Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кругом было успокоительно тихо, и только где-то в ближнем лесу по сухому, звонкому стволу дерева без устали настукивал дятел.
Михаил закурил, но спичку потушил не сразу: дождался, пока бледный горячий язычок пламени не достал пальцев. Любил он себя иногда чем-нибудь показнить, поиспытывать свое терпение, волю, но сейчас ему вспомнились слова начальника Андрея Никитовича, и, бросив спичку, Михаил, нажимая на «о», передразнил начальника:
— Что не утонет, то сгорит…
«Теперь, пожалуй, одинаково: хоть жги, хоть топи, а лес этот пропал. И что только делаем?» — грустно подумал он.
Словно в насмешку, буферный склад по-прежнему называли «Зелененький». Подумав об этом, Михаил поискал глазами то место на берегу, где однажды, еще до техникума и армии, он сидел с девчушкой, и густые сосновые кроны над ними были тихи и неподвижны.
Теперь тех двух сторожевых сосен, между которыми шла тропа, не было. Угрюмое, неприветливое место…
Михаил еще постоял, послушал торопливый, но ровный, как ход часов, стук дятла и спустился со штабеля.
«Вот наработали!.. Кладбище какое-то, а не склад…» — уже зло подумал он и поторопился уйти из этого заваленного лесом и забытого угла.
3Начальник участка Андрей Никитович Гребнев собирался поехать в поселок Центральный на заседание парткома леспромхоза, когда Михаил перехватил его у конторы, возле грузовой машины.
— Где я тебе на такую дурнину людей возьму? — отмахнулся Андрей Никитович. — Вот подумай! Да и к чему разбирать этот завал? Потом спихнем гнилье под берег, и делу конец! Как хочешь решай с дедом, а проезд чтобы сегодня был!
— Решишь с ним… Он там, как на заставе с бердашом стоит, — сказал Михаил. — Чуть было не стрельнул в нас.
— Вот как! — весело удивился Андрей Никитович, но, когда подробнее узнал, как это все получилось, — насупился.
— Значит, вначале дверь в квартире взломали, а потом хозяину — здоровеньки булы! Так ведь получается?
— С магарычом к нему, что ли, идти? — с недоумением спросил Михаил.
— А ты думал что?! Потребуется для дела — и с магарычом, и с чем угодно! Тоже мне дипломат нашелся! Консул!.. Зря он в тебя не пальнул! Надо бы… И человека обидел, и дело испортил… Вашу-машу…
Интересно ругается Андрей Никитович: пошевелит, изогнет тонкие губы — вроде не слышно, а понятно. Очень обидно получается.
Уши у Михаила покраснели, он набычился и сказал медленно:
— Вас бы рядом поставить — уж тогда и стрелять!
У Андрея Никитовича появилась кисловатая улыбка. Он сбил свою рыжую шапку на затылок, открыв седоватые, реденькие волосы, и с любопытством посмотрел на мастера:
— Вон как! Это почему же?
— Завезем хлысты на Зелененький, и будут они гнить, как те штабеля. Ведь за лес матюкал дед… А разве не правда? Сколько можно гноить его?!
Вскинул Андрей Никитович широкие брови:
— Стало быть, меня за компанию? Спасибо! Только не тот калибр, Протасов. Мелковат! Надо будет — Гребнев под пушку встанет! Не ваша то с дедом забота… Болтать много научились, а как до дела… — Распалился Андрей Никитович, сделал передышку и закончил в крике: — Учти, Протасов, не будет сегодня дороги, я вот без дедовой берданки обойдусь! Понятно?!
Андрей Никитович забрался в кабину грузовой машины и с гневом захлопнул дверцу. Шофер только и ждал того — сразу включил скорость.
— Понятно. Всего проще… — пробормотал Михаил.
4Дорогой Андрей Никитович не курил, сунул в рот таблетку валидола и прислушивался, как колотится сердце. Он не ожидал, что этот разговор с мастером так его расстроит. Выходило, сердце вольно или невольно отзывалось на каждую стычку, коих за рабочий день и в десяток не уложишь. Не стоило бы обращать внимание, а расстроился — словно пережил скандал.
Припомнились Андрею Никитовичу всякие мелочи: и то, что у Протасова всегда непокрытая, лохматая голова, и то, что в глазах мастера иной раз улавливает он нечто потайное и оскорбительное. Вспомнилось ему, что Протасов не выказывал торопливого послушания и, если, случалось, вел с кем-то разговор, не комкал его при подходе начальника и этим заставлял подождать себя; что был ровен, обстоятелен, но иной раз — тяжело упрям. Прошлой осенью Протасов отказался подписывать акт инвентаризационной комиссии по остаткам леса. Андрей Никитович велел несколько завысить остатки, чтобы они соответствовали бухгалтерским документам. Такая подгонка делалась из года в год, а регулировалась потом, с поступлением всего леса.
Андрей Никитович вызвал мастера к себе, объяснил, в чем суть.
— Не буду подписывать эту липу, — заупрямился Протасов.
— А ты уверен, что хорошо лес считали? Особенно по берегам? — спросил Андрей Никитович.
Действительно, лазала комиссия по лесным складам больше недели. В нагромождении штабелей есть свои улицы, переулки, тупики, образованные свалами, где невозможно точно подсчитать объем леса. Бревна густой сухой лапшой пересыпали береговой яр на трехкилометровом расстоянии. Дно запани, где на воде собирались плоты, было сплошь устлано затонувшим лесом, и когда река мелела, бревна торчали из воды.
— Так не будешь подписывать?
Протасов уставился в пол, ниже наклонил голову и промолчал.
— Ну, иди… — отмахнулся Андрей Никитович. — Обойдемся без тебя… — и велел переписать акт, не включая в него Протасова.
Андрей Никитович не считал себя мстительным человеком. С подчиненными любил шумно поспорить о деле. Ну, а если за какую-нибудь промашку и покритикует кто из них — оставлял без последствий, не выискивал причин для мелочного отмщения. Из своей практики знал: иначе образуется вокруг пустота и прикурить будет не у кого. Без шумного оживления, без огонька любая работа выходит скучным, нудным делом.
Он мог самозабвенно отдаваться работе, жить по-походному, как в долгом пути, когда торопишься поспеть к цели: поел на привале, отдохнул, лишь бы набраться сил, и дальше. Ничего при тебе лишнего, а в голове одно: вперед и только вперед…
От рабочего-сплавщика дошел Андрей Никитович до начальника сплавной конторы. Потом сняли, и работал мастером, потом снова дослужился до директора крупного леспромхоза…
Всегда ходил в передовиках, пользовался авторитетом, а вот срывался часто по глупому или незначительному случаю. Словно затемнение какое