Кланы в постсоветской Центральной Азии - Владимир Георгиевич Егоров

народовластию, способствует всякого рода технологиям, приватизации власти клановыми сообществами. Например, в Таджикистане активно продвигается кампания «Преемник». Нынешний мэр Душанбе и сын президента Рустам Эмомали выдвинул свою кандидатуру на выборах осенью 2020 г. В случае, если младший Эмомали станет главой государства, Рахмон, безусловно, обеспечит себе звание лидера нации «пешвои мил-лат» и практически неограниченные возможности в управлении страной. «Транзитные процессы всегда потенциально содержат в себе вероятность разбалансирования политической системы и непредсказуемость в поведении отдельных групп политической элиты. Особенно это характерно для персонифицированных режимов, каковым является и действующий таджикистанский. Показателем институционной стабильности политической системы любого государства является способность политической элиты к консолидации, к так называемому внутриэлитному консенсусу», – пишет киргизский эксперт А. А. Князев. – В формальной электоральной ситуации преемнику Эмомали Рахмона альтернативы, конечно, не будет. Что не исключает латентных устремлений лишенных участия во власти кланов к переделу сфер влияния в Таджикистане. А поскольку кланы в Таджикистане имеют еще и ярко выраженный региональный характер, будущему президенту – в случае, если все же смена персоналий произойдет, необходим поиск взаимопонимания со значительной частью элит. Причем не только региональных, но и с правящей группой, где внутренняя консолидация далеко не идеальна и недовольство сдерживается только фигурой самого Рахмона»[257].

Несколько сглаживали накал нарастающего общественного протестного движения, но не содержали идеи, способной, по крайней мере, наладить диалог с обществом, меры, предпринимаемые президентом Казахстана Касым-Жомарт Токаевым, до событий 2022 г.

После прошедших в конце 2019 г. протестных акций в стране был создан Национальный совет общественного доверия, который в том числе рассматривал вопрос о проведение мирных митингов и собраний. Основной принцип, выдвинутый властью, – «митинговать можно везде, но не вблизи от особо охраняемых объектов: правительственных зданий, военных учреждений и т. д. Во всех других случаях граждане самостоятельно выбирают время и место», – пишет казахстанский политолог Марат Шибумов[258]. Малоэффективны технологии публичных заявлений власти с точки зрения обеспечения социальной стабильности. Так, по случаю годовщины мартовской 2005 г. «тюльпановой революции», президент Киргизии Сооронбай Жээнбеков выступил с заявлением, в котором, в частности, коснулся семейно-клановых отношений: «24 марта 2005 года – одна из самых ярких страниц истории борьбы кыргызского народа против семейно-кланового правления, против коррупции, за построение свободного государства и справедливого общества.

Мартовские события показали несгибаемую волю и твердую решимость нашего народа за независимость и достойную жизнь. Доказали, что именно народ является единственным источником власти и не допустит беззакония.

К сожалению, мартовская революция не достигла своей цели. Не сбылась светлая мечта народа об установлении честной и справедливой власти.

И власть, и общество должны извлечь серьезный урок из ак-сыйских событий, мартовской и апрельской народных революций. Мы никогда не допустим семейно-кланового правления!»

Все комментарии на обращение президента, за исключением единичных, в социальных сетях имели негативное содержание. Количество положительных и негативных оценок находилось в пропорции, соответственно 1: 99. Для иллюстрации приведем лишь один из отзывов: «Тут даже не нужен волшебный акаевский бинокль. Грустно все, ведь когда он говорит, все понимают и знают, что это не так. Очень напоминает последние советские времена, когда все знали, что им говорят неправду, но молчали»[259].

Еще менее адекватными актуальной реальности представляются меры социализации туркменской власти. В наборе средств направленны на повышение ее авторитета – организация национальных праздников, публикация самим Аркадагом «популярных» литературных трудов и музыкальных «хитов», которыми «восхищается» каждый туркмен. При этом, согласно оценке туркменского эксперта Сердара Айтакова, «поначалу страну покидала самая активная и креативная часть населения, а сейчас миграция затронула малообеспеченные слои населения. В Туркмении безработица, и поводов для оптимизма нет: количество рабочих мест продолжает сокращаться, в том числе и из-за слияний различных государственных учреждений власти вынуждены экономить. Условия для бизнеса жесткие до такой степени, что смысла открывать свое дело нет. Власти запретительными мерами стараются сдержать неконтролируемую миграцию, в том числе по линии образовательных, культурных и научных обменов. Не так давно стало известно, что без объяснения причин из страны перестали выпускать мужчин до 55 лет и женщин – до 40 лет. Но людей не остановить, – находят какие-то лазейки и уезжают. Миграционную службу, вводящую запрет на выезд из страны, наблюдатели считают одной из самых коррумпированных структур Туркмении. Главное направление отъезда – по-прежнему Турция, где процветает теневой рынок рабочей силы.

СМИ контролируются государством. Общественная жизнь – спецслужбами. Все, что может быть расценено как проявление нелояльности, или отходит от понятий «традиционности», жестко подавляется»[260]. Вместе с тем общественно-политическая практика постсоветских азиатских республик (как, впрочем, и России) продуцировала не только тупиковые, но и вполне работающие механизмы социализации власти. Учитывая негативное отношение граждан к коррупции, центральная власть с целью повышения собственного рейтинга периодически вынуждена осуществлять громкие разоблачения мздоимцев, взяточников и расхитителей госсобственности. Чаще такие «разоблачения» связываются со сменой центральной власти, но такая закономерность проявляется не всегда. Обычно под молох этого механизма попадают в том числе и оппоненты из семейно-клановых сообществ, по каким-то причинам оказавшиеся неудобными власти, но удобными с точки зрения отыскания объектов «народного недовольства». Например, в Туркмении арестованы глава Миграционной службы Мейлиса Норбатова, министр внутренних дел Исгендер Муликов, генеральный прокурор страны Амынмырат Халлыев и др. Аналогичные «посадки», с неизменной периодичностью происходят во всех постсоветских республиках Центральной Азии, однако в плане действительной социализации (предполагающей повестку консолидирующую нацию) апробированные средства в долгосрочной перспективе малоэффективны.

Так, новая власть в Киргизии, сменившая администрацию А. Атамбаева, после осложнения отношений с экс-президентом посчитала необходимым провести ряд показательных зачисток. В феврале 2019 г. в суд были переданы дела сразу двух экс-премьеров – Сапара Исакова и Жанторо Сатыбалдиева по обвинению в коррупции и злоупотреблении должностными полномочиями[261]. По мнению экспертов, реальной целью «посадок», является не борьба с коррупцией в госаппарате, а стремление окончательно перекрыть возможность возвращения в политику бывшего президента. После задержания самого экс-президента киргизские аналитики высказались о том, что в «привлечении А. Атамбаева и его бывших соратников с ответственностью можно разглядеть и элемент нарочитой демонстративности: мол, неприкосновенных в нашей стране больше не будет, все равны перед законом…» На самом деле, если бы это было не только лозунгом, то явно выходило бы «за пределы обычной клановой войны»[262].

Демонстрацией движения навстречу общественным интересам стали периодические кампании публичных акций, направленных на повышение требований к деловым и нравственным качествам чиновников, с регулярными «выволочками». Например, лидером нации Казахстана в ходе объявленной «перезагрузки правящей партии “Нур Отан” была сформулирована главная стратегия: “Партия должна быть ближе к народу, знать его чаяния и реагировать на них”»[263]. Однако протестный кандидат, набравший на последних