Мучная война - Жан-Франсуа Паро

— Кто из вас курит трубку?

Удивленные его вопросом, мальчишки переглянулись.

— Никто, — ответил Парно, и Фриоп, поддерживая его, замотал головой.

— А хозяин?

— Тоже нет. Тесто — продукт деликатный, оно впитывает все окружающие его запахи.

Ничего не понимая, Бурдо тем не менее покачал головой.

— В пекарне стоял запах крепкого табака.

— Быть может, кто-нибудь что-нибудь сжег в печи?

— Невозможно! Печь не растапливали.

— И какой вывод вы из этого делаете?

— Прежде чем рухнуть носом в тесто, мэтр Мурю принимал посетителя. Но тогда возникает вопрос: умер ли он вследствие удара, и тогда речь идет о естественной смерти, или же его убили. И еще один вопрос — о ключах. Каким образом булочник мог умереть естественной смертью, запершись у себя в пекарне, если у него в карманах нет ключей от входной двери?

Подойдя к подмастерьям, Николя сообщил им принятое решение. Фриоп тотчас зарыдал, ломая руки. Бурдо приказал приставам и караульным вывести молодых людей как можно незаметнее, дабы не спровоцировать новых уличных волнений. Понимая, насколько бессмыслен его вопрос, Николя тем не менее спросил Бурдо, не приходило ли каких-нибудь новых сведений об исчезновении его сына Луи. Инспектор отрицательно покачал головой, давая понять, что он тоже ждет и он в отчаянии, что не может ни приободрить его, ни дать хотя бы крошечную надежду. Они вышли на улицу. Светало. На улице Монмартр собралась толпа, враждебность которой Николя ощутил сразу.

Толпа являла собой плотную бесформенную массу, посреди которой то тут, то там взмывал вверх то факел, то фонарь, освещая то бесстрастные, то искаженные злобой лица, то безучастные, то гневные взоры. В этом людском сборище явственно чувствовалась новая, незнакомая грозная сила, пока еще сдерживаемая, но малейшее движение, даже самое безобидное, любой невинный жест мог в один миг спустить ее с цепи. Появление полицейских в воротах дома Ноблекура вызвало глухой ропот, напоминавший гул ветра в верхушках деревьев, предвестника грозы, расчищавшего путь разъяренной стихии. Стараясь не смотреть в сторону пока еще спящего зверя, Николя и Бурдо двинулись дальше. Какой-то тип выкрикнул: «Хлеб по два су!» В ответ раздался одобрительный рев, в едином порыве толпа зааплодировала, закричала, но вскоре успокоилась и вновь замерла в тревожном ожидании. Николя взялся за дверной молоток соседнего дома и постучал. На пороге возникла простоволосая женщина; это была старая служанка семьи Мурю, ее иногда видели в булочной. Она недовольным тоном спросила, чего им надо, а на просьбу повидать хозяйку злобно бросила, что не станет ее беспокоить раньше обычного часа ее пробуждения. Сменив тон, Николя схватил мегеру за руку и втащил ее внутрь дома.

— Я требую, чтобы вы немедленно разбудили свою хозяйку.

— Не спорь, Евлалия, лучше проводи сюда комиссара Ле Флока, — раздался из глубины коридора раздраженный голос: — Это наш сосед, жилец господина де Ноблекура. Надеюсь, вы простите ее упрямство. В ее возрасте трудно должным образом исполнять свою работу.

Изрыгая цветистую брань, старая служанка заковыляла по темному коридору. Следуя за ней, Николя очутился в клетушке, оборудованной под будуар. Неяркий свет, проникавший через круглое матовое окно в потолке, позволял разглядеть камин, ширму, сервировочный столик со стаканами и длинный складной шезлонг, из тех, что легко превращаются либо в кровать, либо в кресло. В шезлонге сидела женщина в домашнем платье и внимательно рассматривала непрошеного гостя.

— А теперь оставь нас, — велела она служанке. — Она считает, что раз она присутствовала при рождении мэтра Мурю, значит, ей позволено командовать и в лавке, и дома.

Женщина рассмеялась, однако смех ее прозвучал не по-доброму.

— Никогда не думала, что мне придется носить это имя, постоянно что-то делать… ведь, полагаю, вы пришли из-за Мурю?

Возраст госпожи Мурю явно перевалил за тридцать. Ухоженное лицо с нежным румянцем обрамлял ночной чепец с плоеными барежевыми оборками, накинутая на плечи короткая пелерина из белой тафты, отделанной блестящим шелком, не столько скрывала плечи женщины, сколько подчеркивала их красоту. Расходящаяся книзу, пелерина колоколом нависала над пышными волнами юбки. Шею обхватывала черная шелковая ленточка; этот узенький и явно неуместный кусочек шелка придавал ее утреннему неглиже капельку строгости дневной одежды. Туфля без задника вызывающе покачивалась на стройной ножке. Задумавшись, Николя уставился на туфлю, и хозяйка, заметив направление его взгляда, мгновенно спрятала ее под пышными юбками.

— Сударыня, — продолжил Николя, — к вам пришел не сосед, а комиссар, который очень сожалеет, что ему пришлось вторгнуться к вам в дом против вашей воли. Знаете ли вы, где находится ваш муж?

— Мой муж вполне взрослый мальчик, и я слишком уважаю его и себя, чтобы указывать ему, что ему следует делать.

Вопрос явно не застал ее врасплох.

— Разумеется, мы вполне согласны с вами. Однако, скажите, у него есть привычка опаздывать?

— Но, послушайте, господа, он должен быть у себя в пекарне.

Эти слова ей следовало сказать с самого начала.

— Вы его видели сегодня ночью?

— Ночью я отдыхаю. Отправляясь в пекарню, он обычно столь любезен, что не сообщает мне об этом, и к тому же…

— К тому же?

— У нас отдельные спальни.

— Что ж, сударыня, тогда поставим вопрос по-иному: когда вы видели вашего мужа в последний раз?

На лице ее не отразилось ни малейшего беспокойства. Предчувствуя нечто нехорошее, женщина, не обладающая твердым характером, наверняка выдала бы свое волнение…

— Господин Мурю, — произнесла она с презрительной гримаской, — скушал свой суп и кашу в моем обществе, можете мне поверить.

— Он собирался куда-нибудь выходить?

— Судя по его одежде, да. Впрочем, он и сам мне об этом сказал.

— Куда он отправился?

— На свидание.

— Он сказал вам, с кем?

— Вы меня утомляете, сударь! Насколько я смогла понять из высыпанного на меня мешка слов…

«Мешок слов» отдавал лавкой, тем не менее он все время ощущал некую неестественность ее тона.

— …он должен был встретиться с каким-то человеком…

Сообразив, что, поторопившись, ответила на следующий вопрос, она закусила губу. Это движение позволило Николя узреть еще одну деталь, поначалу скрытую от него полумраком будуара. У госпожи Мурю было две мушки, одна — «игривая» — возле ямочки на щеке, а другая — «скромница» — возле нижней губы. Любопытно, зачем простой булочнице налеплять на ночь мушки. Маленькие кусочки черной тафты, предназначенные подчеркнуть белизну кожи, как, впрочем, и уже отмеченная черная ленточка, не принадлежали к числу привычных украшений богатых горожанок, а потому показались ему странными и в определенной степени подозрительными. Почувствовав направление его мысли, она резко сменила тон; похоже, настроение ее испортилось окончательно.

— Да будет вам известно, я не вмешиваюсь в дела моего супруга. Я не знаю, где и с кем он имеет дело.

— А вы сами, сударыня?

Николя часто задавал неопределенные вопросы, которые иногда попадали в цель.

— На что вы намекаете, сударь? Что, по-вашему, я могла делать? Я спала, пока вы меня не удивили… я хотела сказать, разбудили.

И снова она проговорилась, подумал Николя; в своей работе следователя он всегда крайне внимательно относился к оговоркам свидетелей. В большинстве случаев они были обусловлены тревогой, сквозь которую иногда прорывались подлинные чувства.

— О, сударыня, в моих вопросах нет никакого злого умысла. Однако иногда бывает легче поймать мушку, нежели отыскать истину.

Он почувствовал, как стоявший рядом с ним Бурдо вздрогнул, а госпожа Мурю покраснела и вновь закусила губу.

— Есть у вас ключ от двери, отделяющей ваше жилище от пекарни?

— Нет. Он есть только у мужа и у ученика, который живет с нами в доме.

— Как его зовут?

— Дени.

— А полное имя?

— Камине. Дени Камине.

— Почему он не проживает в соседнем доме, вместе с другими учениками?

Она вздохнула.

— Он самый старший из них. Ему скоро становиться мастером. Он сын пропавшего друга моего мужа, поэтому муж относится к Дени как к члену семьи.

Николя показалось, что, отвечая на этот вопрос, она внутренне напряглась, стараясь не сказать лишнего. Сейчас она напоминала ему Мушетту, когда та с преувеличенным вниманием двигалась по кромке карниза.

— И где же он теперь, в такой час?

— В пекарне, полагаю.

Фраза подчеркивала, что дома его нет.

— Нет, сударыня, там его еще нет.

— Но, в конце концов, сударь, — воскликнула она злым голосом, — как все это понимать? Вы ни свет ни заря вламываетесь ко мне в дом, будите меня, мучаете вопросами. Что все это значит? Я требую, чтобы вы мне немедленно все объяснили. Как вы смеете так обращаться с людьми? Кто вам дал такое право? Вы что, считаете, что такая женщина, как я, не сможет себя защитить? Уходите, довольно меня терзать. Или объяснитесь!