Кукольных дел мастер - Генри Олди

Сагзи избегал называть антиса по имени.

— И принимайтесь за дело. У нас мало времени.

В руки Лючано сунули жестяную миску. Там лежали две до чертиков знакомые банки с «замазкой» и алюминиевая ложка. Где и добыть успели? Он тупо уставился на «инвентарь» — и почувствовал себя беременной женщиной.

Ребенок дрыгнул ножкой.

Что-то шевельнулось внутри… тела? сознания? — пробуждаясь ото сна.

«Я не делю себя на тело и сознание», — сказал Нейрам Саманган на этом самом месте три года назад, за миг до превращения в робота. Птица Шам-Марг тоже не разделяла себя надвое. «Я не делю…» — Лючано Борготта один раз слышал, один раз видел, и наконец ощутил на собственной шкуре: что значит слияние плоти и рассудка.

Пенетратор пошел на контакт, как равный с равным.

В начале их противоестественного союза вагу держал Тарталья. Человек управлял нитями «волшебного ящика», побуждая растущую флуктуацию пронизывать время и пространство, из края в край бороздить Ойкумену, глядя на мир глазами персонажей вселенской пьесы. Но вскоре, окрепнув, пенетратор наловчился перехватывать контроль над сгустком одушевленной материи, скармливая кукле «видения» по собственному выбору. Лишь когда он выпускал управляющую вагу из листьев-ладошек, человек обретал самостоятельность.

Или — или.

В каждый конкретный момент главным являлся кто-то один.

Неправильное, ущербное разделение, противное самой сути волновых существ. Если раньше флуктуация была слугой, подсовывавшим хозяину информацию, или господином, ведущим чужое тело к загадочной цели, то сейчас бывший «огрызок» предлагал сотрудничество.

Не разграничивая материю и энергию, корпускулу и луч; «я» и «ты».

Чуткие пальцы кукловода тронули нити Тартальи, внося легкие коррективы. В то же время флуктуация, как собака — брюхо для ласки, настойчиво подставляла свою невообразимую вагу под ладони второго кукловода — Лючано Борготты. Оба — артист и марионетка, ведущий и ведомый, кукольных дел мастера…

Нечаянные симбионты успели побывать и в той, и в другой ипостаси. Невропасты, неудачники, жертвы обстоятельств, они хотели одного: выжить, не убивая друг друга!

«Ты согласен?..»

«Да…»

Трижды.

Желает ли дитя зла матери в момент рождения? Мечтает ли мать, умирая при родах, увлечь за собой, в смертную пропасть, хнычущего младенца? Человек дал приют чужеродной форме жизни, материя — флуктуации континуума. Послы двух держав обменялись верительными грамотами. Частица космоса, толика человеческого. Теперь, на пороге рождения и гибели, пенетратор желал чуда.

Увы, с их «удачей» рассчитывать на чудо не приходилось.

Флуктуации не дано родиться на планете: давящая масса вещества уничтожит космического странника. Но и оттягивать момент выхода из тела пенетратор больше не мог. Он и так держался до последнего. Перехватывая контроль, подчиняясь «медикам» в космопорте, подписывая контракт с сатрапом Пиром, «огрызок» вел человека к намеченной заранее кульминации спектакля. В конкретную точку времени и пространства.

«Бабочка», пожалуй, сумела бы выпорхнуть из «куколки», когда они находились в открытом космосе, на корабле. Родиться и выжить, пожертвовав человеком. «Наша кровь, — сказал однажды Шармаль-младший, ныне — гематр-аутист, глядя на играющих племянников. — Да. Наверное, я бы тоже отказался от простого решения».

Вот и пенетратор отказался.

Почему? Ведь Лючано перестанет существовать в любом случае. Зачем флуктуация стремилась на Михр? Чтобы обменяться прощальными улыбками на краю воронки и погибнуть вместе?

«Что ты знаешь, чего не знаю я?»

— Командир, он тянет время! Ждет, когда за нами явятся…

— Заткнись.

— Командир, я точно говорю…

— Посмотри на его татуировку. Он уже начал работать. Не мешай.

В голосе Фаруда мелькнула тень неуверенности. Вехден не мог залезть в голову Лючано, дабы выяснить: хитрит невропаст, или честно выполняет контракт. Он видел: кукольник стоит столбом, держа в руках «инвентарь»; антис по-прежнему наворачивает круги…

Все.

Быть пассивным зрителем — вот что нервировало полковника.

— Смотрите!

Антис в воронке остановился. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть лицо Нейрама Самангана. К счастью, умные очки отозвались на сокращение мимических мышц и дали увеличение, рывком приблизив фигуру, покрытую копотью и сажей. Овощ Пульчинелло смотрел на кормильца: пристально, не отрываясь, будто оценивая. Взгляд антиса балансировал на грани осмысленности.

Зверь почуял чужака.

Пенетратор, готовый вырваться наружу, пробудил глубинные инстинкты, которые не сумела вытравить никакая «роботизация».

Задрав голову и пытаясь удержать Тарталью в поле зрения, Нейрам вдруг сорвался с места и побежал. Вначале всем показалось, что он пошел на очередной круг. Но нет! Круг явственно превращался в восходящую спираль. Наращивая скорость, безумец несся по гладким стенкам воронки, мало-помалу поднимаясь к ее краю.

Тело антиса натянулось струной: перпендикуляр к оплавленной поверхности. Так в цирке кружат мотоциклисты, мчась по стенам вертикального цилиндра.

«Между прочим, дружок, он бежит к тебе. Что будем делать?»

Ответить внутреннему экзекутору Лючано не успел.

— Гр-р-ра-а-ак-х-х!

За спинами собравшихся полыхнула молния. Воронка озарилась зыбким, дрожащим отсветом, еще больше напомнив земляную печь. Казалось, второй антис-безумец решил осчастливить Михр своим визитом. Оглушительный удар грома обрушился на людей, заставив втянуть затылки в плечи. Тирцы обернулись, выискивая цель оружейными стволами. Руки бывалых вояк тряслись: столь внезапно их вырвали из напряженного созерцания.

Но цель уже была поражена.

В километре, на вершине знакомого холма, догорал, осыпаясь звездным фейерверком, памятник Мансуру Гургину. Вернее, то, что от памятника осталось после попадания из «Циклона».

Гнилым зубом, сломавшимся при попытке разгрызть мозговую кость, торчал раскуроченный постамент. В глубине искрили нервы: разорванные, кипящие болью. Холм содрогался: уже не от удара, но от памяти о пережитом кошмаре. Обломки статуи падали на брошенный «спортсменами» лагерь. В небе смешно вращалась оторванная, согнутая в локте рука, словно делая неприличный жест: вот вам, небеса!

Старый борец не удержал захвата: соперник взорвался.

— Будьте вы прокляты!

Неизвестно, кого именно проклинал Бижан Трубач. Друзей? Врагов? Судьбу, толкнувшую его на святотатство? Собственный выбор? Кашляя, он зашелся нервным хохотом: музыкант, ополоумевший после виртуозной коды, в ожидании бурных оваций. У ног его, ткнувшись лицом в траву, валялся оглушенный крепыш, предыдущий владелец «Циклона». Смеясь, как буйный клиент психлечебницы, изрыгая безадресные проклятия, Бижан щелкнул переключателем дальности стрельбы — и вскинул дымящийся излучатель, наводя бронебойную пушку на новую цель…

На Лючано Борготту?

На Нейрама Самангана?

Это не имело существенного значения. Замысел перебежчика лег перед всеми, как на ладони. Лидер-антис вехденов, безумный или здравомыслящий, живой или воскресший из мертвых, не должен угодить в руки службы расовой безопасности. Сын не вернется к отцу. Источник успокаивающего излучения уничтожен. Осталось ликвидировать ходячий «нейротранквилизатор», нанятый сатрапом, и выстрелить в антиса. Чтобы, опережая поток убийственных частиц, Нейрам ушел в волну, испепелив все вокруг.

Разумеется, при экстренном «старте» антиса гибель ждала и самого Бижана. Ну и что? Трубач не возражал платить по счетам. У моей девочки дурной характер, у меня ничуть не лучше…

Опытный службезовец, он запамятовал, что ему также противостоят не продавцы воздушных шариков. Выстрелить во второй раз трубачу не дали. На предателя навалились сразу трое, включая Фаруда, вырвали «Циклон», сбили с ног. Рыча диким зверем, Бижан сопротивлялся, щедро раздавая пинки и зуботычины, но силы были неравны. Вскоре бунтаря распластали, как кролика на разделочном столе, прижав к земле руки и ноги.

— Ангра храфстра!.. скати-ре насу!.. в-витуша др-рудж…

Ему осталось лишь выкрикивать грязные ругательства, что Бижан и делал.

Гитарист Заль с опозданием потянулся за лучевиком. Трубач не посвящал друга в тайные замыслы, желая уберечь от участи барабанщика Гива или смертного приговора трибунала. Но сейчас жест гитариста свидетельствовал против него. На «йети» мигом уставились стволы, готовые разить без пощады, и Хушенг-младший с гаденькой ухмылкой отобрал у Заля оружие.

— На суде скажешь, — хмыкнул он, — что хотел убить предателя. Нервы, мол, не выдержали. Думаю, зачтут как смягчающее. А пока стой смирно…