Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - Фаня Шифман

Это тебе не какая-то там «Люль-я-не-я», Ай-люли!.. Деньги будешь лопатой грести!» — «О чём это ты? О каких тарелках? Я ж не по посуде, не по фарфору, фаянсу или там пластику… Я программист, сейчас моя специализация — финансовые программы.

Ещё немного по психологии, это уже как бы хобби…» — забормотал Максим, Вован непрерывно мотал головой, изображая понимающую ухмылку: «Вот и я о том же: нам как раз и нужен крепкий финансист с психи… как-его?….ческим уклоном и опытом работы в Арцене».

Максима внезапно осенило, что летающими тарелками Вован назвал руллокаты. Он на секунду остолбенел. «Это, стало быть, Дашке Ерёмка рассказывал, что скоро евонный батя приезжает, фирму тут организовать хочет, филиал евонной калифорнийской по выпуску летающих тарелок. Дескать, вы с ним такие прикольные штуки собрали, и теперь их, может, будут и тута делать. Правда, вы им зачем-то дали какое-то дурацкое название». — «Не понимаю, о чём ты… Мало ли, чем мы с ним баловались, давно уже забросили это дело! И не знаю, откуда ты взял про отца Ирми, что он приезжает, лично мне ничего про это неизвестно! А мне бы он сказал: мы с ним близкие друзья. Ты что-то напутал…» Максим ошеломлённо глядел на Зейфера. Он не мог поверить, что Ирми о руллокатах кому-то мог рассказать, тем более — сам же просил никому раньше времени не болтать. И кому! — малознакомой особе, которая с непонятной целью осела в Эрании со всей этой «малиной». Максим давно понял, что Ирми от неё совсем потерял голову, но чтобы настолько?!..

Дарья, услышав, о чём идёт разговор, села напротив Максима, изящно подперла голову рукой и с улыбочкой сказала: «Нам сказали, что работники престижной фирмы не имеют права никаких своих разработок патентовать без разрешения начальника патентного отдела!» — «Запрет, чтобы ты знала, касается только тематики фирмы. А если я, к примеру, изобрету… ну, скажем… э-э-э… вечный двигатель в пивной бочке, или пятое — квадратное! — колесо к телеге, то это боссов не касается, потому что не тематика фирмы. Но к нам конкретно это не имеет отношения. Дарья, ты просто что-то прифантазировала из того, что тебе Ирми рассказывал. Я даже начинаю подозревать, что путаница вышла из-за языкового и ментального барьера».

— «Ну, почему, Максюша… — продолжал нудить своё Вован. — Давай-ка выпьем за летающие тарелки, стаканы, кружки, стопки, протчую посуду! Мне как раз нужен такой вот человечек, как ты. А то, если и есть тут у нас кто стоящий, то — бабы…

А с них какой толк! А преподы — все волки! Чужие они, совсем чужие! Вот, слава вашему Б-гу, погнали этих досов и недоумков, что затесались…» — «Погнали… Ну, и что, что погнали… тебе-то что!» — Максим говорил как в тумане и только думал, как бы ему осторожно свернуть беседу и уйти домой. На языке вертелось: «Если это всё тебе такое уж чужое, Зейфер, то — что ты тут делаешь? Почему не вернёшься домой?» Но он знал, что говорить этого никак не следует. То, на что по пьянке намекал Вован, то, что он сказал об изгнанных преподавателях, повергло его в шок, но он собрал всего себя в кулак и ничем своих чувств не выдал. Но то, что самоваричи уже узнали про руллокаты и про отца Ирми, который хочет открыть здесь фирму по их изготовлению, повергло Максима в уныние. На помощь пришла Дарья: наклонившись над ними и игриво поведя плечами, она пропела: «Ладно, мальчики…

Проехали…» Неожиданно Максим увидел, что не только Вован, но и Дарья пьяна — не придуривается, не разыгрывает его, по обыкновению, а по-настоящему пьяна! «Вот откуда их такая откровенность!.. Тоже мне, Штирлицы грёбанные!» — подумал Максим.

Он встал, извинился и направился в туалет, а оттуда прошёл к запасному выходу.

Идя к дому через пустырь, он с ожесточением прокручивал в голове этот разговор и одну и ту же мысль: «Интересно, кому понадобился этот щадящий блиц-гиюр, — чёрт их побери! — и, главное, эта «малина»!..» Как бы в ответ, перед глазами в который раз встало зрелище: Пительман с приторной ухмылкой маячит на фоне пыхающего самовара. В ушах зазвучал пронзительным колокольчиком смех Дарьи.

Смутно мелькнула мысль, что такая женщина может и вправду притянуть к себе как магнитом, он где-то понимал Ирми и сочувствовал ему. Он впервые подумал о том, что она, конечно же, не в университете английский так классно освоила. Наверняка, это был серьёзнейший спецкурс.

Дома Максим увидел, что Ирми в пижаме сидит, пригорюнившись, на кухне. Перед ним ополовиненная бутылка водки и полупустой стакан. Лицо красное, воспалённое.

«Ты что, друг? Решил применить на практике российские традиции? Ты же болен!

Какая у тебя температура?» — «Надо приходить в норму… Дарьюш говорила, что так у вас в России лечатся. Надо, надо в норму приходить…» — бормотал он, и лицо его краснело с каждым глотком. Максим силой отобрал у него бутылку и стакан и сердито потребовал немедленно лечь в постель: «Я же чувствую: у тебя сильный жар!

При температуре этого ни в коем случае нельзя, дурья ты башка!» — последние слова Максим в сердцах выкрикнул по-русски. Но Ирми, набычившись, молча качал головой, потом поднял голову и громко, отчётливо выговорил: «Дурья ты башька!

Дурья — это Дарья? Да? А Башька — это кто?» С большим трудом Максим вывел его из кухни и уложил в кровать, укутал одеялом и включил отопление. Увидев, что тот почти засыпает, он медленно и тихо произнёс:

«Ирми, нам больше в «Самоваре» даже близко нельзя появляться! Поправляйся, и тогда поговорим… Э-эх! Наломал же ты дров…» — уже по-русски пробормотал он в сердцах.

Ирми рванул на машине в сторону широкой скоростной магистрали, отделяющей Меирию от Эрании. Он опаздывал на свидание, и ему было неловко: он очень не любил неточность и необязательность. Арценская безалаберность так и не стала его привычкой, и он не хотел показаться Дарьюш человеком необязательным. Через пять минут машина лихо подкатила к «Самовару». Дарья уже лениво прогуливалась вдоль здания, поглядывая на часы.

Усаживаясь в машину рядом с Ирми, Дарья пристально, с лаской, смешанной с упрёком, взглянула на парня и, помолчав, задумчиво протянула: «А у меня, между прочим, крутая идея! Мы с ребятами в «Бокер-Эр» сегодня прочитали интересную вещь — и что важно, все-всё поняли! Представляешь, какой успех?» — И Дарья искоса лукаво и с торжеством глянула на Ирми, который в это время внимательно смотрел на дорогу и только рассеянно улыбался. «Теперь мы знаем, — продолжала Дарья, — Парк закрыли на ремонт, но самые крутые уголки функционируют. «Цедефошрию» ты, конечно же, знаешь: это лицо эранийского Парка. И — по большому секрету — его будущее! Но вот один новый уголок ты точно ещё не знаешь — вот туда мы с тобой нынче и направимся. Нам о нём Офелия рассказала!.. Ты же знаешь — в «Самовар» сейчас приглашают разных важных и интересных персон. Вот и Офелию!.. Так вот, она нам очень тонко намекнула, что там будет после Великой Реконструкции… Ой, Ерёмушка, только никому не говори, что я тебе сказала! Так вот… там будет одно очень элитарное место, куда не все, а только особо посвящённые и приобщённые смогут попасть. А сейчас это… простенько и со вкусом — «Романтические гроты»!" Ирми чуть не врезался в притормозившую перед ним на красный свет машину, но вовремя нажал на тормоз и буркнул: «Чуть аварию не сделал…» Дарья незаметно прижалась к нему, но он осторожно отстранился: «Я же просил не создавать аварийную ситуацию…» — «А я хотела тебе рассказать о том, какие люди приходят к нам! Неужели тебе неинтересно?» — «Мне интересно не сделать аварию. Я бы хотел пригласить тебя в «Шоко-Мамтоко» в центре Эрании, недалеко от ирии и Центрального Торгового Центра. — «Нет, я хочу в «Романтические гроты»! Мы с тобой к Забору уже ходили! Помнишь? — слушали там и «Шук Пишпишим», и «Шавшевет».