Дети проходных дворов - Руслан Белянцев

— Часы остановились. — говорит шепотом Кира, не слыша хода настенных часов.

Я ложу палец на ее губы, чтобы она не нарушала тишину. Она прижимается ко мне тесней. Я глажу ее волосы, опускаюсь рукой к шее, ниже она мою руку не пускает, отводит в сторону.

В коридоре загорается свет. Он предательски просачивается к нам сквозь щель между полом и дверью. Слышно, как кто-то из ее домашних встал и прошел на кухню в тапочках.

— До завтра, спасибо, что провел. — произносит она, улыбаясь.

Я встаю и помогаю подняться ей.

— Не за что. — улыбаюсь в ответ.

Она проходит в коридор первой, отворяет мне дверь на лестницу и держит ее открытой, пока я не спускаюсь вниз, чтобы можно было, хоть что-то видеть.

Дорога домой необычайно тихая. Всего одно одинокое и от этого неимоверно шумное авто пролетает вдоль аллеи.

С приближением выпуска наши отношения потускнеют. Мы будем продолжать общаться, но все реже и почему-то холодней. Я почувствую, что её интерес ко мне погаснет, что незримая вуаль отгородит нас друг от друга. Так бывает.

Этот вечер рядом с ней наедине становится последним. Он состоялся лишь благодаря темноте школьного двора, мерцанию звезд и неудержимому юному порыву любить.

— К доске пойдет отвечать….

Только не я! Химия. Всё, что я знаю по химии, это первая и вторая четверть восьмого класса. Таблица и валентности. Всё! Боже, я ведь так отстал, так безнадежно отстал. Я не учил химию уже три года. Я открывал иногда учебник и, ничего не понимая, закрывал его. Только не я! На кого же укажет перст судьбы? Неужели в этой такой большой аудитории прозвучит именно моя фамилия? Всё раскроется! Меня выгонят!

— К доске пойдет… — учительница нагнулась над журналом. И я вижу, как она водит ручкой в самом начале списка, там, где моя фамилия…

В этот момент я проснулся. Густой вечер начинал зажигать окна в домах. Мама что-то готовила на кухне, я слышал, как позвякивает у нее посуда и льется вода из крана. Мне пора к ресторану.

Я выхожу в сумеречный вечер. На улице доминошников сменяет уже новое поколение мужиков примерно моих лет, похожих на приезжих из умирающих от безработицы сёл. Они не играют ни в домино, ни, тем более, в шахматы. Они пьют пиво, сидя на корточках и ведут свои нехитрые диалоги, затягиваясь сигаретами. Здесь их не так много, как в спальных районах столицы, когда теплая погода вынуждает выходить жителей прокуренных квартирок и оккупировать пространство во дворах, наливайках и скверах. Бутылка пива — вечный аксессуар их одежды и имиджа. На лицах максимум самомнения и высокомерия. Но это всего лишь маска. Маска от зависти, злости, обиды и невозможности перемен к лучшему. Им некуда дальше идти по дороге этой жизни. Все они понимают, что при всех современных возможностях у них ничего глобально не изменится. Они никогда не станут хозяевами этой жизни, не станут богатыми бизнесменами, не станут владельцами дорогих апартаментов и автомобилей, никогда не появятся на страничках светских хроник. Это осознание, которое пришло к ним еще сразу после дембеля, опускает их руки. И ничего из вышеперечисленного им уже не нужно. Они приучили себя к этой мысли. И совершенно понятно, что прилагать усилия бесполезно. Таков рок. Ничего яркого, кроме срочной службы в армии, у них не происходило. Все, что они могут вспоминать бесконечно это ее родимую, службу, эту путевку с провинциального двора в большую жизнь и обратно. Общество, ориентированное на материальные блага, ставит их в тупик, в конце которого слоган "Бесперспективняк". А экраны телевизоров каждодневно бомбардируют их психику рекламой иного стиля жизни, где ухоженные красотки садятся в дорогие автомобили, за рулем которых сидят статные мужчины в костюмах от знаменитых домов мод.

Ранее, еще до революции, сверхзадачу жизни человека для масс растолковывала православная церковь. И в этой концепции мироустройства находилось место всем: и знати и пролетарию с крестьянином. В народе хоть как-то, но витал дух понимания, что всем воздастся и все будут счастливы, если не здесь, то там, в лучшем мире. Потом пролетарий строил светлое будущее и был, как все и было хорошо ему, хотя бы от осознания, что не хуже других и, что по-другому не бывает. Сейчас же великий идол Мамона не оставил пролетарию ничего, кроме желания исказить реальность бутылкой и косяком.

Мужики оборачиваются в мою сторону. Когда я прохожу мимо, замолкают. Я успеваю окинуть каждого взглядом.

— Добрый вечер! — говорю я.

— Добрый! — слышу в ответ с нотками недоумения.

Они долго и молча провожают меня взглядом, пока я разворачиваю машину во дворе и выезжаю на улицу.

— Мужики, — говорит наш физрук. — Нужно завтра сыграть в футбол с восьмой школой. Начинается чемпионат между школами. Я только сегодня узнал. Подумайте, кто из вас на поле сможет достойно выйти.

Наш физрук — молодой парень, после пединститута и армии. Он относится к нам с вниманием. От него исходит уважение к ученикам и мы это чувствуем. Отвечаем ему взаимностью. Мы не стараемся не срывать его уроков, не пререкаемся с ним. У нас взаимопонимание. У него нет клички, хотя такая есть у каждого учителя физкультуры и труда мужского пола. Мы называем его просто по фамилии, Ширмой. Правда, в этом чемпионате нам предстояло его подвести. Хотя, он мало расстроился из-за этого факта.

— Хорошо, мы сыграем. — отвечаем мы.

— Там с вашей параллели парни еще будут, но если, кто-то играть не будет, пусть просто на трибуне посидит, вдруг замена потребуется. Поле у восьмой школы большое, профессиональных размеров, там долго не побегаешь. Да, и просто поддержать боевой дух, так сказать, поболеть. — просит нас Ширма.

После школы мы договариваемся, где будем встречаться завтра, и кто выйдет на поле.

— А я предлагаю перед матчем забухать. — говорит Макс, вполне серьезно с мефистофельским выражением на всегда веселом саркастическом лице.

— А играть как?

— Кто играет, может не пить. А остальные — спокойно. Я играть не собираюсь. А забухать хочу.

— А что, это мысль, когда мы последний раз собирались? Октябрь уже начался, — одобряем мы эту идею. — Пойдем через парк и прямо там забухаем. Там красота сейчас, листья желтые.

На следующий день мы собираемся в составе восьми человек возле входа в парк. Последним приходит Макс, с пакетом, где упакована банка с самогоном.

— Кто-то стаканчики взял? — осведомляется Макс.

— Стаканы есть! Вот такие! — и я показываю четыре маленькие пятидесятиграммовые пластмассовые чашечки от походного кофейного набора.

— Отличная вещь! — крутит в руках миниатюрные чашечки Макс и остальные пацаны.

— Серега, ты воду должен был взять?

— А вот это что? — Серый указывает на пластиковую бутыль с водой, стоящую на парапете ограды парка. — И батон есть, и яблоки, так что не волнуся, дорогой. — смеется Серега.

— Благодарю за службу, — улыбается ему Макс. — Пошли уничтожать алкоголь. Наша задача сделать мир чище от этой заразы. — и он трясет своим пакетом.

В парке тихо. Будний день не способствует большому количеству прогуливающихся. В основном на пути нам попадаются пожилые пары и школьники. Мы сворачиваем вглубь зарослей по узкой тропе. Пасмурный и моросящий осенний день подмочил ковер из опавших листьев под нашими ногами. Дышится легко и приятно.

— А девки так с нами и не захотели тащиться на игру? — осведомляется Саня.

— Неа.

— Вот, суки, — глумливо ржет Серега. — Мы им покажем, как бросать мужиков одних. Сейчас так подготовимся, что восьмая школа впадет в ступор от нашего видона.

— Стаканы, — словно хирург командует Макс, открывая банку. — Воду! Первые два пошли.

Первыми выступили Серега и Саня. Они опрокидывают по две порции прозрачной жидкости себе в головы. Одна порция самогона, вторая — воды. На глазах появляются слезы.

— Ёп! Сколько тут оборотов? — хрипит Серега.

— Семьдесят! — довольно ухмыляется Макс. — Следующие! — один из стаканчиков достается мне.

Самогон обжигает меня всего изнутри. Из глаз брызгают слезы. Я запиваю водой и вгрызаюсь зубами в яблоко.

— Ого! Я уже чувствую. — улыбается Саня. — Вставляет мгновенно!

— Тихо. — прислушивается Серега. — Конники едут. — приглушенно говорит он. Через несколько секунд недалеко от нас по тропинке проезжает наряд конной милиции. Они главные борцы за трезвое времяпровождение в парке.

— Уехали. Летом они у нас литр вина на землю вылили. Старший из низ выливал, а сержантики чуть не плакали. По глазам было видно, как им жаль. Такой продукт в землю ушел!

Макс разливает сэм еще по паре кругов. Мы опять со слезами проглатываем его домашний продукт.

— Еще по одной? — спросил Макс, когда банка уже значительно опустела.

— Не, Макс, кончай, мы тут ляжем. И так по шарам дало нехило.