Волчья ягода - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Евод в белом одеянии ожидал шествие у алтаря. Георгий еще суетился, зажигал свечи, проверял ладанку, всем видом своим показывал: он достоин чести быть алтарником, мирянином, избранным для помощи иерарху.
– Господи, упокой младенца, – тянул отец Евод, и неумело ему вторил Георгий Заяц, и каждый верил, что чистая, не замутненная ни единым грехом душа Евтихия, сына Никона, вознесется в небо.
Настя поставила свечку за упокой души, ее лицо озарил свет – то было отражение лика Богоматери. Отец Евод, заботливый пастырь, после короткого отпевания подошел к скорбящей матери и потерянному отцу, что-то говорил им, и, хоть ростом он не вышел, казалось, что склоняется он к ним с высоты своего духа, а они тянутся к нему за помощью. Настя рассказывала о чем-то батюшке с горячностью и чувством, и Аксинье померещилось, что указала мать на нее, а отец Евод понимающе улыбнулся.
4. Клещи
Ефим на первом же сходе сказал еловчанам:
– Прозвание отца моего, Бедняк, оставьте вместе с ним в прошлом. Я – Фимка Клещи, так меня и зовите.
И никто не решился с ним спорить. Отца его, Макара, прозвали Бедняком много лет назад, когда двор его был самым скудным от лености и нерадивости хозяина. Сын его не унаследовал дурных черт и по праву отказался от отцова прозвища, это ясно было каждому еловчанину.
Яков Петух нахмурил брови, и всякий понял, что известия нерадостные:
– В городе порешили ям на Бабиновской дороге распределять между всеми черными людишками, не делать исключений.
Ямская повинность[65] издавна возложена была на черное, податное население государства. Малолюдная деревушка Еловая ухитрялась отговариваться, увещевать солекамского целовальника. Из семнадцати дворов сохранилось двенадцать, мужиков и того меньше: староста Яков, Георгий Заяц с сыном Тошкой, убогий Семен; Мелентий, сын Петра; вертопрах Никашка; Глебка-кузнец и входящий в возраст брат его; старый Демьян и Ефим Клещи.
Тому, на кого падет выбор, надлежало с семьей и хозяйством переехать в одно из ямских поселений, что прилепились к Бабиновской дороге. На устройство давались скудные деньги, скотина, особливо хорошие жеребцы, но переезжать и обустраивать новый дом мужики не хотели. Ямская повинность, словно топор, висела над податным населением.
– Я кузнец, мое дело сторона, – лыбился Игнатка.
– Я ж, ребята, развалюсь там, а то б вызвался, – скрипел Демьян.
– Угомонитесь, точно куры раскудахтались, – прикрикнул Яков. За ним все признавали право повысить голос и сказать что-то резкое.
– Я согласен на ям, – негромко сказал Фимка, и все разом замолкли.
– Сынок, да ты чего? – Фекла ни на минуту не оставляла сына без присмотра, будто боялась беды, и пришла с ним на сход.
– А что? Дело по мне. Говори, Яков, что делать надобно! Ефим Клещи, Макаров сын, готов.
Яков довольно кивнул. Одно дело решено.
– Вам известно, что государь Михаил Федорович повелел собрать пятину со всех посадских, черных крестьян, а не токмо с купцов, гостей и достаточных людей. Много наслушался я ваших жалоб, чуть не каждый ко мне на двор пришел и плакался, словно девица. – Он оглядел еловчан, и многие сжались, пристыженные. – Я человек маленький, сами знаете. И на собор земской в столицу зван не был, – в голосе его проскользнуло недовольство.
Староста села Боровского в числе лучших людей зван был на Собор, выбиравший Государя, и это нанесло удар по гордости Якова.
– Ты со сборщиками разговариваешь! Ты и должен о бедах наших рассказать. Какая пятина из дырявого кармана? – встряла Зойка.
Коля Дозмор, вместе с ней явившийся на сход, на шаг отступил и попытался спрятаться в жидкой толпе. Мужики со смехом подтолкнули его поближе к хозяйке.
– Не тебе, Зоя, жалиться, вон работника даже наняла, – выкрикнула Прасковья.
– Не работник он мне, а муж. Будущий муж. – Зоя взяла пермяка под руку и оглядела собравшихся.
Яков долго утихомиривал толпу: мужики свистели, бабы подняли галдеж, даже Аксинья не удержалась от смеха. Зоя стояла посреди людского веселья невозмутимо, словно такие слова не нарушали давний обычай. Конечно, в некоторых селах русские мужики брали в жены пермячек за нехваткой невест, но вдова, что взяла в дом мужика-инородца да вознамерилась выйти замуж… Весть об этом разлетится далеко по округе.
– Сход нужон, чтобы вопросы важные решать, о податях, о наделах, а не о шашнях своих миру рассказывать! Зоя, жена Игната, уйди с глаз моих, – заревел Яков, словно раненый медведь, и шалопутная баба ушла, утянув за собой жениха.
Яков начал с того места, на каком остановился: пятину отменять для черного люда никто не будет, все недоимки взыщут, и каждый должен изыскать копейки для уплаты. Аксинья по милости своего благодетеля уплатила пятину еще осенью, и староста сейчас не преминул перечислить ее среди тех, кто с недоимками рассчитался. Она предпочла бы не слышать своего имени среди тех, кого хвалил староста.
Семьи не могли справиться с тяглом – урожаи оставались скудными, и немало худых слов говорили о кровопийцах-боярах, что науськивали молодого царя и ввергали население страны в новые кручины. Михаил-царь неразумный еще был, своего ума не заимел, а Московское государство, словно измученный голодом и военными походами жеребец со строптивым нравом и дрянными подковами, требовало твердой руки и прочной упряжи.
* * *
Фимка вечером постучался в Аксиньину избу. Она ждала его, рыжего утешителя и весельчака.
– Пустишь, хозяйка? Час-то уже поздний.
– Заходи, Фимка. Сам знаешь, я тебе всегда рада, – кивнула Аксинья.
Нюта нахохлилась возле печки, настороженно оглядывая гостя. Черныш, свернувшийся в углу, попытался было лаять, но замолк после окрика Аксиньи.
– Хорошо у тебя, тепло, – похвалил Фимка и осторожно сел на лавку, будто боялся, что она развалится под его крепким телом.
– Дочка, ты спать уже ложись. Давно пора. – Дочь пялилась на Фимку, и причину ее неприязни Аксинья не могла понять.
– Да, матушка, – буркнула она.
Светец с лучиной прогонял тьму, но в углах она, настырная, пела свои черные песни о смерти и невзгодах. Фимка, видно, слушал одну из них, молчал, уставившись на что-то, видимое ему одному.
– Фимка… Почему ты возвернулся в Еловую? – Аксинья искала слова.
Разговор должен быть начат. Ефим пришел к ней в
