Грубая обработка - Джон Харви

17

— Кевин, — позвал Резник через всю комнату.

— Да, сэр. — Нейлор оторвался от своих дел и взглянул вверх. Он осторожно наматывал выскочившую ленту обратно в видеокассету, просунув карандаш в отверстие в центре. «Какой смысл записывать показания, если тебя подводит техника?»

— Закончили проверять страховые компании?

— Сэр, я уже все напечатал. Я их… — Он положил кассету и карандаш и начал рыться в бумагах, которыми был завален стол. За его спиной зазвонил телефон. Нейлор инстинктивно повернулся к нему, подождал и вернулся к своим поискам.

— После, Кевин, после. Просто скажите мне — есть что-либо стоящее? Какие-нибудь явные связи?

— Пять различных компаний, четыре из них общенациональные. — Нейлор покачал головой. Звонок телефона резко оборвался, затем затрезвонил снова прямо в середине его фразы. — Не более двух домов застраховано одним и тем же человеком.

Резник отошел. Чувство разочарования выдавали его плотно сжатые губы.

— Но, сэр… — вскочил на ноги Нейлор. Заинтересованные Патель и Дивайн подошли к нему. — Двое из них пользовались услугами одного и того же агента… Может быть, что-то в этом есть, сэр?

— Проверьте, — приказал Резник без энтузиазма.

— Кроме того, сэр…

— Продолжайте.

— Когда люди из страховой компании проводили расследование, они хотели, чтобы была обеспечена полная безопасность домов, и агент рекомендовал Фоссея.

В это утро было мало такого, что могло бы вызвать улыбку у Резника, но это маленькое замечание подняло его настроение.

— Тем более следует скорее увидеться с этим агентом.

— Сразу же, как только разберусь с этим, сэр.

— Хорошо, — кивнул Резник.

— Сэр, — Дивайн прикрыл ладонью трубку телефона, — что-то о подглядывающем в щелку извращенце.

— Вниз. Полицейским.

— Это они перевели телефонный звонок сюда, сэр.

— Переведите его снова вниз.

Дивайн пожал плечами и сделал, как ему было сказано.

Прежде чем Резник укрылся в своем кабинете, вошел Миллингтон. Через края полистироловой чашки холодный кофе проливался прямо на его руки, а мешки под глазами напоминали выстиранное белье, оставленное под дождем.

— Кевин, кажется, раскопал что-то новенькое на нашего приятеля Фоссея, — обратился к нему Резник.

Однако сейчас не это интересовало сержанта. Единственное, что ему было нужно, это изменение расписания дежурств таким образом, чтобы у него оказались свободными сорок восемь часов и прямо сейчас. Он грезил о пуховой перине и матрасах, в которых не только утопаешь, но в которых как бы паришь в небесах. И еще он мечтал о репатриации всех граждан китайского происхождения и о горячем кофе в настоящей чашке.

— Думал, что это вас заинтересует, — добавил Резник.

— В данный момент… — начал Миллингтон, но вовремя одумался. — Половина посетителей этого китайского ресторанчика разбираются в боксе, другие же слишком неповоротливы и не стоят даже лопаты конского навоза!

— Грэхем! Разве можно так говорить о гражданах, которых мы призваны защищать, — улыбнулся Резник.

— Каждый раз, когда на улице появлялись лошадь и повозка, мой дедушка выбегал на улицу с совком и лопатой. «Прелестная вещь для огорода», — так обычно он говорил.

— Извините меня, сэр. — Это был Патель, вежливо тронувший Резника за плечо. — Дежурный офицер говорит, что в приемной находится мисс Олдс, которая хочет видеть вас.

— Мисс Олдс, — повторил Резник. — Сделайте все как следует, и она, может быть, не слопает вас на завтрак.

Патель покраснел. Находившийся недалеко Марк Дивайн, прислушивавшийся с этому разговору, заулыбался.

— Как вы думаете, Грэхем, имеет это какое-либо отношение к вашему расследованию?

— Вполне вероятно, сэр, — вздохнул сержант.

— Введите тогда меня в курс последних событий. — Резник жестом показал на дверь своего кабинета. Пателю он сказал. — Извинитесь перед мисс Олдс и поинтересуйтесь, не хочет ли она чаю или еще чего-нибудь. Займите ее в течение десяти минут. Хорошо?

У Пателя не было большого выбора.

— Если постараешься, то получится… — прокричал ему вдогонку Дивайн, а затем, обращаясь ко всем, находившимся в комнате, заявил: — По тому, как краснеет этот мальчик, готов заключить пари, что он еще девственник.

Еще не было половины девятого. Миллингтон и команда из шести полицейских допрашивали посетителей и сотрудников китайского ресторана с самого раннего утра. Восемь человек были ранены и отправлены на «скорой помощи», трое задержаны, одному из них пришлось делать операцию, чтобы остановить сильное кровотечение и пришить на место несколько пальцев, отрубленных топором. Патель и Нейлор были в больнице и приехали оттуда всего час назад.

До сих пор вожак банды, на котором лежала ответственность за большую часть ранений, полученных потерпевшими, не говоря уже об ущербе, причиненном ресторану и предварительно оцениваемом сотнями фунтов стерлингов, продолжал держаться своей версии.

— Вам заплатили за то, чтобы вы пошли в этот ресторан и начали там беспорядки?

— Никто мне ничего не платил.

— Почему у вас топор?

— Это случайность. В тот день Ден вернулся от приятеля, у кого и занял топор, чтобы срубить старую сливу. Ее ягоды такие же кислые, как моча старой девственницы.

— Вы применили опасное оружие!

— А что бы вы делали, если на вас пошла половина «красных кхмеров», размахивавших разделочными ножами? Подставили бы другую щеку?

Парни, которые были с ним, или полностью ему подчинялись или же вообще ничего не знали. Для половины из них завершение этого вечера мало чем отличалось от других субботних развлечений.

Управляющий постоянно курил французские сигареты. Над одним его глазом виднелись швы, похожие на бабочку, его левая рука покоилась в широкой повязке, перекинутой через шею. Ему ничего не было известно ни о какой семейной вражде. Абсолютно ничего. Последний раз, когда он видел мистера Чао, тот ужинал со своим сыном по случаю какого-то семейного события, они были очень любезны друг с другом и улыбались. Когда они разговаривали, мистер Чао брал руку сына в свои руки.

Большинство свидетелей подтвердили, что беспорядки начали буйные и крикливые парни. В отношении же того, кто и что говорил, кому угрожал, их сведения были туманными. За исключением одного свидетеля такого рода, каких Миллингтон привык чаще видеть на скамье подсудимых. Здоровый детина, который сам получил несколько ударов, со странной фамилией, не то чешской, не то польской.

— Это тот парень, сэр, о котором я говорил вам…

— Клиент, который не побоялся вмешаться?

— Я думаю, поляк.

— Местный? Миллингтон не знал этого.

— Его фамилия — Грабянский. Может быть, вы его знаете?

Резник покачал головой.

— Я думаю, может, вам было бы интересно поговорить с ним. Выразить ему благодарность за то, что он сделал. Не так уж часто люди из публики решаются вмешиваться, когда происходят подобного рода заварушки.

— Может быть, позднее, — ответил Резник. — Наша главная задача — не спускать глаз с Сюзанны Олдс. Ни у кого нет предложений выдвинуть обвинения против Чао? Я думаю, что она здесь именно поэтому в этот ранний утренний час.

— Мне хотелось бы предъявить ему обвинение.

— Вызвать его для дачи показаний?

Лицо Миллингтона выражало сомнение.

— Без свидетельских показаний…

— Хорошо, Грэхем. — Резник встал. — Время пригласить мисс Олдс разделить с нами таинства кухни нашей столовой.

Миллингтон обернулся у двери:

— Если речь зайдет о тройном бутерброде из яичницы с беконом с коричневым соусом, сэр, вспомните обо мне.

В свое время Сюзанна Олдс мечтала о карьере всемирно известной фигуристки — чемпионки мира по танцам на льду. В грезах не раз представляла картинку: слезы, вызванные национальным гимном в честь ее победы, еще не просохли, а она уже подписывает контракты, которые сделают ее сенсацией в мире профессионалов. Чтобы добиться цели, они ходила на каток каждый день после школы, а также утром по субботам и воскресеньям. Ее родители оплачивали ее поездки в Австрию, в Колорадо-Спрингс. Их расходы на поездки и на тренеров требовали немалых денег. Ради нее они пошли на жертвы: отказались от домика на юге Франции, от зимних отпусков для всей семьи, так как каждое утро ее надо было отвозить на тренировки и привозить обратно. И все ради чего? Фантазии. Она сидела перед телевизором днем по воскресеньям, когда показывали старые черно-белые кинофильмы, в которых Соня Хени выделывала на льду вслед за Ширли Темпл замысловатые фигуры, зашнуровывала ботинки с коньками, танцевала в объятиях Тайрона Пауэра, получала аплодисменты и призовые деньги, — таксе состояние, о каком Сюзанна никогда не могла даже мечтать.