Ночи дождей и звезд - Мейв Бинчи

— Нет, не хотите. Вам нужно, чтобы я сказала, что все будет хорошо без каких-либо усилий с вашей стороны, не так ли?

— Если бы сказали мне убедительно, мне бы точно понравилось, — признался он.

— Буду через десять минут, — отозвалась она. Томас заметил, что на ней чистенькая желтая кофточка с маленькими вышитыми розочками. Она, должно быть, хранила свои вещи в сувенирной лавке.

— Какая прелесть, — указал он на вышивку. — Это вы сами сделали?

— Нет, это сделал кое-кто другой. Работе лет тридцать.

— Неужели? И кто же?

— Теперь не имеет значения, Томас. Она вышивала словно ангел.

Томас сглотнул слюну. Слишком много вопросов.

— Кажется, я слишком любопытен, Вонни, простите, не обязательно все рассказывать.

— Ну что же, это уж как посчитаете нужным. Вы четверо так сильно интересуетесь мною… расспрашиваете всех в Агия-Анне, — наивно улыбнулась она.

Томас уставился в пол.

— Вам все рассказали? — грустно произнес он.

— Конечно! — Для нее это было неудивительно.

— Простите, мы всюду суем свои носы. Поверьте, Вонни, вы особенная. Мы все восхищаемся вами.

— Польщена и потрясена. Но, пожалуй, расскажу вам все, что вы хотите знать. — Она улыбнулась ему, чтобы приободрить.

— Не знаю. Теперь, когда я могу задавать вопросы, не знаю, о чем спросить. Возможно, о том, счастливы вы или нет?

— Да, думаю, я совершенно счастлива, как это обычно бывает. А вы, Томас, счастливы?

— Нет. Не счастлив, и вы это знаете. Я все испортил с Биллом, вы же сами сказали. Но мы хотели поговорить о вас.

— Что же рассказать?

— Думаю, какой у вас был муж и что с ним случилось, — неуверенно произнес Томас.

Ему было неловко задавать наводящие вопросы, но Вонни чувствовала себя совершенно свободно.

— Очень трудные вопросы. Его звали Ставрос, он был очень смуглый, огромные карие, почти черные глаза, черные волосы, всегда до плеч, модно или немодно. Его отец работал парикмахером здесь и часто говорил, что стыдится своего дикого и заросшего сына и что Ставрос портит всю рекламу парикмахерских талантов его отца. Он не был высоким, скорее, вы бы назвали его крепышом. Как только я увидела его, поняла сразу, что никого другого мне не надо.

— А где вы с ним повстречались? Здесь, в Агия-Анне? — спросил Томас.

— Нет. Мы встретились в другом месте. В совершенно другом месте, — произнесла Вонни почти мечтательно.

— Мне умолять, чтобы вы рассказали, или сами расскажете?

— Я встретила Ставроса в Ардивине, в маленькой деревушке на западе Ирландии весной тысяча девятьсот шестьдесят шестого, еще до вашего рождения, Томас.

— Да, но я родился четыре года спустя, совсем скоро, — уточнил он.

— Он работал в гараже на главной улице. Там никогда прежде не видели никого более экзотичного. Настоящий живой грек на главной улице, на нашей единственной улице. В Ардивине больше ничего не было. Изучал английский, как говорил он, и торговлю автомобилями и просто хотел посмотреть мир. Прежде Лондон и даже Дублин. Но сказал, что у нас ему нравится, почти как у него дома в Агия-Анне. Все знакомо и удобно. — Она умолкла, задумавшись.

Томас не решался спрашивать ее дальше. Независимо от его расспросов она либо скажет больше, либо нет.

— Я еще училась в школе, выпускной класс. Родители надеялись, что по окончании удостоюсь распределения по специальности, получив место учителя начальных классов. Это было все равно что выиграть государственную стипендию, бесплатное обучение, карьеру, постоянную работу и пенсию.

— Но распределение не состоялось? — тихо предположил он.

— Не знаю, было оно или нет. Я не интересовалась, потому что была так влюблена в Ставроса, что до всего остального мне не было никакого дела. Я перестала ходить в школу, забросила учебу, не думала об экзаменах. Каждый день я мечтала лишь о том, чтобы спрятаться от сестры и украдкой пробраться на задворки «Ардивин моторс». Быть рядом с ним стало для меня главной целью.

Томас с удивлением слушал ее спокойный рассказ о первой любви.

— Поэтому хозяин гаража Джимми Кин стал подумывать, что Ставрос начал плохо относиться к работе, и поговаривал, что собирается его уволить. От тревоги за него я потеряла аппетит и сон. Что делать, если Ставросу придется уехать? Тогда я засела за учебу, пошла сдавать экзамены, но ни слова не понимала в вопросах и тем более не смогла на них ответить.

— Каковы были результаты? — по своей преподавательской привычке заинтересовался Томас.

— Не имею представления. Понимаете, в то лето в Ирландии произошло самое замечательное событие. Забастовка банковских служащих! — От воспоминаний у нее засверкали глаза.

— Банки забастовали? Не может быть!

— О да, они забастовали, — радостно сказала она.

— И как же люди с этим справились?

— Доверием в основном. Долговые расписки. Выпустили даже бланки чеков, чтобы как-то нормализовать ситуацию.

— И?..

— И то, что случилось потом, было почти чудом, — оживилась Вонни. — В супермаркетах собралось много наличности, а в банк не положишь, поэтому они обналичили эти чеки тем, кому доверяли. В большом городе в десяти милях от нас был супермаркет, где меня знали, потому что менеджер был кузеном моей мамы. Поэтому я обналичила чек на две с половиной тысячи фунтов. И в тот день Джимми Кен объявил, что увольняет Ставроса.

Вонни начала ходить по комнате, но рассказывать не перестала.

— Он говорил, что будет скучать по мне, что я была его настоящей любовью и что однажды мы обязательно встретимся, что он возвращается в Агия-Анну, что откроет там бензозаправочную станцию и пошлет за мной. Я спросила, почему нельзя уехать вместе сразу, — у меня есть деньги, чтобы ему помочь начать дело. Сказала, что это были мои сбережения.

— Конечно же, он был рад.

— О да, очень обрадовался, а мои родители нет. В тот день я сказала им, что мне семнадцать с половиной, что через полгода я могу выйти замуж без их согласия, и что они тогда сделают? Запрут меня? Они кричали и ругались, говорили о плохом примере для моей сестры, о том, как им потом смотреть в глаза людям Ардивина. Мой отец работал учителем, человек важный и уважаемый. Мама состояла в родстве с крупными владельцами сети магазинов в нашем районе. Позор на всю семью.

— Но вам было не до них.

— Я сказала, что уезжаю той же ночью. Мы так и сделали, уехали на семьсот тридцатом автобусе.

— А деньги?

— Ах да, деньги. Когда банковская забастовка закончилась, мы были уже в Агия-Анне. Прекрасное путешествие поездом и по морю, сэкономили всю кучу денег. Я к ним не прикасалась, пока мы не добрались сюда. Путешествовали по Италии и Швейцарии, питались сыром и хлебом. Никогда в жизни я не была так счастлива. Никто никогда не был так счастлив, как я тогда.

— А когда вы приехали сюда?

— Это не было так замечательно. Понимаете, это ужасно. Девушка, беременная от Ставроса, решила, что он вернулся, чтобы жениться на ней. Это была Кристина, сестра Андреаса и Йоргиса. Когда она поняла, что он вернулся не к ней, то пыталась покончить с собой, а вышло так, что убила не себя, а его ребенка, что носила под сердцем. Для всех это было страшное время.

— Что случилось с Кристиной?

— Она попала в больницу на горе, знаете, в ту, что по дороге в Калатриаду.

— Да, знаю. И… что было с вами, Вонни?

— Со мной? Я выучила греческий, купила бензоколонку, научилась менять колеса, накачивать камеры. Навещала Кристину каждую неделю. Она со мной не разговаривала сорок пять недель, но однажды заговорила. Потом ей стало лучше, и она вышла замуж за хорошего человека. У нее теперь дети и внуки. Живут на другом краю острова. Мы с ней часто видимся.

— Ставрос женился на вас?

— Была гражданская церемония в Афинах. Никто не воспринял это как настоящую свадьбу… ни моя семья в Ардивине, ни его семья здесь, в Агия-Анне.

Голос у нее зазвучал устало, но Томас знал, что подгонять нельзя.

— А в тысяча девятьсот семидесятом году, в тот самый год, когда вы родились в Калифорнии, появился на свет наш сын Ставрос. К тому времени люди ко мне привыкли. В церкви были крестины, и даже отец Ставроса смягчился и пел песни. Пришла Кристина и принесла мне все необходимое для малыша, что сшила сама, когда надеялась родить ребенка от Ставроса.

— Как интересно, — сказал Томас.

— Знаю. Конечно, ни слова из Ирландии. Я написала им, что у них теперь внук. Ничего в ответ.

— Они, наверное, были слишком расстроены.

— Последней каплей были деньги, которые я унесла.

— Ах да, деньги, — улыбнулся Томас.

— Но я всегда была готова вернуть все до последней монеты.

— Конечно, — согласился он, нисколько не сомневаясь.

— И я вернула, — добавила она, словно это было совершенно естественно.