Следствие… Том 1 - Георгий Бурцев

— Этого не произойдёт. Если б они хотели выкупить тебя, давно бы это сделали. Твоё спасение только в бегстве. Решайся. Я помогу тебе бежать и укрыться. У меня есть много денег. Я смогу в чужой стране купить имение, где мы смогли бы жить.

— Но… У меня… Есть отец.

— Я знаю, поэтому хочу, чтобы вы стали моей женой… Это единственная возможность спастись.

— Но ведь ваш сан не позволяет вам поступать вот так…

— Мы были бы в тайном браке, — зашептал Кошон, прикасаясь одними пальцами к её руке.

Жанна одёрнулся руки и скрестила их на груди.

— Но я не хочу быть тайной женой.

— Жанна, дорогая, это я был бы тайным мужем, — тяжело дыша, захрипел Кошон.

— Значит, я буду вашей служанкой?

— Ну, что ты, на эту работу всегда найдутся другие. А ради тебя я отрекусь от сана.

— Нет, нет, я не желаю уезжать из Франции, покидать дом, короля, где-то прятаться. И потом, когда кончится война, я, наверное, выйду замуж за человека, которого полюблю. Впрочем, он, наверное, погиб, как погибну скоро и я…

— Ну, что за глупости, Жанна! Ты будешь жить. У тебя будет много красивой одежды вместо этого мужицкого военного рубища. Ведь ты так хороша, Жанна!!! — прелат протянул к ней дрожащие руки, прикоснулся к её тонкой талии; потом рухнул на колени и простонал. — О, Боже!

— Нет, нет! Ну, что вы! Это же невозможно! Неужели вы не понимаете? Это невозможно! Я никогда не полюблю вас! Идите! Идите! Молитвой усмиряйте свою страсть!

— Жанна, я прошу тебя!

— Нет! Ступайте!

— О, Боже! Помоги мне!

— Уходите! Уходите!!! — Жанна вскипела и топнула ногой.

Прелат тяжело поднялся с колен и поплёлся к двери. Выйдя в коридор, медленно, шаркающей походкой побрёл с факелом в руке. Вдруг столкнулся с кем-то в узком коридоре башни. Отшатнулся. Поднял выше догорающий факел и увидел перед собою испуганное лицо Николы Mиди.

— А вы зачем здесь?! — прохрипел Кошон.

— Я… Я… Хотел… Посоветоваться, — пролепетал заседатель.

— И потому пришли сюда?! Идите! Уходите отсюда!!!

Я говорю правду

Ночью к закрытой на замок двери подкрался монах. Припал ухом к двери. Послушал. Затем приложил ладони ко рту и, подняв голову к потолку, негромко, но очень выразительно, красивым, низким голосом позвал:

— Жанна! Жанна! Это я — святой Михаил!

Он опять припал ухом к двери и, услышал лёгкое движение за нею.

— Ты слышишь меня, Жанна? Я помню о тебе! Ты страдаешь, Жанна?

Монах вновь припал ухом к двери и услышал за нею девичий голос:

— Да-а…

— Не падай духом, Жанна! Господь помнит о тебе и не даст погибнуть! Ты только молись! Ты слышишь?

— Да-а… — опять услышал монах.

— Жанна, не уступай своим судьям. Не поддавайся и не верь им! Обещай, что будешь помнить мой завет.

— Обещаю, — дрожащим голосом прошептала девушка.

— Обещай, что не расскажешь врагам о планах короля!

— Обещаю, — прошептала Жанна.

— Молись и Бог пошлёт тебе спасение, — сказал монах и тихо, осторожно ступая босыми ногами по полу, исчез.

Жанна подошла к окну и подняла глаза к звёздам. Было тихо и темно. По дороге, идущей рядом с замком, с глухим цокотом копыт проскакали несколько всадников. И опять стало тихо, только слышно было негромкое, многоголосое кваканье лягушек на реке да стрекот насекомых в траве под стеной.

Жанна круто повернулась к постели. Схватила тюфяк и принялась рвать его на полосы. Затем порвала одеяло. Связала полосы в верёвку. Осторожно, стараясь не шуметь, подтащила кровать к окну; привязала к ней один конец, второй бросила в окно, и следом за верёвкой вылезла сама.

Сквозь ладони проскользнул один узел, другой, третий, четвёртый, пятый, вдруг рывок и… Жанна полетела в темноту; упала на камни, по ним скатилась в колючие кусты и потеряла сознание. Очнулась на кровати. Пошевелила руками и ногами, почувствовала боль во всём теле и услышала звон железа. Превозмогая боль, приподнялась. На руках и ногах были кандалы. Она огляделась и обнаружила, что находится в другой камере с зарешёченным окном.

В камеру вошёл монах. Рядом с кроватью поставил еду: хлеб, рыбу, зелень и воду. Жанна села, свесив с кровати. Голова болела. Она подняла руку к голове и ощутила на лбу тугую повязку. Она взяла кувшин, выпила немного воды. Налила на ладонь и плеснула на лицо. Ещё полила и снова плеснула на лицо. Поставила кувшин.

Дверь открылась. Вошёл комендант англичанин, капитан граф Уорвик. Он окинул её брезгливым и злобным взглядом и, не оборачиваясь к солдатам, стоящим за его спиной, приказал:

— На допрос её!

Солдаты взяли её под руки и повели по лестницам и коридорам. Ввели в большой полутёмный зал, где посадили на стул против огромного стола, за которым уже сидели члены трибунала. По сторонам, вдоль стен, на скамьях и стульях сидели священники и профессора.

Поднялся инквизитор.

— Жанна, сегодня ночью ты совершила поступок, противоречащий твоим утверждениям о том, что ты посланница господа. Почему же ты пыталась бежать из плена, будучи уверенной, что Бог спасёт тебя?

Она тяжело вздохнула.

— У нас во Франции говорят: «Помоги себе, и Бог поможет тебе».

— И у тебя ещё есть уверенность, что тебе удастся спастись?

— Да…

— Откуда у тебя эта уверенность?

— Ко мне приходил святой Михаил. Он поддержал меня добрым словом.

— Жанна, ты говоришь глупости. Не могут приходить святые к простым людям! — не отрываясь от стула, направил на неё указательный палец Лафонтен.

— Значит, могут, если ко мне приходили. И я не самая простая. Я дочь старосты. И король меня назначил баронессой.

— Сейчас ты преступница! Ты узница! А к преступникам святые не ходят! Значит, тебе померещилось, приснилось, показалось! — терпеливо поправил её Эстиве.

— Если это померещилось мне, значит, и всё, что случилось в Орлеане, в Патэ, в Реймсе, Компьене показалось вам!

— Жанна, считаешь ли ты себя в здравом уме? — обратился к ней Лемэтр.

— Если я не в этом состоянии, то прошу Бога послать его мне. Если же я нахожусь в этой благодати, то я молю Всевышнего сохранить меня в ней.

Члены трибунала переглянулись.

— Жанна, а известно ли тебе, что ношение мужской одежды женщиной — грех и ересь? — спросил Mиди.

— Знаю… Но если это нужно было для совершения подвига, то это уже не ересь, а благо. Я носила мужскую одежду, потому, что это было нужно Франции.

— Сейчас это уже не нужно Франции, — буркнул Тома де Курсель.

— Тогда дайте мне женское платье, и я уйду домой.

— Почему же ты, Жанна, презрела женское занятие и пошла на войну? — Миди оторвался от стула и завис животом над столом.

— Потому, что Богу было угодно, чтобы я оделась в мужское платье, взяла в руки меч и пошла на войну, а… — она остановилась, с озорной улыбкой глянула на Кошона и продолжила. — А на женскую работу всегда найдется много других.

Председатель суда вскочил, как ошпаренный.

— Ведьма! Еретичка!!! Или ты отречёшься от всего, что ты говорила тут, или мы тебя сожжём!!!

— Отрекись! — поддержал патрона Луазеллер.

— Отрекись немедленно!!! — подхватил Жан Лемэтр.

— Отрекись, еретичка!!! — закричали со всех сторон люди в мантиях и сутанах.

Жанна в испуге схватилась за голову, пытаясь закрыть уши и глаза.

Когда, наконец, наступила тишина, всем стало ясно, что она плачет.

— Я не могу отречься, монсеньёры. Я говорю правду. Ведь я поклялась. Вы сами сказали мне говорить правду, вот я и говорю. Я видела святых и слышала их так же, как и вас.

Архангел Михаил

Жанну увели. Некоторое время в зале стояла тишина, а присутствующие молча, украдкой оглядывали друг друга.

— Она не отречётся, — прервал молчание де Курсель.

— Куда она денется, — уверенно изрёк Мессе.

— Я предлагаю припугнуть её, пригрозить сожжением, если она не пожелает этого, — предложил Эстиве.

— Одной угрозы мало, — оскалился Лемэтр.

— Что же вы предлагаете? Погреть ей пятки факелом? — ухмыльнулся Руссель.

— Надо создать обстановку, — сквозь инквизиторскую улыбку процедил Лемэтр, — чтобы она увидела себя на границе жизни со смертью. Чтобы у неё затряслись поджилки!

— Проведём заседание на кладбище? — спросил Бопер.

— Ночью! — поддержал его Луазеллер.

— Нет. Ночью пусть она беседует с архангелом Михаилом! — Лемэтр засмеялся, а с ним — и все остальные.

— Значит, завтра утром, — изрёк Луазеллер.

Кошон повернулся к Мессе.

— Распорядитесь, чтобы к завтрашнему утру, на кладбище Сен-Уэн приготовили два помоста. Для нас и для неё. Чтоб рядом был палач с тележкой. Для острастки.

— Может быть, объявим населению? — окинул быстрым взглядом присутствующих Руссель и остановил его на председателе. — Пусть посмотрят. И на неё это может подействовать.