Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

На улице раздался смех – несколько офицеров бродили по городку в поисках предназначенных им квартир. В порыве товарищества Николай пригласил их к себе – все были ему одинаково незнакомы и симпатичны. Одному из них удалось разжиться несколькими бутылками тминной водки, было что выпить за здоровье царя, армии и хорошеньких женщин. В два часа они все еще пели, время от времени Озарёв слышал, как скрипит дверь: нотариус с супругой несмело выходили в коридор, прислушивались к шуму и в ужасе спешили обратно к себе.

На первой же после Сен-Дизье остановке, оставив попутчиков, молодой человек сел рядом с возницей – так хотелось подышать свежим воздухом, посмотреть по сторонам. Процессию возглавлял царский выезд шестеркой лошадей. За ним тянулись экипажи генералов, адъютантов, штабных офицеров, запряженные четверками лошадей, в хвосте тащилась повозка архивной службы. Запыленные и перегруженные, они создавали страшный шум. По обеим сторонам от кареты Его Величества ехали верхом казаки в красных мундирах, отрядом командовал лично граф Орлов-Денисов. Прусский и австрийский государи посчитали нужным дистанцироваться от русских и плелись где-то вдалеке, затерявшись в неспешно двигавшемся караване, который после полудня и вовсе скрылся из виду. Впрочем, это никого не беспокоило, ведь приказано было идти быстро. По счастью, мощеная дорога к этому располагала.

Левой рукой ухватившись за поручень, в правой Озарёв сжимал пистолет. Впервые безумие этого предприятия он осознал только поздним утром, когда подъезжали к Витри-ле-Франсуа, где стоял французский гарнизон. Три эскадрона, казалось, решили преградить им путь. Казаков было слишком мало, чтобы оказать должное сопротивление. Вот так подарок был бы Наполеону, если бы царь, начальник его штаба и главные министры оказались в плену еще до начала мирных переговоров! Но французы остановились в пределах видимости, потом развернулись, отказавшись от сражения, исход которого был бы столь важен для их страны. Николай усмотрел в этом Божью волю – Господь покровительствовал их отважному государю. Но повторится ли чудо в следующий раз? Казаки, посланные вперед, доложили о скоплении подозрительных людей в некоторых деревнях. Кто это – дезертиры, партизаны, разбойники с большой дороги? Озарёв огляделся, вокруг тишина. Дорога шла по зеленому берегу Марны, в воде отражалось то солнце, то тени деревьев, так хотелось поплавать, остыть – было нестерпимо жарко в застегнутом на все пуговицы мундире. Рядом пыхтел, высунув язык, бородатый, толстый кучер. Иногда щелкал длинным кнутом, чтобы взбодрить не столько лошадей, сколько себя самого. Первые две лошади бежали, не отвлекаясь, опустив головы (форейтор восседал на левой), две коренные, напротив, тянули шеи, трясли гривой и весело ржали. Восседавший на облучке поручик не мог нарадоваться на их спорую работу. Едкий запах щекотал нос, грохот копыт и железных колес отдавался в голове.

Дорога стала хуже, движение замедлилось. Впереди тряслась царская карета, за ней, повторяя малейшие ее движения, экипажи свиты. Показались белые домики какой-то деревни. Казаки пустили лошадей рысью, держа пики наперевес. Кудахтали вокруг свежей навозной кучи куры, стая возмущенных гусей вжалась в стену, среди них затерялась девчушка в серых лохмотьях. Повозка с сеном, которая не вовремя задержалась на дороге, столкнулась с одним из экипажей. Два обезумевших от ужаса крестьянина выбежали из кузницы, где мастер продолжал свое дело: гудел огонь, молот стучал по наковальне. Мать закрыла фартуком головку сынишки, мешая тому посмотреть на варваров. Кучер подстегнул лошадей, вскоре деревенька исчезла из глаз, со всех сторон расстилалась зелено-желтая равнина.

Еще верста и вновь остановка. На постоялом дворе путников в полной готовности ждали свежие лошади, которых охраняли специально отряженные для этого казаки. Николай соскочил на землю, когда царь и четверо генералов заходили в дом. Офицеры не осмелились последовать за ними и собрались во дворе в тени беседки – разминали затекшие руки и ноги. Розников заказал белого вина на всех. Хватит ли на это времени? Хозяйская дочка, красная, словно вишенка, принесла два кувшина и стаканы.

– Вы очень хороши! – сказал Ипполит Прекрасный, теребя ус. – Как вас зовут?

Девушка смутилась – почему русский военный вдруг говорит по-французски? Только когда он обнял ее за талию, произнесла:

– Меня зовут Жермена.

И тотчас убежала.

– Прекрасная Жермена… – замурлыкал офицер.

Вдруг форейторы засуетились, начали запрягать лошадей. Вихрем ворвался во двор верховой, спрыгнул на землю, бросил поводья конюху и побежал в дом – наверное, прибыл к царю из Парижа с последними известиями. Уж не начались ли там уличные столкновения между бонапартистами и роялистами? Немцы, чья ненависть к французам была всем хорошо известна, могли воспользоваться любым предлогом, лишь бы предать город крови и огню. Опасения Николая на этот счет были столь сильны, что он решился поделиться ими с товарищами. Каждый из них полагал необходимым высказать собственное мнение, но тут на пороге показался Волконский – он подозвал к себе адъютанта и вручил ему пачку газет:

– Только из Парижа. Прочитайте по пути. К вечеру мне необходим доклад. И перевод на русский самых важных положений.

Шестеро адъютантов стояли навытяжку, ожидая приказаний князя. Когда тот ушел, Розников разложил газеты на столе, и все склонились над ними. Ближе всех по времени был «Le Moniteur» от восьмого июля, отпечатанный непривычно крупным шрифтом: «Правительственная комиссия известила короля о самороспуске… Король будет в Париже в три часа пополудни». В другом номере сообщалось, что «любое правительство, навязанное силой, не признающее и не гарантирующее завоеванных свобод, обречено», что Наполеон отрекся в пользу сына, были опубликованы расплывчатые заявления Фуше и Лафайета, невнятные политические дискуссии, противоречивые заявления, за которыми угадывалось смятение народа, вторично потерпевшего поражение. Ипполит внушительно произнес:

– Воистину, Франция – страна вертопрахов. Тщеславие французов сродни их коварству. Но предают ли они Наполеона, чтобы стать на сторону Людовика, или Людовика ради Наполеона, никогда не забывают прикрыть это заботой о достоинстве нации!

Озарёв хотел было выступить в защиту соотечественников Софи, но не мог не признать, что они поставили себя в неловкую ситуацию, и если год назад им можно было найти извинения – все-таки тиран довел их до гибели, то как теперь могли вновь встать под его знамена и возобновить войну? Союзники вправе сожалеть, что обошлись с побежденными столь великодушно. Император Александр не может больше говорить, что у него во Франции только один враг – Бонапарт.

– Мы, как всегда, проявили излишнее благородство, – недовольно заметил Розников, опустошая свой стакан. – Нам, русским, это свойственно. У нас широкая душа, мы готовы дружить с первым встречным…

Хозяин постоялого двора тем временем ходил вокруг и с жадностью смотрел на газеты. Наконец, не выдержав, подошел и спросил, есть ли новости «в политике». Его уверили, что в Париже дела плохи, но царь, в который раз, сумеет навести во Франции порядок.

– Пусть бы он поторопился, – вздохнул бедолага. – Иначе как нам жить здесь: роялисты грозят перерезать бонапартистов, бонапартисты – роялистов, а якобинцы готовят новую революцию… Позавчера здесь побывали французские солдаты, они кричали «Да здравствует Император!», опустошили мой винный погреб и перебили почти всех кур… Вчера объявились роялисты и стали обвинять меня, что накануне накормил шайку дезертиров. А эти дезертиры сегодня утром подожгли замок в двух лье отсюда – его владелец неосторожно повесил на башне флаг с лилиями…

Между тем рассказчика невозможно было заподозрить в трусости – слишком уж решительный был у него взгляд, чересчур красные щеки и совсем не маленькие кулаки. Слушая его горестную историю, Озарёв размышлял, что хорошо бы поскорее оказаться в Париже и взять Софи под свою защиту. Согласно плану, царь и его свита должны заночевать в Шалоне, выехать оттуда на рассвете десятого июля и к вечеру прибыть в столицу. Если только не придется попусту тратить время на остановках. Что, например, они делают здесь, когда лошади уже четверть часа как запряжены? Снедаемый нетерпением, Николай перестал прислушиваться к разговорам попутчиков. Впрочем, здесь оказались не только русские офицеры: хотя постоялый двор и располагался довольно далеко от деревни, невесть откуда взявшиеся крестьяне с огрубевшими, невыразительными лицами толпились у входа. Они глазели на казаков, обсуждая их на местном наречии.

Но вот появился государь – озабоченный, немного сгорбившись, быстро шел он к своему экипажу. Каждый раз, когда Озарёв видел его, грудь теснило от уважения. Взойдя на подножку, царь обернулся к хозяину и, улыбаясь, что-то сказал ему. Что именно, стоявшим поодаль было не расслышать, но по всему угадывалось, что фраза эта, верно, станет исторической – Александр старательно поддерживал репутацию человека обворожительного, в высшей степени любезного. Адъютант немедленно вынул из кармана блокнотик, чтобы записать произнесенное, хозяин склонился почти до земли под грузом признательности. Назавтра он непременно украсит свой дом памятной доской. В мгновение ока все оказались по местам, Николай с удовольствием снова уселся рядом с кучером. Дверцы захлопнулись, форейтор протрубил в рожок, кортеж тронулся.