не для себя, – пояснил Жора. – Это для дам.

– Для каких дам? – удивился Николай Егорович.

– А с которыми знакомиться буду. Я страшный бабник.

– Вот как…

– Да… Я жуткий бабник, – Жора протянул Холину скрюченную штуковину. – На, пожуй – это сушеная дыня.

Николай Егорович недоверчиво взял брусочек, похожий на корень какого-то дерева.

– Жуй, жуй. Не бойся. Сильная штука Поднимает тонус. Особенно если перед этим стакан коньяку тяпнешь. Сразу жить хочется. Налить?

– Нет, спасибо.

– Боишься завестись?

– Да нет… как-то с утра…

– С утра только и пить День становится длинным-предлинным, а конец в дымке. Конца вроде бы и не видно вовсе. Как в детстве. В детстве конца не видно. Ну ладно, не хочешь – не надо. Подождем настроения. Настроение лишь дамы дают. Кстати, как тут насчет дам?

– Не знаю…

– Не интересуешься?

– Да так… Когда как…

– Зря. Очень отвлекает от самокопания и предотвращает наступление комплекса неполноценности. Ну, как дыня?

– Вкусная.

Холин с удовольствием жевал коричневый корень. Дыня пахла пыльным полем, горячим солнцем и полынью. Возникала картина бескрайнего, дрожащего в знойном мареве простора, усеянного желтыми, потрескавшимися валунами. По полю медленно движутся женщины, срывают, поднимают на руки горячие валуны, прижимают их к груди, как младенцев…

– Это ваши?

– Не… Друг прислал из Туркмении. Специально для угощения дам.

– А коньяк ваш?

– Коньяк наш. Перед отъездом ящик купил. Все равно чемодан забивать чем-то надо. Барахла у меня нет. Я барахло не люблю. Да и дамам, между нами говоря, барахло до лампочки. Им бы человек был повеселей. Перед веселым человеком ни одна дама не устоит. Это я точно тебе говорю. Дамы не любят сосредоточенных. Пусть ты самый что ни есть раскрасавец мужчина, а если сосредоточенный, то она к тебе с отвращением. Поверь мне. Это опыт. Пожалуй, самое ценное, что я накопил в жизни. Вот так-то, Коля.

Жора принялся вынимать бутылки из чемодана и ставить их в шкаф.

– На случай какой проверки, – подмигнул он. – В чемодан могут заглянуть, а в шкаф не догадаются. Простая психология. Чемодан – предмет чужой, а значит, подозрительный, шкаф же животное свое, а значит, ему больше доверия. Верно?

– Возможно.

– Не возможно, а точно. Ты был у врача?

– Был.

– Я тоже. До понедельника мы вольные птицы.

– Мне завтра утром опять идти.

– Зря. Чем больше с врачом в контакте, тем хуже. Он привыкает тебя лечить, а ты лечиться. Устанавливается такой нехороший контакт. Ты мне – я тебе. А в результате что? Он думает о тебе, а раз он думает о тебе, то ты думаешь о нем. А раз ты думаешь о нем, то думаешь о своей болезни. А раз думаешь о болезни, то думаешь о смерти. А раз думаешь о смерти, то сам приближаешь ее. Логично?

– Вполне. Это тоже опыт?

– Да. Я так все и сказал своему эскулапу.

– У вас Антонина Петровна?

– Нет. У меня мужик. Иосиф. Бородатый такой, большой, как разбойник. Я ему свою теорию выложил, он с ходу понял и отпустил с миром. Я вообще эскулапов мужиков больше люблю. Ему можно напрямую все выложить. А с эскулапками нужна дипломатия. Ти-та-ти да та-та-та…

– Но зато женщины внимательнее, нежнее, добрее.

Жора даже остановился, прижав бутылки к пруди, и замахал свободной рукой.

– Выбрось! Выбрось из головы еретические мысли! А то так недолго и влюбиться во врачиху!

– А что, разве нельзя?

– Самое страшное, что может быть!

– Почему же?

– Ну как же! Глупый ты, что ли? Как же ты будешь с ней миловаться, если она насквозь тебя видит? Печенку там, селезенку, кишки!

– Мало ли что… Привыкнешь.

– Никогда не привыкнешь. Врач – это ходячий рентген. Разве можно привыкнуть к рентгену? Миловаться с рентгеном… Уж уволь, брат Николай. Нам чего-нибудь попроще, потемней. Слушай, двигаем сейчас на пляж. Не будем терять драгоценного времени! Знакомиться, знакомиться и еще раз знакомиться! Пока не расхватали. Народ тут ушлый. Знает, что любовь продлевает жизнь. Наш заезд был большой, так что, может быть, не всех еще порасхватали. Боже мой, двенадцатый час! Два с лишним часа уже идет кадрение! Придем к шапочному разбору! Останутся одни лахудры!