Флейта Нимма - Марина Кимман

— Что вы скажете, если я завещаю вам свою последнюю картину? — сказал художник. — Я дам вам расписку. Если моя женушка будет против… даю добро на кражу.

Чапелю такой вариант явно понравился. Он даже подпрыгнул в приступе энтузиазма: для него он сулил, кроме всего прочего, еще и ворох приключений.

— Давай так. Чатал мне уже надоел.

— А что там с детьми? — спросил Аллегри, когда они вернулись в трактир, сопровождаемые мутным взглядом Гёбёкли. У него был такой вид, будто он хотел почесать голову, но забыл.

— С детьми? В смысле? А-а, ты про то, что нельзя выходить, когда у них время игр?

Аллегри кивнул.

— Они думают, что если застать их за этим, то может случиться несчастье, — Чапель поморщился. — Ерунда, если подумать. Хотя, с другой стороны, ни один родитель не хотел бы видеть, чем это таким запрещенным занимается его чадо… Дети ведь часто нарушают запреты.

Аллегри, который был бесконечно далек от педагогики, счел это странным.

— Хотя кто знает, откуда это взялось, — продолжал Чапель, — когда я прибыл сюда, это длилось уже как минимум две сотни лет. Никто уже и не помнит, зачем они так делают.

В этот час все нормальные люди уже спали, а чатальские жрецы приносили богам жертву. Вой быка неприятно взрезал тишину города и заставлял Аллегри ежиться.

Аллегри стоял возле хлева, и, пытаясь согреть руки дыханием, дожидался Чапеля. Перчатки он забыл в номере гостиницы, а ночь, как назло, выдалась морозная. У мостовой стелился туман, и луна порой подсвечивала его мягким жемчужным сиянием.

Чатальцам было чуждо понятие "изящества", да и украшать свои дома они не любили.

Неприглядно выглядел город ночью. На улицах не было ни души, но шатались какие-то подозрительные и странные тени. Дома вокруг превратились в темные монолиты. Время от времени мимо проходили стражники с факелами.

Впечатление было такое, будто в городе идет какая-то война, но война тихая, подленькая, с заговорами, ножами в спину и колдовством.

Чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо. Художник вздрогнул от неожиданности. У Чапеля была дурацкая привычка возникать из воздуха — за пару дней общения он успел сделать так несколько раз. Вероятно, тому просто нравилось наблюдать за людьми на грани инфаркта.

— Здоров и бодр как бык? — спросил он.

— Во всяком случае, здоровее, чем тот, — Аллегри указал в сторону, где, по его предположениям, приносили жертву.

По словам Чапеля, Хранилище Знаний стояло на главной площади столицы, но идти к нему напрямую было бы верхом глупости.

— Там стражников — толпа! — добавил он. — Надо хитростью.

Почему-то Аллегри не сомневался, что за этим дело у Чапеля не станет.

Хранилище сильно отличалось от остальных зданий. Оно напоминало усеченную пирамиду. По белым стенам шла золотая роспись и барельефы — и они будто светилось в темноте.

Вокруг стоял каменный забор высотой в два человеческих роста, под которым, довольно близко друг от друга, прохаживались стражники.

— И как мы туда попадем? — спросил Аллегри. Они спрятались за ближайшим к Хранилищу домом. Чапель невозмутимо дымил трубкой и улыбался.

Его как будто не слишком беспокоили вопросы конспирации.

— Полетим, — сказал он.

Художник нахмурился. Заклинание полета требовало много сил, особенно от того, кто никогда им не пользовался. Теоретически, конечно, он мог попробовать. Однако жизнь после этого была бы короткой — стражам ничего не стоило подстрелить его из арбалета.

— Не дрейфь, — сказал Чапель. — У нас есть гуси, голые девки и еще пара занятных штучек.

Он широко улыбнулся и засучил рукава.

Аллегри понял: сейчас что-то будет.

Поток любопытствующих схлынул еще два года назад, если Далмат верно помнил. В Хранилище знаний, конечно, было много интересного, но дураков, желающих отдать жизнь за это, не находилось уже давно.

Ему нравилось служить здесь, под стенами живого здания. Тихо — особенно если не заходить внутрь; опять же, выдают топливо и паек. Чем не жизнь? Разве что скучновато, но Далмат был не из тех, кто променял бы спокойствие на приключения.

Его товарищи грелись у костра, а сам он бродил вдоль стены. Ночь обещала быть длинной. Утром его должны были сменить.

Далмат дошел до границы отведенного ему участка, повернулся… и оторопел. По снегу босиком, сверкая попой в лунном свету, бежала его жена. Ее сопровождала стая гусей — единственных животных, которых Далмат с возрастом так и не перестал бояться.

Он знал, что однажды жена выкинет что-нибудь в этом духе. Он подозревал это с тех самых пор, как она на следующий день после свадьбы попыталась накормить его чем-то жутко соленым и очевидно несъедобным. Такое не забывается.

Это была одна из причин, почему он оставил ее в Чору-Нери, а сам переехал в столицу. На службе кормили в тысячу раз вкуснее.

Гуси, между тем, добежали до остолбеневших стражей и принялись кусаться. Среди товарищей Далмата были те, кто прошел войну со Степью и Айзернен-Золеном, те, кому случалось бороться с гигантскими северными медведями…

Эти люди были готовы ко всему, кроме гусей.

И голых женщин, естественно. Далматова вторая половинка оказалась не единственной представительницей прекрасного пола, месившей снег босыми ногами. Тут и там слышались крики разъяренных мужей:

— Ровена! Поймаю, убью!

— Чтоб тебя!..

— Фатайм, неверная женщина!

В завершение картины полного бедлама, в небе с левой стороны расцвели огненные лилии.

Стражи попадали на землю, в полной уверенности, что наступает конец света. Далмат упал вместе со всеми. Прикрыв глаза, он думал о том, что как-то странно все происходящее, и если подумать, оно походит на…

— Воры! — завопил он. — Это иллюзия! Воры в Хранилище!

Кажется, его товарищи сами пришли к подобному выводу: гуси начали взрываться, оставляя после себя целую кучу мыльных пузырей, пойманные жены лопались с легким треском и исчезали. Огонь в небе образовал узор, до крайности напоминавший кукиш.

Оглянувшись, Далмат заметил нечто в плаще и с четырьмя ногами, перелетевшее через забор Хранилища знаний. Он сморгнул. Существо пропало.

Вероятно, тоже морок, подумал страж, хотя внутренний голос говорил ему совсем другое.

Но, как мы уже знаем, Далмат ценил собственное спокойствие превыше всего на свете. Лезть внутрь Хранилища с проверкой ему очень не хотелось.

Аллегри и Чапель мягко приземлились за оградой. Мягко — потому что земля оказалась влажной, или, если называть вещи своими именами, за стеной было грязно, как в хлеву. Как будто у Хранилища — своя погода, подумал художник.