Мессия, пророк, аватар - Орест Ницман

Рови-Натха вздохнул. До весны все-таки еще далеко! А хочется немедленно, сразу двинуться в путь. Не расплескать бы переполненную чашу знаний, донести бы до дома…

Нет, смирись Рови-Натха, придется тебе потерпеть. Делай каждое утро то, к чему привык: прогуливайся возле своей пещеры, умывайся ключевой водой, готовь себе нехитрую пищу, добытую в горах, и размышляй, споря с самим собой. Потерпи, Рови-Натха!

Новый мешиах

Поздним летним вечером, когда изнуряющая жара спала и овечьи отары вернулись с пастбищ, дочиста обглодав кусты по берегам реки, в город Назарет вошел высокий человек в длинной холщовой, когда-то белой, а теперь сильно запыленной одежде. Волосы спадают на плечи, в одной руке у него сандалии с оборванными ремешками, другая рука опирается на посох. Это – Рови-Натха. Он вернулся. Ему двадцать девять лет. В город он вошел никем не замеченный, никто не встретился ему на пути, и не у кого спросить дорогу к дому старого Ровоама. А Рови-Натха, конечно, забыл, где же тут, в лабиринте улочек, затерялся отчий дом.

Вот уж и костры стали зажигаться тут и там. Рови-Натха ходил от одного костра к другому, всматривался в лица сидящих у огня людей, пока не заметил совсем седого немощного старика. Тот сидел на корточках, а его борода свисала до земли между коленями. Худая жилистая рука палкой ворочала угли. Наугад. Старик был слеп.

Рови-Натха постоял возле старика и тихонько позвал:

– Отец…

– Что нужно тебе? – Старик не повернул головы.

– Отец, – теперь уже уверенно произнес Рови-Натха, – я вернулся.

Старик сразу как-то весь обмяк: голова опустилась еще ниже, руки беспомощно повисли, выпустив палку.

И вдруг он выкрикнул, зло и капризно:

– Нехама!

Она почти сразу вышла из дома. Мельком бросила взгляд на незнакомого человека и спросила старика:

– Что тебе опять нужно, муж мой? – И сразу же: – И что хочет от тебя этот человек?

Она подошла ближе, всмотрелась и… со слабым стоном упала на колени.

– Ты ли это, Рови? – еле вымолвила Нехама.

Ему пришлось внести в дом обессиленную мать. Ровоам ворча ковылял сзади, находя дорогу на ощупь.

Каким же маленьким стал их дом! И все предметы измельчали. А жива ли еще… Что это он? Как может быть жива их белая ослица, если с того дня, как он покинул дом, минуло пятнадцать лет?..

Мать пришла в себя. Будто угадав его невысказанный вопрос и словно это было самым важным из того, что нужно сразу, не откладывая, сообщить вернувшемуся сыну, она сказала:

– Зато у нас есть козы… Ну… не те, конечно, а уже другие. Ровоам выводит их пастись, хотя он и вовсе ослеп.

– Да, не вижу я почти ничего, ты, человек, называющий себя нашим сыном Рови.

– Что ты?! – возмутилась Нехама. – Как у тебя язык-то поворачивается сказать такое, муж мой? Это же он, наш дорогой Рови.

– Почему я должен верить? Я ведь не могу его увидеть… Теперь много обманщиков ходят по земле и только и думают, как бы завладеть чужим имуществом… Но если ты его узнала, Нехама, то пусть он и будет нашим Рови. И я этому очень рад.

– Узнала, конечно, узнала! – воскликнула Нехама.

Она вглядывалась в мужские черты сына, стараясь при свете тусклой лампадки угадать, отыскать прежнее, мальчишечье. И – нашла. Вот они, эти смешные складочки возле крыльев носа – тонкого и прямого, – когда Рови улыбается. И рассмотрев складочки, она так обрадовалась, что вдруг рассмеялась, запричитала, засуетилась.

– Я вымою твои ноги, Рови, – говорила она. – А вот и молоко от наших коз… Ты так устал, так устал… Отдохнешь здесь… И больше никогда, никогда не покинешь нас… Правда, сынок? Правда?

Рови – да, теперь он больше не Рови-Натха – с удовольствием, какого давно ни испытывал, отдался хлопотам матери…

Он проспал всю ночь, весь следующий день и пробудился только к вечеру. Нехама вошла к нему в комнату с тускло светящейся плошкой. Огонек колебался от движения воздуха, длинные тени метались по стенам.

– К тебе Иоанн, брат твой, – недовольно объявила мать. – Он уже приходил, когда ты спал… Ровоам не должен знать, что Иоанн здесь.

– Не помню его, мать. Чей он сын?

– Он сын Шлёме и тети Елишебы, моей старшей сестры.

– Их я тоже не помню… Но пусть Иоанн войдет.

А тот уже стоял на пороге – высокий, худой.

Нехама вышла, оставив плошку на столе.

– Ты – Иоанн? – спросил Рови. – Садись.

– А ты – Рови, Ровоам? Вот мы и встретились. Давно мечтаю я о встрече с братом.

Оба с интересом всматривались друг в друга. Но что можно разглядеть при слабом свете коптилки?

– Значит, ты вернулся, – сказал Иоанн после некоторого молчания.

– Да. Меня не было здесь пятнадцать лет.

– А я живу здесь… Там, совсем рядом… Знаешь, как я узнал о твоем возвращении?

Рови отрицательно покачал головой.

– Твоя мать весь день была такая радостная, какой я ее еще никогда не видел… Она, знаешь, приносит еду в мою хижину. Я тут прячусь. Меня преследуют. Я уже сидел в яме у царя. Знаешь за что?

Рови снова качнул головой. «Где уж знать?» – подумал. Иоанна он видит впервые…

– Меня посадили в яму, – с гордостью продолжал Иоанн, – за то, что я предрекал приход нового мешиаха – Спасителя. Я говорил: он станет царем Иудейским… Из-за меня умерла прекрасная Шаломе.

– Кто это?

– Дочь одного царского вельможи… Тезка царевны Шаломе… Она была прекрасна, как луна… И вот вонзила себе нож в нежный животик… Она меня любила. Требовала меня обезглавить – подражала царевне в своих прихотях, дурочка, – обезглавить, чтобы потом целовать в уста мою мертвую голову… А я бы хотел, чтобы она целовала меня живого. Но это было невозможно… Царь почему-то выпустил меня. Я бежал, пока они не передумали.

– Я знал легенду о той развратной царевне, – задумчиво произнес Рови. – А того обезглавленного человека тоже звали Иоанном?.. Это было очень давно, в нашем с тобой раннем детстве. Так, по-моему, да?.. Нет, еще раньше.

Иоанн только кивнул. Он молчал и долго смотрел на плававший в масле фитилек лампадки. Рови ждал, продолжит ли он свой рассказ. Наконец, не дожидаясь более, сам принялся рассказывать о себе, о своих скитаниях:

– Я ведь ушел из дому с караваном купцов. Мы прибыли в Индию, в ту ее часть, где самые высокие горы. Там я оставил караван… и одного очень хорошего человека. Он был мне все равно что настоящий отец… вместо этого ворчуна Ровоама. Звал я его – дядя Симеон. Потом, в горах, встретил я самого великого гуру. Жил у него… Да много было всего…

– Была ли у тебя женщина? – вдруг спросил Иоанн, спросил в упор, приблизив лицо к лицу Рови.

– Хм!.. – Тот замешкался и отпрянул вначале: «Говорить или не говорить?» И решил сознаться. – Была… Ее звали Сита… Она говорила, что будто бы зачала от меня, выполнив предназначенное ей богами… нет, природой.

– Почему же не богами?

– Природой, только природой! Богов нет. Их выдумали люди. Я понял это за пятнадцать лет странствий… Я шел туда, чтобы укрепиться в божественном, но убедился в обратном.

– Что ты, что ты! – Иоанн замахал руками. Тени от его рук зловеще летали по стенам.

– Да, у меня больше нет сомнений, Иоанн, брат мой. И я собираюсь здесь говорить людям правду о Вселенной, собираюсь раскрыть им глаза.

– Нет, так делать нельзя. – Иоанн взял Рови за руку, посмотрел ему в глаза, нахмурился. – Тебя схватят. Посадят в яму, как меня… Да и люди тебя не поймут. Они уже ждут прихода нового Божественного человека, нового Спасителя, мешиаха… И я тут многое сделал, многое подготовил: я проповедовал им, я крестил их священным знаком креста – знаком мешиаха. Вот так, как крещу сейчас тебя… И они верили мне… Но Спаситель-то не является. Меня сочли обманщиком, побили… Вот я и скрываюсь.

Он внезапно замолчал, пристально вглядываясь в лицо Рови. Они сидели друг против друга, светильник был между ними. Лица выглядели таинственно и страшно.

Иоанн не выпускал руки брата. Вдруг он сильно сжал ее и прошептал:

– Мне нужно тебе многое сказать. Давай встретимся завтра на рассвете. Уйдем из города, поговорим вдали от людей. Одни между небом и землей. Давай?.. А сейчас я ухожу.

Он резко поднялся и быстро вышел. Огонек светильника качнулся и погас. «Что пришло в голову этому странному человеку?» – подумал Рови. Он решил не зажигать светильник, побыть в полной темноте. Он размышлял о том впечатлении, какое произвел на него двоюродный брат – человек вполне обычной внешности и в то же время не такой, как многие. Но до Рови уже дошли рассказы о проповеднике почти разбойничьего облика, с дьявольской какой-то убежденностью предсказывавшем явление Спасителя. Во всяком случае, думал Рови, в нем определенно присутствует огромная внутренняя сила. Он на себе только что почувствовал силу его воли, когда молча, ничего не спрашивая, согласился на завтрашнюю встречу поутру за городскими воротами.

Сон не шел к нему, как ни старался он уснуть, отыскивая на жестком ложе удобное телу положение… «Да еще этот фанатичный взгляд темных глаз Иоанна, – продолжал он думать о брате. – Никак не отвязаться от их проникающего огня. А не дьявол ли Иоанн в человеческом обличье?» И тут же Рови, младший, устыдился своей нелепой мысли о старшем, Иоанне…