Гроб хрустальный. Версия 2.0 - Сергей Кузнецов

Глеб не сводит глаз с монитора. Правая рука лежала на ширинке и слегка двигалась вверх-вниз. "Вот уж не предполагал, – думает Глеб, – что придется стыдиться онанизма. Досчитать, что ли, до восьми и бросить?"

"Когда я кончил второй раз, – продолжал het, – Snowball встала, и я увидел, что вся простыня в крови. Я сначала решил, что она была девственница, хотя все ребята в классе знали, что это не так. Весь член и pubic hairs у меня тоже были в крови. Я как-то нерешительно ее спросил, стесняясь слова "целка". Она рассмеялась и сказала, что у нее periods".

Глеб отрывает руку от члена и спрашивает:

"het: прости, а когда это было?"

"kadet: очень давно, – отвечает het, – а что?"

"Просто так", – и Глеб кладет руку назад.

Он замечает: последние несколько минут на канале находится еще один человек

"Это что еще за XXXpyctal у нас тут образовался?" – спрашивает SupeR.

"SupeR: поминаем Snowball" – отвечает BoneyM.

"???"

"Она умерла"

Открывается дверь, Нюра спрашивает:

– Порнушку смотришь?

Глеб смущается. Правая рука еще лежит на ширинке, хотя эрекция уже почти пропала. Он убирает руку и, нажав Alt-Tab, прячет окно mIRC'a: Нет, просто по сети брожу, – и, опустив глаза, видит: ширинка до половины расстегнута. "Проклятые джинсы", – думает он и быстро подтягивает язычок молнии.

Нюра смеется.

– Да не дергайся, – говорит она, – а то крайняя плоть застрянет. Ты ведь, наверное, не обрезанный? – и подходит ближе.

– Нет, не обрезанный, – отвечает Глеб, – я как-то вообще мало религиозен… и уж скорее христианин, чем иудей.

– Врешь, – и Нюра тянется к застежке.

Вот такая мизансцена: смущенный Глеб, Нюра бережно расстегивает зиппер, диалог на экране монитора продолжается. Глеб вдыхает запах "Кэмела", в мозгу помимо воли всплывает слово "геронтофилия" и еще слово "случка". Стыдно: только что едва не дрочил, вспоминая мертвую женщину, а теперь, похоже, не возбудишься от прикосновения живой. Ох, ни хрена у меня не встанет, думает Глеб – и ему заранее неловко.

Но у него уже стоит.

Они проходят в боковую комнату по соседству с кухней. Это не спальня, а склад: коробки с книгами, старая мебель. Через оконце из кухни льется тусклый свет, Нюра не включает электричество и раздевается, не говоря ни слова. У нее не такое уж старое тело, думает Глеб: измочаленный живот, обвисшая грудь, но красивые бедра, довольно стройные ноги. Он стягивает футболку, Нюра опускается на колени, достает его член – и в этот момент раздается громоподобный голос Шаневича: он зовет Нюру. Она не реагирует, а медленно проводит языком по головке.

– Вот коза, – говорит Шаневич за стенкой. – Небось, в магазин вышла. Придется нам самим чай кипятить.

– Ничего страшного, – отвечает мужской голос, и Глеб узнает Влада Крутицкого.

Нюра тоже узнает его – и на мгновение замирает. Глеб сжимает ее голову руками и пропихивает член ей в рот.

– Так что у вас со Шварцером вышло? – спрашивает Шаневич.

Нюра пытается подняться, Глеб ее удерживает. Это только игра, говорит он себе. В конце концов, она сама начала, что уж теперь.

– Глупость это все, – говорит за стеной Крутицкий. – Понимаешь, Илья, все эти игры в открытость, в демократизм – все это несерьезно. Детский сад.

– Information wants to be free, – отвечает Шаневич.

– Не смеши меня. Мало ли, чего она wants. Мне не важно, правда ли у Шварцера липовое портфолио, но нельзя же допускать такого слива. Ну, что это такое? Фактически, анонимка – но публичная. Вот если бы Шварцер надавил на владельцев сервера, они бы раскрыли, кто такая эта Маруся, – тут бы я его зауважал.

В этот момент Нюра сжимает в кулаке Глебову мошонку, и он убирает руки с ее затылка. Она поднимается с колен и нервно озирается.

– У Сети такая идеология, – отвечает Шаневич. – Уважение чужой прайвеси. К тому же сервер в Америке, как на них надавишь?

– То есть ты хочешь сказать, – продолжает Крутицкий, – что любой человек может завести в Сети страницу и публиковать все что угодно?

– Конечно. – Даже по тону слышно, как Шаневич пожимает плечами.

Да, смешного инвестора чуть не получил Тим, думает Глеб, осторожно переступая в спущенных джинсах. Теперь они стоят совсем близко, крупные темно-коричневые соски почти касаются его живота.

– И никто его не сможет взять за жопу, да? – задумчиво говорит Крутицкий.

Глеб кладет руку на Нюрины ягодицы, чувствует пальцами морщинистую, бугристую кожу. Он прижимает Нюру к себе. Правой рукой начинает ласкать ее грудь.

– Это же и хорошо, Влад, – говорит Шаневич, – потому что…

– Да, с этим можно работать. – Голос Крутицкого звучит увереннее. – То есть можно сделать такой сайт, и сливать туда компромат… жаль, к выборам уже не поспеем. Я, пожалуй, создам свою структуру. Наберу молодых ребят, пусть с нуля всему учатся, никакого тебе wants to be free. Никакого сора из избы. Все серьезно, без бирюлек.

– Ну, не знаю, – отвечает Шаневич. – Не уверен, что в Сети это будет работать.

– Будет, конечно, будет, – говорит Крутицкий. – Это только тебе кажется, что есть разница между Сетью и жизнью. Люди-то всюду одинаковые, вот и разницы нет.

Ладонь Глеба касается отвердевшего соска. Нагнув голову, он целует Нюрину макушку, тепло чужого тела отзывается в его душе неясным волнением. От волос почему-то пахнет детским мылом и на секунду Глебу кажется: это не случка, это настоящий акт любви.

– Черт с ним, со Шварцером, – говорит за стеной Шаневич, – может, ты в нас вложишься. Я бизнес-план покажу, у нас все просчитано…

– Понимаешь, – говорит Влад, – тебе я могу сказать. У меня сейчас временные неприятности.

– А что такое?

Настоящий акт любви, любви и нежности. Глеб опускается на колени, гладит руками морщинистый, в растяжках живот, шепчет извини меня и осторожно берет в рот сосок. Нюра проводит рукой по его волосам, на мгновение они замирают.

– Ты же знал Мишку Емельянова? – отвечает Влад. – Ну, вот мы тоже налетели. Его начальник, Витя Абрамов, гонял для нас деньги. Была разработана схема, не очень дешевая, но стопроцентно безопасная. А этот Абрамов решил еще немного подзаработать и стал гонять деньги через латвийский банк. Выигрывал на этом два процента, максимум – два и две десятых. А банк – тю-тю, и денежкам – привет.

Теперь уже Нюра мягкими движениями подталкивает Глеба, придерживая его затылок. Глебу трудно дышать и плохо слышно: он начинает медленно сжимать зубы. Это тебе за мои яйца, усмехается он. Он плохо разбирает, что говорит Влад: чуял подвох, да не успел… тут-то все и ебанулось… Глеб почти кусает сосок, Нюра отстраняется и, повернувшись спиной, нагибается вперед, прижимая Глеба к стене. В тусклом свете смутно белеют ее ягодицы. Глеб чувствует, как ее рука сама направляет его член.

– Иными словами, чувак угробил пол-лимона, чтобы заработать десятку? – говорит Шаневич.

– Похоже, что так, – отвечает Влад. – Это и обиднее всего. Украл на копейку, просрал на рубль.

Нюра глубоко выдыхает, и Глеб поспешно прикрывает ее рот ладонью. Раскачиваясь, он прислушивается к разговору на кухне.

– То есть мы, конечно, перевели на него все стрелки, хотя парня жалко. Но кто ж его неволил – своих ребят наебывать?

Свистит чайник. Глеб слышит, как Шаневич разливает воду по чашкам и говорит:

– Ладно, пойдем в офис, я тебе макет покажу, может, уговорю все-таки.

Шаги в коридоре затихают, Глеб опускает руку, Нюра тут же издает протяжный стон и, вздрогнув, замирает.

Одевшись, они некоторое время стоят молча.

– Детский сад, – говорит Глеб, – как сказал бы Влад, бирюльки

– У меня с ним серьезные отношения, – отвечает Нюра. – Еще не хватало, чтобы он меня здесь нашел.

Глеб хочет извиниться, что насильно удерживал Нюру на коленях, со своим членом во рту, но не знает, как об этом сказать. Вместо этого спрашивает:

– У вас в самом деле с Владом роман?

Снежана рассказывала про сеть людей, спавших друг с другом, вспоминает он. А теперь Нюра и Влад Крутицкий тоже связаны со Снежаной – уже после ее смерти.

– Да, – серьезно отвечает Нюра. – И я бы хотела, чтобы все это осталось между нами.

– Конечно, – кивает Глеб.

– Не думаю, что это повторится, так что можешь не беспокоиться: на наших отношениях это не отразится.

А мне понравилось, думает Глеб и вспоминает краткое мгновение тепла и нежности, запах детского мыла от Нюриных волос, твердый сосок в своей ладони.

21

Вернувшись в офис, Глеб некоторое время молча сидел перед монитором. Нюра Степановна отвлекла его от чего-то важного, от какой-то мысли, которая напугала его и удивила. Он вернулся в IRC и просмотрел, о чем говорили на канале без него. Het ушел, потом появился Undi, потом ушел и он, и SupeR остался один. Глеб пролистнул несколько экранов назад и вдруг увидел, что SupeR закинул туда лог какой-то старой сессии. Судя по дате, разговор происходит вечером того дня, когда погибла Снежана.