Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

Прохаживался опять, как прежде, вдоль асинхронных мельканий телевизионного ряда. Из болтовни Гульянова у итальянского бара узнал, что безропотно-тихо помер Роман Романович, и вот Герка, Вика… ускоренно расчищалась сцена!

Роковой поворот? Полезли в голову дурацкие мысли – автомобиль принципиально изменил не только города, быт, но и прозу, кино, автомобильные аварии помогали отлично двигать в детективном духе сюжет; и авиакатастрофы могли сверхотлично послужить в том же духе – ещё не потускнела весть о трагической гибели Белогриба.

И Валерки, Тольки, Антошки – нет больше, нет! Остановился, как вкопанный. Неужели, и вправду, нет? – никак не мог поверить, что остался один. Хм, остался… Он-то сам – есть?

Позвала Света – пошли на пение, гомон; хороводили барышни в сарафанах, нанятые клубом «Устои».

Красны девицы приплясывали и пели вокруг столиков, на них высились стопки ярких, изумительно сработанных книг.

– А, серия «Города мира», свеженькие, сенсацию поделят с Франкфуртской ярмаркой! Молодцы, даже утра не дождались, чтобы от финала «Букера» и Довлатовских торжеств не отстать, – выдавала маркетинговые секреты Света, – оригинально серийный формат задуман, упакован. Помните, на презентацию рекламный билетик на улице в книжном ряду давала? И вот мы здесь!

Угощали растворимым кофе в пластмассовых чашечках.

– Кофе дрянной, краснодарский, – поморщилась Света.

Одна высокая стопка – «Петербург без Бродского», другая – «Нью-Йорк без Бродского», третья – «Рим без Бродского», чуть особняком – «Венеция без Бродского»; это название сквозило двусмысленностью.

Ночная торговля шла вяло, оборчатых сарафанов было больше, чем покупателей.

– Опустела без тебя-я земля-я-я, – подвывала, как умелая плакальщица, нарумяненная девица с толстой косой… Довлатову, вернее городам, которые премногим были ему обязаны, посвящались три книги: «Петербург без Довлатова», «Таллинн без Довлатова», «Нью-Йорк без Довлатова». Почему Таллинн с двумя «нн»? Вопрос вылетел из головы, забыл даже про упущенный шанс выпить кофе – за голубоватым отблеском витрины увидел книжную обложку с возлежавшим на скале балетным фавном в искусной позе. «Вацлав: новатор и любовник», а за ней…

– Правда хорошо, что накрыли прозрачной крышей? Раньше под дождём, в пыли книгами торговали, помните? Плёнка не защищала.

Соснин кивал… из-за стекла манила глянцем солидной тёмно-вишнёвой суперобложки главная книга Валерия Соломоновича Бухтина-Гаковского – «Роман как тайна», но магазин был закрыт, ночь. Ещё не легче, там – под плёнкой, здесь – за стеклом.

– Завтра зайдём, если понравится, купим! – беспечно прощебетала Света, – а это, – назидательно сдвинула брови, указала на неряшливо сложенные белообложечные тома, – провальный проект, обманный, понадеялись на выигрышное название, но массовый покупатель быстро раскусил, что не то, не «экшн» и не эротика. – С форматом как могли прогадать? – удивлялась, – уйму денег вбухали в многостраничную скуку ни о чём.

Лбом коснулся невидимого стекла, холодного, гладкого: «Ада или эротиада». И обрадовался, вспомнив, что подобрал, затолкнул в сумку выброшенное из окна, повествовавшее «ни о чём» сокровище.

Завтра зайдём… – Который час? – спросил у Светы.

– Не волнуйтесь, ещё много всего успеем!

Потянулись бесконечные винные и водочные полки, прилавки, с замедленным вниманием обходили расставленные на полу картонные коробки с иноземными бутылками, глаза разбегались. Вздрогнул от стука в стекло, тревожного и настойчивого, ветка на ветру била? А-а, наружная дверь заперта, скоба на ручках. Презентация с хороводом в галерее и все алкогольные услуги предназначались только посетителям «Плазы-Рая», а в темени, у забора, с ноги на ногу переминались страждущие. Кто-то, щупловатый, с залысинами и горящими очами, в чёрном бушлатике, характерным жестом доказывал, что нужна позарез бутылка; он? Чуть поодаль, под деревом, крупная фигура… Довлатов? За ним – Бочарников в старенькой, приспущенной на лоб шляпе?

– Илья Сергеевич! На забулдыг засмотрелись?

Поплыли вниз на эскалаторе, под прозрачно-лазурным куполом, накрытым бронзовым брюхом вздыбленного коня, свернули и снова – тремя витками – вниз, вниз, вниз.

С заученной учтивостью открывались и закрывались стеклянные двери.

В торце бокового, залитого светом уличных фонарей отростка, перпендикулярного крайнему, с крестовыми сводами, нефу, мелькнул серебристый стреловидный состав, пассажиры с чемоданами на платформе… «выхода нет», свернули.

– Постойте, Светочка, нам ведь надо наверх, мы ведь в «Сон»-«Сони» спускались, теперь, значит, надо нам…

– Разве?

– Конечно, надо наверх… я не сумасшедший.

– Я тоже нормальная, но, по-моему, – вниз.

– Нет, точно помню, я обычно хорошо ориентируюсь.

– Что-то у вас с пространственным воображением, Илья Сергеевич, я здесь почти ежедневно бываю, всегда из-под купола спускаюсь…

Отдавшийся пространственной пытке, пропустил момент соскальзывания подошв с рифлёнки эскалатора на скользкий мрамор, когда зашагали, утопая, по синему ковру, Света прочла его мысли и мудро посоветовала. – Илья Сергеевич, живите проще, как все. Какая разница вам – вверх идти или вниз? Главное, чтобы придти, куда надо. И, конечно, Света оказалась права, они сворачивали к узбекской кухне, из горячо дышавшего казана вытряхивали последнюю душисто-розовую порцию плова; навстречу бежала, подхватив полу длинной чёрной, с сиреневыми зигзагами юбки, Алиса, на ней лица не было.

Она поблаженствовала в «Кальян-баре», недолго совсем, а Тима пил, пил… потом ему мать звонила из Лондона, стряслось что-то с какой-то американской родственницей. Потом ещё позвонили, он с кем-то повздорил, не стесняясь крепких словечек, ему, поняла Алиса, пригрозили, а он, дурошлёп, охранника отпустил, помнишь, когда приехали? Алиса пошатывалась.

– Опять накачалась! – вздохнула Света.

Тима говорил по-английски, вполне доброжелательно – с ним связался контрагент из Малайзии, предложил выгодную партию зелёного чая… щёлкнула крышечка мобильного телефона, Тима был спокоен, даже весел, но будто наркотик принял: глубоко-глубоко в глазах горели колючие азартные огоньки, на вопросы о звонках, об угрозах отвечал уклончиво, даже пропел фальшивым тенорком обрывок оперной преддуэльной арии, о, он был игрок, чуждый, однако, слепой удали русской рулетки, он рассчитывал игровые ходы и верил в успех, заражая своей верой других. Во всяком случае Соснин, когда они со Светой и Алисой вновь усаживались за стол, ни за что не подумал бы, что на Тимино чело уже ложилась тень рока.

– Ну как, мороженое?

– Клубничное, чёрносмородиновое.

– С кленовым сиропом.

– И ликёр со сливками – ирландский, «Saint Brendans», да?

Обед в «Золотом Веке» по вине закопавшегося жюри затягивался, непредусмотренно раньше, без специального объявления, начались мероприятия «Довлатовских чтений», начались с перекрёстного допроса друзей.

– Из-за кризиса отложили, – сказала Света, – зато теперь от спонсоров нет отбоя.

– Он дал нам открытый урок достоинства, – оторвался от тарелки Тропов, – помню, Сергей говорил спокойно: они нас не пускают в литературу, а мы бы их в трамвай не пустили! Но тихий урок достоинства стал для нас уроком отваги! Пока мы набирались некондиционным спиртным, вместо того, чтобы набираться гражданской смелости, он взял да улетел в Америку и там умер. Это ли не рывок к славе? Ведь если бы не улетел, не умер, то непременно утонул бы в этой, – устало поглядел в камеру, обвёл залу широким жестом, – пивной луже.

После жиденьких аплодисментов слово получил Лейн.

– Серёжа был штучным человеком, – с нараставшей раскатистостью, – его не определить… пожалуй, это был Остап Бендер в доспехах Дон-Кихота, он был большой, но беззащитный. Мне скучно без Довлатова, – Лейн потерянно махнул лапой.

– Позор, позор! – затевал новый скандал остриженый «под ноль» круглоголовый малый в толстовке, – позор журнально-издательской клаке, раздувающей литературный культ болтливого алкаша, позор…

– Кто вы такой? Как смеете? Он волшебно освежил прозу… он гениальный рассказчик! Последний, кто умел восхитительно рассказать историю!

– Если и гениальный, если и последний, то – пасквилянт! Краснобайствующий алкаш и пасквилянт! Почитайте его письма! Что ни письмо, то – пасквиль!

Скандалиста с помощью охранников вытолкали за дверь.