Общая психопатология - Сергей Корсаков

Для более ясного представления о разных формах бреда я приведу несколько примеров, взятых главным образом из руководства Гризингера, писавшего свою поучительную книгу в то время, когда на форму бреда обращали особенное внимание.

Вот пример бреда самообвинения и сопутствующего ему обыкновенно ожидания наказания:

Больной священник 43 лет после домашних неприятностей и смерти новорожденного ребенка заболел глубокой меланхолией, выразившейся, между прочим, в сильном страхе и беспокойстве. Он обвинял себя в гнусном образе жизни и больших преступлениях. Месяцев через 10 от начала болезни он выздоровел и написал следующее об испытанном им состоянии: «С тех пор (после смерти ребенка) утратилось всякое желание к работе и всякая веселость. После проповеди я был сильно измучен и напряжен; какой-то страх и печальное расположение постоянно одолевали меня, сон был короткий, сопровождаемый страшными сновидениями, и после него пробегал сильный холод по всем членам. Однако я считал себя здоровее, нежели когда-нибудь, потому что тугоухость, боли в членах и раздутие, которым я страдал до сих пор, совершенно прекратились, и я не чувствовал решительно никакой неприятности после еды. Таким образом, мне вовсе не пришло в голову искать причины моего печального положения в моем собственном организме, но я обратился ко всей своей прошлой жизни, которую вообразил себе цепью каких-то страшных преступлений. Мысль эта произошла во мне не мало-помалу, но, насколько я помню, появилась вдруг в моей душе, точно сон, и теперь я стал объяснять себе мое состояние. Исчезли всякие светлые мысли и всякое доверие к другим и к самому себе; я воображал, что все человечество должно было восстать против меня, извергнуть меня из своей сферы при содействии страшнейших мук и что я сам был злейший враг свой. Я открыл своей жене, будто я совершил величайшее из преступлений, которое когда-либо совершалось, и что прихожане разорвут меня в клочки, как только узнают об этом. Мои обычные занятия стали невозможны, страх постоянно усиливался, и когда церковный совет делал самые утешительные убеждения и успокаивал меня, я все-таки считал все потерянным. Однажды, упавши в обморок в одном из собраний, мне показалось, будто я сделал это из притворства. Шум в печке я принимал за барабанный бой и думал, что приходят солдаты, чтобы взять меня; несколько позже мне казалось, что я вижу эшафот, на котором меня должны растерзать в клочки; страх перед казнью продолжался постоянно. Все окружающее меня мне казалось красивее и блестящее, нежели обыкновенно, люди разумнее и лучше, а самого себя я видел в какой-то страшной глубине и считал себя неспособным более ни к чему. Только на несколько моментов я полагал, что, может быть, еще возможно для меня спасение, а затем следовала еще большая печаль. Состояние мое к концу болезни я не могу вернее описать, как состояние пробуждающегося от тяжелого сновидения, который не вдруг может убедить себя, что все это было только сон»[23].

Следующий пример даст образец бреда величия с тем характером, с которым он наблюдается у больных, страдающих маниакальными формами психического расстройства, когда бредовые представления по своему происхождению находятся в зависимости от возбуждения фантазии и чрезвычайной легкости сочетаний. Приводимое описание сделано самим больным и потому заслуживает особенного внимания. Нужно заметить, что кроме идей величия у этого больного были и идеи бесоодержимости и собственной метаморфозы. Вообще следует всегда помнить, что редко у больного существуют идеи только одного какого-нибудь содержания; большей частью бывает сочетание бредовых идей разного содержания.

«Воспоминания из прежних моих чтений утвердили меня в той мысли, что я одержим злым духом, и я решился противодействовать ему постом, молитвами и заклинаниями… Моя пылкость превратилась в воинственную ярость; все воспоминания о героях, рассказы о которых я с живостью воспринимал в молодости, воскресли во мне. Фантазия перенесла меня в сражения и перевороты, истории которых я читал; я хотел изобразить эти разнообразные характеры то Александра, то Ахиллеса, то Генриха IV. С первым я так сжился, что мне казалось, будто я имел его вид, носил его имя, был им; я сражался при Гранике, я победил при Арбелле, я осаждал Тир и взошел победителем на его стены. Вид жителей Тира, которых победитель велел распять на крестах на берегу моря, представился моей фантазии. При этом я чувствовал гнев и ужас, возненавидел характер македонского героя и не хотел быть более подобным чудовищем; несчастные жертвы его жестокости возбудили во мне такое сострадание и уныние, как будто я сам видел их муки. Во время другого припадка воинственной ярости моя фантазия была занята характером Ахиллеса. Мне казалось, что я опоясан его оружием, что мне даны его голос, его мужество, и я вызывал троянцев позорными речами на битву. Потом мне представилось, что, гоня и уничтожая перед собой полки, я внезапно явился пред дворцом Приама. Я вообразил себя теперь Пирром, взял и связал четыре колонны от моей кровати и так сильно бросил в дверь моей комнаты, что она сорвалась с петель. Обрадованный шумом, я радостно кричал: Троя пала! Дворец Приама не существует более! Затем меня связали, и мне представились страшные картины. Вонючий пригорелый запах железа и меди долго отягощал меня; я ступал по развалинам Древнего Рима и пр.

Когда я успокоился и был развязан, я почувствовал неописанное счастье; мне казалось, что вся природа, до сих пор оцепленная, сбросила свои оковы и наслаждалась вместе со мною свободой…

Я вообразил себя миролюбивым королем и задумал развить в моем государстве все искусства и науки, думал, что сам отлично знаю живопись и скульптуру, архитектуру, геометрию и пр. Взгляд мой был столь верен, рука моя столь тверда, что я мог с удивительной точностью рисовать на полу или стене планы при помощи первых попавшихся мне под руки орудий.

Господствующее настроение придало моим чувствам живость, моему уму остроту и моей душе величие, которые делали меня человеком необыкновенным. Мне казалось, что я читал в сердцах людей, меня окружающих, что характер их обрисовывался мне с удивительной ясностью, и так как меня не удерживали никакие соображения, то я и высказывал резко и определенно все, что думал.

Может быть, удивятся, что я помню так хорошо такие подробности, но мое воображение было настолько деятельно и живо, что все предметы врезались в нем или, скорее, погрузились в него…»[24]

При других формах болезни бред величия проявляется с иными оттенками. Так, при болезни, известной под названием прогрессивного паралича помешанных, он представляется в виде сочетания абсурдных и взаимно противоречащих идей с глубоким слабоумием.

Вот пример грандиозного бреда паралитика:

«Больной представляет себе, что он обладает чрезвычайно высоким саном, почетом, сверхъестественной силой и неисчерпаемыми богатствами. Каждую минуту дарит он большие суммы – тысячу, двадцать миллионов луидоров; потом утверждает, что он есть бог отец; если же его спрашивали, кто был его отцом, то он отвечал: податной советник, и было напрасно доказывать нелепость подобного сопоставления. Другой раз он был на небе и видел там чудесную Венеру, а на следующий день уже говорил о кружке из многих сотен венер, среди которых он сам находился. Посредством газа он хотел расширить все комнаты больницы до неимоверных размеров, делать людей великими, воскресить умерших, но главное – посредством тысячи воздушных шаров перенести по воздуху армии из тысячи миллионов полков. При этом он назначал контрибуции, выдавал грамоты и пр.».

У лиц, страдающих прогрессивным параличом, бывает, однако, бред и совершенно противоположного характера, а именно микроманического. Вот пример такого бреда, соединенного, как это обыкновенно наблюдается в подобных случаях, с бредом ипохондрическим. Больной упорно отказывается от пищи на том основании, что у него будто бы нет ни желудка, ни кишок; он не может глотать, его не может прослабить; все, что входит в него, падает как в пустую бочку; мочиться он не может, он не мочится потому, что мочевого пузыря нет; у него нет внутренностей, нет костей, нет мозга, у него ничего нет, он сам еле существует, он такой маленький, что едва виден, у него голова с булавочную головку, руки у него будто бы самые ничтожные. Сколько бы ни разубеждать больного, показывая ему для сравнения свои руки, он продолжает вопреки очевидности уверять, что его, больного, руки несравненно меньше.

Следующий пример, взятый из описания одного старинного психиатра, может дать понятие еще об одной разновидности бреда – о бреде демономаническом, в частности о бреде бессодержимости, так часто встречающемся у лиц с малым образованием: