Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - Фаня Шифман

Ирми выскочил на аллею, пошёл быстрым шагом, потом почти побежал. Он не помнил, как выбрался из «Гротов», как нашёл тропку посветлее, без навевающих жуть звуковых и световых эффектов, как эта тропка вывела его прямо на площадь, где раньше находился главный вход в Парк, а теперь возвышался Бесконечно-Великий Забор… Он выскочил на площадь, оглядываясь по сторонам. Звуки, несущиеся от нависшего над площадью Забора и освещавшие окрестности раздражающе-мельтешащие картинки, мешали сосредоточиться и найти стоянку, где он оставил свою машину.

Наконец, он увидел её и рванул туда.

Он сидел в машине и долго не мог придти в себя. Лицо мучительно горело, он не знал, как отряхнуться от никогда ранее не испытанного им унижения… В горле застрял комок, болезненно перекатывающийся и поднимающийся к глазам, загоревшимся сухим жаром. Руки дрожали, и он никак не мог вставить ключ зажигания. Он опустил голову на руль, и так сидел некоторое время, пытаясь успокоиться и придти в себя. Постепенно он осознал, что «Гроты» — последняя капля, как бы знак: пришло время покончить с Дарьей и со всей этой самоварной историей…

Когда он поднял голову, собираясь завести машину, сбоку непонятно откуда возникла она сама. По-хозяйски раскрыла дверцу и, как ни в чём не бывало, уселась рядом с Ирми. Спокойно и буднично, как ни в чём не бывало, она спросила:

«Ну, куда теперь, трусишка?» — «Не знаю…» — не глядя, на неё, буркнул Ирми.

Ему снова показалось, что она привычно высасывает из него всю волю, и это его разозлило. Он постарался вложить в голос всю решимость и злость и отрезал: «Времени на развлечения у меня сегодня больше нет — и желания тоже…» Дарья будто не слышала, она деловито рылась в сумке, при этом пыталась как бы случайно прижаться к нему, словно не замечая, что он старается отодвинуться от неё и демонстративно отводит глаза в сторону. Она как бы сама себе бормотала: «Бывают же такие скромники среди «американских» мальчиков… Не ожидала!.. А впрочем, мужик ты… э-э-э… ничего… стоящий… классный! Вернее — не из самых пропащих… э-э-э… есть потенциал… Наверно, тебе помешали твои ниточки, поэтому ты и… э-э-э…» — «Сделай милость, помолчи хотя бы сейчас…» — буркнул Ирми.

Когда он, после очередной её попытки прижаться, резко отстранился, Дарья выпрямилась, глаза её метали молнии. Она прошипела: «Я думала — я для тебя больше значу, чем твои замшелые дружки… А ты… До чего же ты погряз!.. И ещё смеешь обвинять Офелию во лжи! Ты посмотри на своего Максима — вот уж совершенная серость, и внешне, и внутренне!.. А как вы с ним выглядите: эти неопрятные висящие вдоль портков нитки, эта… э-э-э… тюбетейка… А причёска!..

Мракобесие аж из ушей кисточками прёт!.. Да сколько тебе лет, что всё играешь в эти глупые игры?!» — «Мне-то 25, — буркнул Ирми, не глядя на неё и затормозив на перекрёстке, перед тем, как свернуть на главный проспект Эрании. — А вот сколько тебе?» — «Вообще-то, у дам такое не спрашивают, но тебе так уж и быть — скажу: за 30! Я взрослая женщина, много чего в жизни повидала и многому тебя могу научить!» — «Спасибо, Дарьюш, уже не надо: научила…» — сухо, срывающимся голосом произнёс Ирми. — «Да? Ты так полагаешь?» — «Да! Твои университеты я окончил!» — «Ну, я надеюсь, у меня будет ещё возможность преподать тебе не один урок…» — «Ладно, со своими возможностями разбирайся сама… без меня и моих… как ты их зовёшь, ниточек! А то будто до сих пор не знаешь, как эти ниточки и эта тюбетейка называются!.. Это многое проясняет…» — не глядя на неё, отрезал Ирми. — «О-кей!.. Как бы не пожалел! — ледяным голосом отчеканила она: — А сейчас… хотя бы отвези меня домой, как это водится у приличных кавалеров! Если уж на «Таамон-Сабаба» денег пожалел… И я ещё хотела с этим человеком… в таком-то прикиде… появиться в приличном месте типа «Цедефошрии»!" Ирми не отвечал и не глядел на Дарью, стараясь даже не слушать, что она говорит.

Спустя считанные минуты он уже притормаживал у дверей «Самовара». Дарья демонстративно смотрела в окно, но пару раз всё-таки кинула на него украдкой любопытный и привычно жаркий взгляд. Но он уже не смотрел на неё. Дарья медленно выбиралась из машины, долго придерживая дверь, как бы ожидая чего-то, но он и не взглянул на неё, только нетерпеливо дёрнул плечом и что-то пробурчал. Ей ничего не оставалось, как покинуть машину. Тут же, ни на кого не глядя, он дал газ и развернулся в сторону Меирии.

Он не мог видеть, что к Дарье уже спешил некто и тихо прошипел: «Почему не задержала? Почему вас не оказалось там, на месте, куда ты должна была его привести? Почему хотя бы камеру не включила? А теперь, как я понимаю, и поссорились… Упустила «америкашку с летающей тарелкой»! — на что Дарья, залившись румянцем, виновато кивнула. — Теперь свищи ветра в поле… Как мы его теперь?.. Тоже мне ещё, Далила грёбанная…»

Возле дома, запирая машину, Ирми сунул руку в карман и наткнулся на клочок бумаги с написанным её почерком номером телефона, скатал его в трубочку и с ожесточением кинул в лужу на тротуаре.

Сердце тихо ныло, сухие глаза мучительно горели, как и всё лицо, а перед мысленным взором почему-то мелькнуло отчаянное выражение на лице Ренаны, ни намёка на укор, только горечь и отчаяние… Потом лица её братьев-близнецов и лицо Ноама…

Максим сидел у окна, уткнувшись в книгу. Увидев лихорадочно сухие, словно бы полные слёз синие глаза на горящем лице Ирми, он всё понял и не стал ни о чём спрашивать, решив, что друг ему когда-нибудь сам расскажет, что с ним произошло.

Не глядя на Максима, Ирми тут же, не переодеваясь в домашнюю одежду, прошёл в душевую комнату и включил воду…

Выйдя из душевой сорок пять минут спустя, он, не глядя на друга, запинаясь, проговорил: «Через три дня мои родные прилетают, и мы с тобой переезжаем в Неве-Меирию.

Прости, что я тебе об этом вовремя не сказал, и тебе придётся очень быстро собрать пожитки…» — «Да ничего, Ирми! Главное, что твои приезжают, что мы перебираемся подальше от… Беседер… молчу-молчу… — и, почти без паузы: — А я, между прочим, кое-что тут ухватил. Мы же с Ноамом бились над обратным преобразованием!» Максим молча заваривал чай и накрывал на стол. Когда они уселись за маленький столик на кухне, он медленно и тихо заговорил: «Не хотел тебе раньше говорить…

Но эта «малина гойеров»…" — «А ты-то откуда это словечко знаешь?» — «Мне Зейфер сказал, пьяный был в стельку, как у нас говорят… — это выражение Максим произнёс по-русски и продолжил: — Он мне фактически признался, что они сюда подосланы и подсажены. Потому-то их и поместили в такие тепличные условия, потому-то их гиюр назвали экспериментальным. Их не к гиюру готовят, как я понял, а приобщают к… борьбе с антистримерами, как они нас назвали… Как видишь, я правильно угадал — неспроста Зейфуллина превратили в Зейфера!.. Вот только зачем ты… их человеку… э-э-э… про руллокат рассказал? Ведь они уже планы строят, как его в Россию поставлять и большие бабки на этом срубать… Надо что-то придумать, чтобы защитить твоего отца от Тумбеля… Опасный тип…» — «Ох, Макси, не надо сейчас об этом, мне и так… противно всё это… Сам себе противен…» — «Выпей стакан крепкого горячего чаю и иди спать… Но с мёдом, обязательно с мёдом!»