Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы писали об этом моей дочери?
– Да, трижды.
– Она ответила?
– Нет.
– Так что ж? – ядовито усмехнулся ее отец, стряхивая крошки табака, застрявшие в жабо.
– Не знаю даже, получила ли она мои письма.
– Получила. Я сам передал их ей. – И, воспользовавшись смятением незваного гостя, продолжал: – Дело в том, господин Озарёв, что у моей дочери редкая воля и мало кому свойственная прямота. Мы долго говорили с ней после вашего экстравагантного ночного визита в прошлом году. Она скоро поняла, что ее чувства к вам не могут привести к длительным, прочным отношениям. Время иллюзий для нее прошло, ей не хотелось бы портить свою репутацию, предаваясь забавам, у которых нет будущего…
– Но это не забавы, у которых нет будущего! – потерянно произнес Николай.
– Послушайте. Вы – иностранец. Вы пришли сюда и уйдете отсюда, следуя приказу. Как могу я верить вашим словам?
То же сказала Софи во время их последней встречи, это осталось в памяти. У него похолодело внутри. Неожиданно он высказал то, о чем уже не раз думал:
– Господин де Ламбрефу, я хотел бы просить у вас руки вашей дочери.
Граф подскочил, покраснел, от бешенства не мог произнести ни звука. Затем прошипел:
– Не смейте даже думать об этом!
– Не могу! – торжествующе возвестил претендент на роль зятя, сам испугавшийся, впрочем, внезапности столь важного решения.
– Посмотрим! – усмехнулся старик. – Что за ребячество! Моя дочь никогда не согласится… Да если даже и пойдет на это, вам придется расстаться с Россией, обосноваться во Франции…
– Но я не собираюсь этого делать. Если мне выпадет счастье и ваша дочь изъявит готовность выйти за меня, я увезу ее в Россию, мы будем жить там…
Это окончательно вывело графа из себя – перед ним был опасный безумец.
– Но… но это невозможно!
– Почему?
– Да Россия – это край света! Мы больше никогда не увидим нашу дочь! Ничего не будем знать о ней! Будьте благоразумны! Я своего решения не переменю!
– Я хотел бы знать мнение вашей дочери, – упорствовал Николай.
– Оно не будет отличаться от моего!
– В таком случае мне останется только смириться. Но каково бы ни было ваше мнение, вы не имеете права не поставить в известность о моем предложении госпожу де Шамплит!
– И вы верите, что я исполню вашу просьбу? – спросил господин де Ламбрефу, презрительно усмехнувшись.
– Да, и прошу вас об этом. Я полностью вверяю себя вам. Знаю, вы не обманете меня, хотя это и в вашей власти.
Граф не остался равнодушным к этим словам, одобрив их кивком головы: противник задел чувствительную струнку.
– Хорошо, – сказал он. – Я передам ей. Как я могу известить вас о ее решении?
– Вот адрес.
Они холодно посмотрели друг другу в глаза. Хозяин, совершенно успокоившись, направился к двери и произнес на пороге:
– Прощайте. Я предупредил вас, вам остается только ждать ответа.
– Каким бы он ни был, станет для меня священным. Я люблю эту женщину и почитаю ее больше всего не свете!
Это прозвучало чересчур патетично. Озарёв поклонился, надел кивер и вышел.
* * *Только оказавшись у себя в комнате, он в полной мере осознал возможные последствия своего неожиданного решения. Немыслимо жениться без родительского благословения и разрешения военного начальства. Последнее вряд ли станет препятствовать, но отец… В его глазах у Софи сразу три весьма существенных недостатка: вдова, француженка, католичка. Михаил Борисович Озарев, вне всяких сомнений, планы сына не одобрит. Если бы еще Николай рассказал ему о своей любви, когда в феврале побывал в Каштановке, подготовив тем самым к возможному сватовству! Но он открылся только сестре, которая умела хранить тайну. Как поступить, если Софи согласится выйти за него? Как объяснить этой придерживающейся республиканских воззрений женщине, что в свои двадцать с небольшим лет он все еще не имеет права самостоятельно выбирать свой путь? Что делать с отцовским благословением?
Надо было писать Озарёву-старшему, но страх лишал сына способности действовать: для своих солдат он был командиром, для него – мальчишкой. Ему не хватало решимости прикоснуться к лежавшему перед ним листу бумаги, но медлить было невозможно. С чего начать? Как лучше изложить свою просьбу? На каком языке? По-французски, как принято для важных посланий, или по-русски, что более подходит для семейной переписки? Молодой человек рассуждал, что в данном случае французский предпочтительнее. Потом передумал: лучше показать родителю, что, увлекшись француженкой, он не забыл о родной стороне. Итак, русский.
Николай чувствовал себя вконец измученным и решил подкрепить силы чаем с ромом. В отсутствие Антипа пришлось самому заняться самоваром. Затем вновь сел за письмо: вообразил себе отца, но мысли путались. Вновь пришлось обратиться к спасительному чаю с ромом, но второй стакан лишь согрел его. После третьего Озарёв, наконец, собрался с духом:
«Горячо любимый, многоуважаемый батюшка!
Прошу Вас одобрить и благословить план, который будет изложен ниже. От этого зависит все мое счастье. В прошлом году, во время пребывания в Париже, я познакомился с молодой француженкой…»
Немного помедлив и поразмыслив, решил не впадать в многословие и велеречивость, а рассказать обо всем просто: что Софи из достойной семьи, не только хороша, но и умна, что потеряла мужа – знаменитого философа, который был значительно старше нее, что в трауре вела жизнь уединенную и он рассчитывает нарушить это уединение, попросив ее руки. Отец будет только гордиться, что столь добродетельная женщина носит его имя.
«Отец! Скажите мне „да“, и я буду счастливейшим из смертных!»
Сын перешел к выражению принятого в подобных случаях почтения, когда в дверь постучал Ипполит, расположившийся в соседней комнате. Их хозяин – краснодеревщик в годах, жил в одиночестве в чересчур большой для него квартире, заставленной поломанными креслами, разобранными на части шкафами, кривоногими комодами, чинить которые у него не было ни сил, ни желания. Не успел Николай крикнуть: «Войдите», как друг уже оказался рядом – напомаженный, надушенный, веселый – и склонился над письмом:
– Пишешь домой?
– Да.
– Рассказываешь о подвигах нашей непобедимой армии? Или о том, что путешествуешь со штабом Волконского? А может, просишь денег?
– Ни то, ни другое, ни третье. Пишу, что хочу жениться.
Розников перестал улыбаться, глаза его округлились, на какое-то мгновение он стал похож на изумленного господина де Ламбрефу и прошептал:
– Ты серьезно?
– Да.
Сослуживец опустился в кресло, потом вскочил, словно ужаленный, хлопнул себя рукой по лбу:
– Ты – сумасшедший! Тебя надо изолировать! В твои годы, когда перед тобой открывается прекрасное будущее, ты решаешь связать себя женщиной!
Град обвинений заставил Озарёва сгорбиться, но не страдать.
– Когда ты решился на это?
– Сегодня утром.
– Ты не мог обсудить это со мной?
– Твои советы ничего не изменили бы.
– Не спрашиваю даже, о ком идет речь. Ведь это Софи? Прекрасная, жестокая Софи?
– Да, она.
– Что ж, ты последователен в своих действиях!
– В этом нет моей заслуги. Она… она…
– Одна такая! Ты мне тысячу раз говорил об этом! Но подожди, не пиши пока отцу!
– Нет, я не могу терять время. Даже если отправлю письмо с курьером, оно будет в Каштановке только через три недели. Еще три недели придется ждать ответа. Это полтора месяца, целых полтора месяца неизвестности!
– А если откажет?
– Тогда, наверное, я его ослушаюсь. – Николай опустил голову.
Ипполит искоса взглянул на него и проворчал:
– Не говори глупостей. Ты отдаешь себе отчет, какие могут быть последствия…
– Я откажусь ото всего, уйду в отставку, останусь с ней во Франции…
– И будешь несчастен сам, и ее сделаешь несчастной! Любой ценой я должен помешать этому безумию! Может, покажешь, что написал?
Он взял протянутый ему листок.
– А, по-русски… – сказал Розников и, внимательно прочитав письмо, нашел его почтительным и убедительным. – Когда представишь мне свою невесту?
– Позже. Сейчас ее нет в Париже.
– Ты не виделся с ней?
– Нет.
– Но как ты сказал ей о своем намерении?
– Я говорил с ее отцом.
– Он согласен?
– Не совсем. Но обещал известить дочь о моем предложении.
– Так она ни о чем не догадывается?
– Нет.
Приятель от удивления раскрыл рот:
– Подожди! Подожди! Если я правильно понял, на данный момент только ты хочешь этой женитьбы: отцы, скорее всего, настроены будут враждебно, невеста вообще ни о чем не подозревает! Ты бьешь в колокола, не зная даже, разделяет ли она твои чувства! Не боишься, что окажешься один-одинешенек под перекрестным огнем?
– Я не могу не рисковать. Если бы ты любил, ты бы понял меня…
Ипполит расхохотался:
– Боже, как ты глуп! Невероятно глуп! Порви свое письмо или отложи в сторону, пока не узнаешь, что думает Софи!
