Кристальный грот - Мэри Стюарт

Чья-то рука сорвала с меня плащ. С ним оказался сорван и кусок прогнившей мешковины, оставив меня обнаженным от плеча до пояса.

Кто-то схватил меня за запястье, вздернул на ноги и придержал.

Другая рука этого человека грубо вцепилась мне в волосы и обратила мое лицо вверх, к лицу нависшего надо мной человека. Он был высок и молод, с каштановыми волосами, отсвечивавшими в свете факела красным, и обрамлявшей подбородок изящной бородкой. Глаза у него были голубые, и взгляд их недобр. Он стоял на холоде без плаща. В левой руке у него был хлыст.

Посмотрев на меня, человек издал звук отвращения.

— Бродяга какой-то, и притом вонючий. Плащ, наверное, придется сжечь. Я с тебя взамен шкуру спущу, проклятый червяк. Ты, верно, и коня моего собирался украсть?

— Нет, господин. Клянусь, мне нужен был только плащ. Я вернул бы его, поверь мне.

— И фибулу тоже?

— Фибулу?

Державший меня сказал:

— Твоя фибула по-прежнему на плаще, милорд.

Я быстро добавил:

— Я лишь взял его взаймы, чтобы согреться — было так холодно, поэтому я…

— Поэтому ты оголил моего коня и оставил его замерзать? Так?

— Не думаю, что это ему повредило бы, господин. В загоне было тепло. Я вернул бы плащ, правда, вернул бы.

— Чтобы я носил его после тебя, вонючий крысенок? Да за одно это тебе стоило бы перерезать горло.

Кто-то из всадников бросил:

— Да оставь ты его. Ничего он тебе не сделал, разве что завтра твой плащ придется отослать сукновалу. Этот несчастный мальчишка почти гол, а холод такой, что и саламандра замерзнет. Отпусти ты его.

— По крайней мере, — процедил сквозь зубы молодой офицер, — я согреюсь, выпоров его. А, нет, не уйдешь! Держи его покрепче, Кадаль.

Хлыст со свистом взлетел. Державший меня усилил хватку, я же пытался вырваться, но не успел хлыст опуститься, как перед факелом возникла тень и чья-то рука легла на запястье руки офицера — легко, чуть касаясь.

Чей-то голос произнес:

— Что здесь происходит?

Все как по команде замолчали. Молодой человек опустил руку с хлыстом и обернулся.

Когда пришедший заговорил, хватка того, кто меня держал, ослабла, и я вырвался на свободу. Я, наверное, смог бы проскочить между людьми и конями, попробовать убежать, хотя, вероятно, всадник мог догнать меня за несколько секунд. Но я и не пытался бежать. Я смотрел во все глаза.

Пришедший был высокого роста, на полголовы выше моего оставшегося без плаща молодого офицера. Он остановился между мной и факелами, свет их слепил глаза, и я не мог хорошенько рассмотреть этого человека. Языки пламени, расплываясь и слепя, все еще плыли у меня перед глазами, голова раскалывалась от боли, зубастым зверем вновь обрушился холод. Я видел лишь обращенную ко мне высокую фигуру, на лишенном выражения лице темнели глаза.

Я с трудом вдохнул воздух.

— Это был ты! Ты видел меня, правда? Я бежал к тебе на помощь, только споткнулся и упал. Но я ведь не убежал — скажи ему! Прошу тебя, милорд! Я и правда собирался положить этот плащ на место прежде, чем он за ним вернется. Прошу тебя, расскажи ему, что здесь было!

— О чем ты? Что рассказать?

Я заморгал от слепящего сияния факелов.

— Да о том, что случилось только что. Ведь это… это ты убил того быка?

— Я сделал — что? — И до того было тихо, а тут наступило полное молчание, нарушаемое лишь дыханием столпившихся вокруг нас людей да беспокойными движениями коней.

Молодой офицер спросил резко:

— Какого быка?

— Белого быка, — ответил я. — Он перерезал быку горло, и кровь хлынула ручьем. Потому и плащ твой замарался. Я пытался…

— Откуда, клянусь адом, ты узнал о быке? Где ты прятался? Кто проболтался?

— Никто, — удивился я. — Я сам все видел. Разве это такая уж тайна? Сначала я подумал, что это видение, после хлеба и вина мне захотелось спать…

— Проклятье! — Это вновь подал голос молодой офицер, но на этот раз к нему присоединились и другие; их злость, казалось, окутывала меня. — Да убить его, и дело с концом… Врет он… Врет, чтобы спасти свою жалкую шкуру… Шпионил, наверное…

Высокий человек не сказал ни слова. И не сводил с меня глаз. На меня накатила какая-то злость, и я горячо заговорил, обращаясь прямо к нему:

— Я не шпион и не вор! Я устал от всего этого! Что мне было делать, замерзнуть до смерти, спасая жизнь коня? — Стоявший сзади взял было меня за руку, но я стряхнул его ладонь жестом, который, верно, порадовал бы моего деда.

— И я не нищий, милорд. Я свободный человек, прибывший сюда, чтобы поступить на службу к Амброзию, если он примет мои услуги. За тем я и приехал из моей страны, и только… только благодаря несчастливому стечению обстоятельств остался я без своих одежд. Я — я может быть и молод, но знаю кое-что важное и умею говорить на пяти языках… — Голос мой сорвался. Кто-то издал приглушенный звук вроде смешка. Я унял дрожь и добавил, как подобало члену королевского дома: — Я прошу тебя, милорд, милосердно предоставь мне убежище и скажи, где я смогу утром разыскать Амброзия.

Снова повисла тяжелая тишина, такая плотная, что казалось, ее можно резать ножом. Молодой человек открыл было рот, собираясь сказать что-то, но тот, другой, приподнял руку. Судя по тому, как они ждали его слов, он был их командиром.

— Подожди. Он не дерзит. Посмотри на него. Подними факел выше, Люций. Как же тебя звать?

— Мирддин, господин.

— Хорошо, Мирддин, я выслушаю тебя, но говори ясно и быстро. Я хочу услышать о том быке. И начни с самого начала. Ты увидел, как брат мой ставит вон туда, в загон, своего коня, и чтобы согреться, ты снял с коня этот плащ. Начни с этого момента.

— Да, милорд, — послушно сказал я. — Я также достал из седельной сумки еду и вино…

— Так это ты о моем хлебе и вине? — вмешался молодой офицер.

— Да, господин. Извини, но я почти ничего не ел четыре дня…

— Не отвлекайся, — коротко бросил командир. — Продолжай.

— Я спрятался вон в ту кучу хвороста, рядом с углом загона, и, наверное, задремал. Когда проснулся, то увидел быка, за тем стоячим камнем. Он пасся там совершенно спокойно. Затем пришел ты, в руках у тебя была веревка. Бык бросился на тебя, но ты набросил на него веревку, а потом вскочил ему на спину, задрал ему голову и убил ножом. Кровь так и хлынула. Я побежал на помощь. Не знаю, как бы я мог помочь тебе, но все-таки побежал. Потом запутался в плаще и упал. Это все.

Я остановился. Переступила ногами лошадь, кто-то прочистил горло. Все молчали. Мне показалось, что Кадаль, державший меня слуга, немного отодвинулся.

Командир очень ровным голосом спросил:

— Рядом со стоячим камнем?

— Да, господин.

Он повернул голову. Пешие и всадники находились совсем рядом с камнем. Я видел его поверх плеч всадников; освещенный факелами, он вздымался на фоне ночного неба.

— Расступитесь, пусть он посмотрит, — сказал высокий человек, и некоторые из окружавших меня сдвинулись в сторону.

Камень был от нас футах в тридцати. У его подножия выбеленная изморозью трава была испещрена следами сапог и отпечатками копыт — но ничего больше там не было. На месте, где упал бык и хлынула из его горла черная кровь, лежала теперь лишь примятая изморозь да тень камня.

Человек, державший факел, приподнял его, чтобы посветить в сторону камня. Свет упал теперь и на задававшего мне вопросы, и тут я впервые увидел его вполне отчетливо. Он был не так молод, как мне показалось; лицо его было испещрено морщинами, брови нахмурены.

Глаза его были темными, а не голубыми, как у его брата, и сложен он был плотнее, чем мне поначалу показалось. На его запястьях и воротнике блеснуло золото, тяжелый плащ ниспадал длинными складками до пят.

Я произнес, заикаясь:

— Это был не ты. Извини, это… теперь я понимаю, мне все это привиделось. Никто не станет выходить с веревкой и коротким ножом на быка… и никому не под силу поднять быку голову и перерезать ему горло… это было одно из моих… это было видение. И там был не ты, теперь я вижу. А я — я думал, ты тот самый человек в шапочке. Прости.

Люди снова заговорили, но на этот раз в голосах их не было угрозы. Молодой офицер сказал совсем другим тоном, чем говорил до того:

— А как он выглядел, этот «человек в шапочке»?

Его брат быстро произнес:

— Не имеет значения. Не сейчас. — Он протянул руку, взял меня за подбородок и приподнял мне лицо: — Говоришь, тебя зовут Мирддин. Откуда ты?

— Из Уэльса, господин.

— А. Ты, значит, и есть тот мальчик, которого привезли из Маридунума?

— Да. Так ты знал обо мне? Ох! — Потеряв голову от холода и возбуждения, я лишь сейчас понял то, что следовало понять давным-давно. Я дрожал, как нервный пони от холода и от странного ощущения, в котором возбуждение мешалось со страхом. — Ты, верно, и есть тот самый граф; ты, должно быть, сам Амброзий.