Они под запретом (СИ) - Салах Алайна

Но выяснять этого я сейчас не буду, да и не хочу. Каждая новая секунда — это самое настоящее чудо, и я имею право насладиться им сполна.

Столешница кухонного гарнитура становится моим спасением. Я упираюсь в нее обеими руками, давая отдых дрожащим коленям. Судя по движению за моей спиной, Арсений садится на стул. По крайней мере, так я это представляю.

— Кофе или чай? — я лишь немного поворачиваю голову в его сторону, желая спрятать счастливую улыбку, блуждающую на моих губах. Хочу оставить немного эмоций для себя, потому что пока не придумала, как с ними справиться.

— Кофе, — звучит непривычно тихо и мягко.

Он не пьет растворимый, — напоминаю я себе. — Молотый. Нижний ящик, справа. Сварить в турке.

Для того, чтобы найти турку, мне приходится обшарить шкафы гарнитура дважды. Это потому что эта мысль теряется в кулуарах моего нежданного потрясения, замещаясь куда более важными вопросами: Смотрит ли он на меня? О чем думает? Мы просто попьем кофе, и он уедет? Нужно ли мне первой начинать говорить, и если нужно — то как собрать себя воедино? Сейчас я плохо соображаю. Больше чувствую.

Включить плиту, насыпать кофе в турку. От шороха приближающихся шагов я едва не опрокидываю упаковку с порошком на пол. Ловлю ее нетвердыми пальцами и застываю. Арсений стоит за мной — я знаю это, не оборачиваясь. Чувствую его запах и тепло выдохов между лопатками.

Зажмурившись, беззвучно выпускаю стон наслаждения. Его пальцы на моем затылке, гладят позвонки. Я крепче вдавливаюсь бедрами в гарнитур, чтобы помочь себе удержаться на ногах. Сбегают к пояснице, комкают низ футболки. Хлопковая ткань тянется вверх, щекоча позвоночник и оставляя после себя шлейф трепетного озноба.

Не открывая глаз, я поднимаю руки, чтобы помочь Арсению меня раздевать, дергаюсь, когда шершавые ладони задевают соски. Между ног так стремительно намокает, что на домашних штанах наверняка останется пятно.

Я раздета до пояса. Губы Арсения жалят мою лопатку, шею, позвоночник, плечо, ладони приподнимают и сдавливают грудь. Свой отклик я больше не могу сдерживать: постанываю от каждого касания, моля чтобы их стало больше. Распахиваю глаза, когда Арсений просовывает ладонь под резинку моих штанов, и скручиваю ступни, когда дергает их вниз. Трикотажная горка свободно оседает на пол вместе в бельем. Меня колотит от возбуждения: с ним всегда так грязно, неожиданно и запретно.

Я чувствую его эрекцию голой кожей, впитываю касания пальцев, скользящих по бедрам. Не в силах больше сдерживаться, разворачиваюсь. Почерневший взгляд хлещет меня по глазам. Я обхватываю шею Арсения, жмусь к нему губами, грудью, всем телом.

Теперь наш поцелуй другой: разнузданный, со вкусом порока. Там, в прихожей, мы были на равных: оба с обнаженные душами, оба отчаянно нуждающихся. Теперь главный Арсений.

Он возбужденно дышит, сжимает мои ягодицы в ладонях так сильно, что ступни отрываются от пола.

— Снова на кухонном гарнитуре? — с шершавым смешком уточняю я, когда бедра сливаются с прохладной поверхностью столешницы.

Я совсем не против, и в подтверждение этому стягиваю с него свитер. С усилившимся запахом его кожи в крови растекается концентрированная эйфория. Глаза ощупывают его торс. Как же он пахнет… И тело такое рельефное и красивое.

— Только из соображений оригинальности… — бормочет Арсений и в следующее мгновение поднимает меня в воздух, заставляя машинально стиснуть ногами его бедра.

Каждый его шаг отдается в животе звенящей вибрацией. Мы выходим из кухни.

— Вправо, — шепотом подсказываю я, задевая губами его висок и тыкаюсь в него носом в попытке надышаться. Этого оказывается мало, поэтому я трогаю его языком. Пряно-горько-сладкий. В ответ Арсений запускает пальцы мне в волосы, оттягивает голову и снова сталкивает мой рот со своим. Мы стоим посреди моей спальни в каком-то жалком метре от кровати и продолжаем целоваться. Наш секс еще не случился, а я уже знаю, что он будет самым лучшим.

Затылок вдавливается в кровать первым, следом за ним спина, ягодицы и ноги. Сердце колотится так, словно собирается размозжить грудную клетку. Совсем скоро, сейчас…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Арсений выпрямляется, берется за пряжку ремня. Вид эрекция, обтянутой тканью его брюк, посылает в живот новый томительный спазм. Каждая секунда рядом с ним — это удовольствие, смешанное с нетерпением. Я снова жадно разглядываю его тело, которое спустя какую-то пару-тройку секунд будет полностью моим. Выраженную линию ключиц, налитые мышцы под ними, темные соски и крепкий пресс. Это все мое, для меня. Я отпустила, а Арсений пришел ко мне сам.

Дыхание самовольно обрывается, когда из-под спущенной резинки боксеров появляется его член. Набухший от возбуждения, крупный и идеально прямой. Будет внутри меня.

Не без доли разочарования я смотрю, как Арсений надевает презерватив. Неужели нельзя без него? Я помню, как было тогда, его квартире. Этой другой уровень интимности, который сейчас как никогда уместен.

Его лицо вновь становится совсем близко к моему, грудь и живот запечатывает жар его кожи. Я раскрываю для него ноги и пошло мычу, когда его член утыкается клитор.

Дыхание Арсения греет мое лицо, большой палец гладит верхнюю губу. Да, сейчас по-другому. Будто между нами происходит что-то по-настоящему важное. И Арсений тоже другой.

— У меня никого не было, — шепчу я, поддавшись эмоциям. — Мне так хотелось тебе отомстить, но я так и не смогла.

Его лицо исчезает за сомкнувшимися веками. От глубокого толчка в ногах, в животе, в бедрах, под ребрами разбегается электричество. Вскрикнув, я вытягиваю шею, расправляюсь и снова скручиваюсь. Как же хорошо, когда он вот так вдавливается в меня всем телом, когда его член погружен в меня так всю глубину, а щетина трется о щеку. Я могла бы заниматься с ним этим сутками.

Я трогаю мышцы на его спине, ногтями черчу линии на его пояснице. Я ведь не должна бояться оставить на нем следы? Арсений сам пришел ко мне и это мое право — вымещать свою страсть так, как я хочу. Инесса — есть она или нет — меня не волнует.

— Еще.. Еще… — отчаянно требую я. — Дай мне еще…

Зрачки Арсения так близко к моим, что я тону в них без сопротивления.

— Все еще любишь мой член?

Этот вопрос попадает в особо чувствительный центр моего мозга, за секунду сокращая мой путь к оргазму. Я быстро сжимаю веки в подтверждение. Прилившая кровь распирает низ живота, между ног стремительно тяжелеет. Он помнит.

— Вслух скажи.

— Люблю твой член, — глаза закатываются, мне едва удается ворочать языком. Все тело, каждый нерв подобрались в ожидании взрыва.

— Отрава, — последнее, что я слышу перед тем, как мир гаснет.

27

Это утро сладкое и тягучее как мед. Несколько раз я открываю глаза, убедиться, что все еще Арсений находится рядом, и после вновь радостно проваливаюсь в теплую негу. Даже день недели благоволит мне. В воскресенье нам обоим совершенно некуда торопиться.

Моя полуторная кровать слишком тесная для двоих, но сейчас это тоже играет мне на руку. Всю ночь я ощущала на себе его руки и прикосновение твердого тела. Оказывается, Арсений всегда такой горячий, и мое теплое пуховое одеяло рядом с ним совершенно лишнее.

Проморгавшись, чтобы привыкнуть к свету, я смотрю на окно, на котором в вчера я напрочь забыла задернуть шторы. Небо ватное, холодно-свинцового цвета, и судя по неровному рисунку на стекле, снова льет дождь. Начало ноября по праву считается одним из самых мрачных периодов осени.

За спиной слышится глубокий вдох. Он нагревает кожу лопатки и отдается теплом в левой половине груди, там сильно пульсирует сердце. Я счастливо жмурюсь. Погодная серость не страшна, когда в душе цветет лето. Можно сколько угодно шлепать по полу босыми ногами, пить лимонад со льдом и принимать освежающий душ — холод до меня до не доберется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я осторожно оборачиваюсь. Если ночь была особенной, то и утро тоже должно, а потому мне немного страшно его разрушить слишком активными движениями. При взгляде на Арсения легкие будто увеличиваются в объеме. Ну правда... Как я раньше могла не замечать, что он настолько красивый? Наверное, в силу возраста, я ничего не смыслила в мужской красоте.