Бешенство подонка - Ефим Гальперин

Петроград. Ресторан «Астория».

Мужской туалет. Ночь.

Ленин стоит перед зеркалом и рассматривает себя уже в новом одеянии. Чёрный габардиновый костюм гауптмана. Его же жилет. Белоснежная рубашка. Галстук:

– Да. Всё в размер. Правда, пиджак узковат. Отъел я брюшко. Но, ладно, не буду застегивать. Ну, просто жених! Хоть под венец. И невеста ведь… Революция!

– Вот! – гауптман достает флакончик одеколона, – Настоящий! «Kölnisch Wasser».

– Как же! Помню этот запах, – Ленин, не жалея, прыскает на себя одеколон.

Петроград. Ресторан «Астория».

Ночь.

Зал, полный дам в вечерних платьях, мужчин в смокингах. Ленин и гауптман перемигиваются, подходят к буфетной стойке. Заказывают. Буфетчик выставляет им два лафитника водки.

Вроде как бы «Сухой закон», но ресторан первого разряда.

Имеет право.

– Как вас величают ваши хорошие знакомые, гауптман? – спрашивает Ленин.

– Ганс.

– Очень приятно. Ваше здоровье, Ганс!

Выпивают.

КОММЕНТАРИЙ:

Штольц Ганс, гауптман (в немецкоязычных странах воинское звание капитана). Уцелеет в дни революции в Германии, благодаря Иоффе. В 1929 году участвует в организации встречи Сталина с немецким путчистом Адольфом Шикльгрубером (Гитлером) на яхте в Черном море.

Будет убит 30 июня 1934 года в «ночь длинных ножей», когда Гитлер уберёт бывших своих соратников – штурмовиков Эрнста Рема.

Петроград. Возле Смольного. Ночь.

Горят огни. Подъезжают и отъезжают автомобили и мотоциклы. Огромный броневик с развевающимся красным флагом выползает со двора. Костры. У входа стоят пулеметы со снятыми чехлами. Во дворе еще несколько броневиков с работающими моторами.

Петроград. Смольный. Актовый зал.

Штаб. Коридоры. Ночь.

Много людей. Все курят. В коридорах и в актовом зале тоже. На трибуне сменяются ораторы.

В комнате Иоффе Троцкий с Зиновьевым работают над проектом постановления:

– …И я уверен, что в сегодняшнем постановлении Съезда обязательно должен быть зафиксирован состав главного руководящего органа страны, – говорит Троцкий.

Входит Свердлов.

– А ты знаешь про Зимний дворец, Яша? – подзывает его, загадочно улыбаясь, Иоффе.

– А причем тут Зимний?

Иоффе шепчет ему на ухо новость.

– В связи с… – громко, репетируя, произносит Троцкий, – «Съезд принимает на себя всю полноту власти в стране и утверждает исполнительный орган управления!» И тут даем перечисление имен: «Зиновьев, Каменев, Троцкий…

– Простите, товарищи, а почему в этом перечислении отсутствует Ленин? – удивляется Иоффе. – Это как-то…

– А как мы будем объяснять съезду? Нет, мы не можем фигурировать именами отсутствующих! – Троцкий наклоняется к Иоффе и шепчет, – Послушай, Адольф, занимайся своим делом. У тебя здорово всё получается. – Троцкий поворачивается к Свердлову, который, с трудом осваивает полученную от Иоффе информацию: – Мы, товарищ Свердлов, готовим состав руководства страной. И хотели бы вас туда включить. Вы не против? Вас и Подвойского. Или это будет уже много?

– Многовато. Мне кажется не надо размазывать, – говорит Зиновьев. – Четыре основных фигуры. Чтобы не было путаницы. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Свердлов.

КОММЕНТАРИЙ:

Зиновьев Григорий. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Председатель Коминтерна (международной коммунистической подрывной сети). Осужден и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Все три жены и дети от этих браков будут репрессированы.

Петроград. Ресторан «Астория».

Ночь.

Ленин и гауптман выпивают очередную рюмку.

К стойке пробирается пьяный Джон Рид. Он случайно толкает Ленина:

– Pardon. I am so sorry.

– Американец?! – удивляется Ленин. – American?! (и далее у них диалог на английском языке):

– Специальный корреспондент прессы США Джон Рид. Сегодня! Своими глазами! Арест министров Временного правительства! Уже отправил телеграмму в Associated Press. Процессом откомандовал чудный парень… – Рид смотрит в блокнот, – Антонов! Ну, просто будущий Наполеон! А вообще, честно говоря, скучно тут у вас. Мало стрельбы, взрывов. И совсем нет вождей. Вот Мексика… Там всё пахло порохом! Панчо Вилья! Эмилиано Сапата! Личности! Я с ними вот так… Лицом к лицу. Сидел, пил текилу. Не читали? Две мои книги. «Мексика в огне»! А тут… Какие-то безликие «со-рат-ни-ки», «то-ва-ри-щи». Только один вроде бы более… – опять заглядывает в блокнот, – Троцкий-Бронштейн!

– А Ленин?! – спрашивает Ленин.

– О! Загадка! Упоминается часто. Но его давно никто не видел. Может, его нет в природе? Миф!

– Позвольте представиться, Ленин! – Ленин отмахивается от гауптмана, призывающего его к осторожности. Видно, задело его про Троцкого и про миф. Сильно задело.

– Да, бросьте! – смеется Джон Рид, – Разыгрываете бедного пьяного журналиста. Вот вам, ха-ха, «Ле-ни-ин», моя визитка. А ваша? Ах, у вас нет?! Ну… Короче, если окажетесь Лениным и вождем, звоните. Я возьму у вас колоссальное интервью и прославлю на весь мир.

Ленин и гауптман протискиваются через зал среди дам с большими декольте. Гремит музыка. Оркестр играет выходную арию из оперетты «Сильва».

Гауптман дает на чай швейцару.

Выходят на улицу. Мимо катятся грузовики с финскими боевиками.

Ощущение нового шикарного костюма на плечах и принятая водочка после стольких волнений вселяет уверенность. Ленин улыбается:

– Ну что, Ганс, поедем делать нашу революцию!

– Тьфу-тьфу! – гауптман суеверно плюет через плечо. – Вашу!

– Хорошо. Сначала нашу.

Петроград. Зимний дворец.

Библиотека. Анфилада. Ночь.

Из шкафа пожилой матрос достает голую, всю в крови девочку – солдатку женского батальона, чудом не затраханную насмерть в массовом изнасиловании. Спрятал он ее.

Девочка в нервном тике трясет головой. Дрожит. Матрос натягивает на нее штаны, одевает ее в матросскую шинель. Сапоги на ноги. Бескозырку на стриженую голову.

И ведет ее по коридору Зимнего дворца.

Вокруг пьяная матросня. Танцует, испражняется на картины, прикладами разбивает скульптуры.

Петроград. Набережная у Зимнего дворца.

Ночь.

Туман. Моросит дождь. Матрос выводит девочку на набережную. Вытирает кровь с лица.

– Уходи, родная. Ты прости их всех, ангел!

Девочка идет, качаясь. Мимо катится автомобиль с матросами. С него кричат:

– Эй, юнга. Что? Перебрал? Пить надо умеючи!

Девочка растворяется в ночи и тумане.

Петроград. Смольный. Штаб.

Ночь.

Хозяйка конспиративной квартиры Ленина Фофанова, передав записки Свердлову, собирается уходить:

– И что передать Владимиру Ильичу?

– Что всё идет в соответствии с его директивами, – при этом Свердлов, не заглядывая, бросает записки в ящик стола. – Кстати, как там? Какие-нибудь неожиданности? Крупская?

– Была три дня назад.

– Арманд?

– Вчера.

– Что делает в остальное время?

– Каждое утро скупаю для него все газеты. Пишет. Насвистывает из оперетты что-то и пишет.

– Писатель… – ухмыляется Свердлов. – Ну-ну. Привет передавайте от всех нас.

Свердлов уходит в комнату Иоффе.

Петроград. Петропавловская крепость.

Трубецкой бастион. Общая камера. Ночь.

Терещенко просыпается, Рутенберг поит его теплым чаем:

– Вы простите, Михаил, я втянул вас в смертельное дело.

– Нет! Это вы из-за меня, Петр Моисеевич, вляпались. Вы же ранены?!

– Да ладно, слегка зацепило. Главное, теперь выбраться. Газеты уже, увы, в руках Советов. Но буквально на этой неделе мои люди постараются организовать всё-таки публикации в Москве и Нижнем Новгороде. И потом телеграфом по стране. В конце концов, через месяц Учредительное Собрание. Пойдем к депутатам. Предъявим на первом же заседании. И весь этот большевистский кошмар развеется как сон.

– Нет.

– Что значит «нет»?!

– Сегодня вечером в камеру ко мне приходил Ульянов…

– Ну, да. Ленин. Ангел, Сатана… Спокойно! У вас жар.

– Нет. Действительно, приходил Ленин. Мы с ним долго разговаривали. И он мне дал слово, что он не употребит эту заинтересованность Германии в мире во вред русскому народу и республике… Он мне дал честное благородное слово!

– Ну, честное благородное слово могу вам дать и я, что…

– Но я дал ему свое слово, что до Учредительного собрания ничего не буду предпринимать.

– Вы идиот. Клинический идиот!

– Он обещал, что всех утром выпустят. Нас с вами в первую очередь. Я назвал вас? Это ничего?

– Ничего, ничего. Спите. – Рутенберг трогает горящий лоб Терещенко, качает головой. Обнимает его.

Сидит, смотрит в стенку.

Петроград. Возле Смольного. Ночь.