Кржижановский - Владимир Петрович Карцев

Но вот — письмо, твой бодр привет,

Условным шифром шлю ответ.

Да, это было большой радостью! Он в конце концов получил письмо. Хорошо, что он не стал поддаваться унынию и, вспомнив Старика, потребовал книги из тюремной библиотеки — там, в обусловленных, не слишком экзотических, но и не слишком популярных томах, мог оказаться шифрованный след — весточка с воли или из тюрьмы, проливающая свет на происходящее, — шифр не забылся, он будет использован. И точно, над жирным кеглем одной из книг оказались тончайшие наколки иглой; Глеб составил их определенным образом, произвел несложные, но неведомые никому, кроме них, подсчеты и прочел первую весть — она оказалась от Старика. Он сообщал немного, видимо боясь перехвата, но посылал привет и призывал к выдержке и спокойствию. Глеб тут же принялся за ответ.

(Как оказалось впоследствии, Владимир Ильич тоже с радостью обнаружил на тюремной книге наколки иглой — это должен быть непременно Глеб! Но буквы не складывались, не ложились в известный шифр, и Старик вознегодовал на путаника. Он засел за эту шифровку, рассчитал частоту знаков, встречающихся в тексте, соотнес ее с вероятностью повторения той или иной буквы в русском языке и разгадал шифр. Но это оказался не Глеб — Владимир Ильич наткнулся на зловещую переписку уголовников.)

Получив весточку, Глеб немного успокоился и уже без прежнего надрыва стал изучать тюремный быт, включаться в него, приспосабливаться к новой, необычной жизни.

О нем, казалось, забыли. За все время заключения его вызывали к следователю всего два-три раза.

Примерно недели через две после ареста Глеба повезли на первый допрос.

В карете оказался офицер, подполковник, бонвиван, уставший от сладкой жизни.

— Клыков, — представился он.

Глеб не ответил.

— Желаете сигару?

— К сожалению, не курю, — решил смягчить все-таки обстановку Глеб.

— Извините, но мы должны сейчас будем подъехать к товарищу прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты Кичину. Можете говорить ему полную правду — он милейший человек, интеллигентнейший!

Кичин оказался добродушным толстяком, с которым так и хотелось поделиться какой-нибудь тайной.

— Ну-с, прошу, — широким жестом указал он на мягкое кресло напротив.

Улыбался.

— Что это вы там такое натворили, Глеб Максимилианович? — любезнейше спросил Кичин. На вас наговорили уже целую кучу протоколов, — доверительно кивнул он в сторону сложенной на краю зеленого стола стопки — и все больше крамольные вещи. Состоите вы якобы членом социал-демократического кружка, занимаетесь пропагандой против законного правительства. А?

— Ни к какому противоправительственному сообществу я не принадлежу, — сказал Глеб, и тут и Клыков и Кичин, прикрывая рот рукой, покатываясь, стали показывать на него пальцами, махать рукой, словно избавляясь от изнуряющей шутки, дрожать на стуле от хохота, постепенно, впрочем, ослабляющегося.

— Да бросьте вы, Глеб Максимилианович, — пророкотал Кичин сквозь рыдания охватывающего его волнами смеха, в котором чувствовалось что-то зловещее, — как это вы не принадлежите? А мы что, по ошибке вас здесь держим? Вы же интеллигент, — продолжал Кичин, похохатывая.

— Инженер-технолог, — добавил Клыков, пытаясь, насколько возможно, выказать уважение.

— Перед вами большое будущее. России нужны инженеры. Там, на инженерном поприще, вы принесете куда больше пользы, чем от расклейки листовок в нужниках. Неужели вы не понимаете, умный же вы человек, что пора уже вам с этими юношескими играми кончать? Порезвились, и хватит!

— Молодежь всегда должна перебеситься, — назидательно произнес подполковник, — это у нее на роду написано. Да, я сам, если хотите…

— Не хочу, — довольно отчетливо сказал Глеб, и улыбки, как галки, слетели с куполов, венчающих тела вершителей правосудия.

— Ну-с, прекрасно, господин Кржижановский. Не хотите прислушаться к доброму совету, пожалуйста — теперь мы с вами будем иметь разговор чисто официальный, каждое слово будем протоколировать, так что думайте хотя бы теперь, что вы говорите, — сказал сухо Кичин.

— Ваша фамилия, имя и отчество?

— Кржижановский Глеб Максимилианович.

— Признаете ли себя виновным в принадлежности к социал-демократическому кружку или к какому-нибудь иному противоправительственному сообществу? Занимались ли противоправительственной пропагандой?

— Виновным в принадлежности к социал-демократическому кружку или к иному противоправительственному сообществу себя не признаю. — Глеб чувствовал, насколько легче отвечать так, по протоколу, чем в той мнимо дружеской беседе, которую хотели наладить его тюремщики. — Противоправительственной пропагандой среди рабочих никогда не занимался.

— Бывали ли вы когда-нибудь в доме № 3/31 по 7-й линии Васильевского острова в рабочих квартирах?

— Нет, — ответил Глеб, и на минуту его посетило тревожное чувство, что ищейки взяли верный след; не знают ли они про главное — про путиловцев, про Торнтона, про все дела за Невской заставой, не знают ли про газету и про организацию в целом?

— Посмотрите сюда! — скомандовал Клыков, и Глеб вдруг увидел на зеленом сукне странный фотографический пасьянс из множества знакомых и незнакомых лиц — там был, конечно, и Старик, и Старков, были и многие рабочие.

— Знаете кого-нибудь из них? — глядя Глебу прямо в глаза, вопрошал злобный толстяк.

— Кое-кого знаю, — сказал Глеб спокойно.

— Уже хорошо. А этих знаете? — спросил Клыков и выбрал из колоды такой набор фотографий: Старика, Старкова, рабочих Иванова, Игнатова, Горева, Шнявина, Александрова и Франгольца. И штыком воткнул свои глаза в переносицу Глеба.

Глеб едва совладал с собой. Да, знают они многое. Проследили его встречу, вместе со Стариком, со всеми этими рабочими — именно этими — в их доме на Васильевском острове, на 7-й линии. Он чуть не поддался панике, но вспомнил саркастическую усмешку Старика и сдержался.

— Ульянова знаю. Больше никого. Это помощник присяжного поверенного Владимир Ильич Ульянов. Познакомился с ним в прошлом году. Где и при каких обстоятельствах — не помню. Мы изредка посещали друг друга. Старкова знаю по Технологическому институту — кончили вместе.

— Еще кого-нибудь знаете? — подозрительно вопросил Клыков. И стал совать ему карточки Зины, Радченко, Ванеева, Сильвина, Яковлева, Бабушкина, Пономарева, Названова, других и всяких, знакомых и незнакомых, но Глеб решил, что наблюдение за ним наверняка велось лишь последнее время — Ульянов и Старков были, несомненно, замечены, и скрывать знакомство с ними