Среди сыпучих песков и отрубленных голов - Вильгельм Гартевельд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спускались сумерки, и в окна вагона смотрела однообразная серая равнина, без зелени и без воды. Глядя на нее, делалось как-то жутко. Чувствовалось что-то зловещее.
И почти до самого Асхабада продолжался этот пустынный ужас.
И в стоне ветра, свободно бушующего вокруг, чудилась мольба: Воды! Дайте воды!
Вода.
В этом слове для Туркестана все: и радость, и горе, и отчаяние, и надежда.
Отсутствие почвенных вод и атмосферных осадков налагает почти трагический отпечаток на три четверти края.
И туркмены могут сказать: «Земля наша велика и обильна, но воды в ней нет».
И если в Европейской России крестьяне стонут «земли, земли, дайте нам земли», то туркмены в свою очередь жаждут только одного — воды….
Для иллюстрации безводья достаточно сказать, что от Красноводска до Асхабада (520 верст) вода для всех надобностей (питья, мытья и для паровозов) развозится по линии железной дороги в огромных деревянных красного цвета баках на подвижных платформах. При этом она ужасного вкуса и желтоватого цвета.
Работ по ирригации (искусственному орошению) от Красноводска до Асхабада почти совершенно не производится, да и почва здесь, как я уже упомянул выше, безнадежна. Но и дальше Асхабада, там, где почва не оставляет желать ничего лучшего, работы эти находятся в зачаточном состоянии, отчасти по отсутствию материальных средств, отчасти по инертности населения и свойственному мусульманам фаталистическому миросозерцанию.
Один старый текинец рассказывал мне следующие подробности о создании Аллахом Туркестана:
Премудрый Аллах первоначально сотворил землю и все живое на ней очень удачно и справедливо. Планомерность была полная, и земли и воды было всюду вдоволь. Все живущее имело все, что нужно. Но, заботясь преимущественно о добре, Аллах забыл о злом начале. И вскоре перед очами всемогущего предстал злой Шайтан и заявил, что у него нет постоянного местожительства, и просил Аллаха отвести ему таковое. Создатель подумал и указал Дьяволу на недра земли, как более или менее удобное для него обиталище. К несчастью для туркмен, подземный приют Шайтана пришелся как раз под Туркестаном.
В довершение всего, Шайтан не сидел у себя покойно и стал частенько выходить из отведенного ему жилища и смущать правоверных. Тогда Аллах присудил его, так сказать, к одиночному заключению на 3000 лет, и запер со всеми злыми духами в его подземном царстве, а ключи от этой гигантской темницы вручил ангелу.
Дьявол употребляет неимоверные усилия, чтобы вырваться из этой темницы, отчего в Туркестане и происходят часто землетрясения, а от его, вызванного этими усилиями, тяжелого, огненного дыхания, высохла в Туркестане вся вода….
Такова текинская легенда!
Правдивые объяснения и исследования гг. ученых геологов, конечно, стоят за иные причины туркестанского безводья; но с наивной текинской сказкой их научные работы имеют одно общее:
Они делу не помогают!
Пока в Туркестане не появятся люди «американской складки» с капиталами и энергией, да не начнут приводить в порядок их ирригационную систему, Шайтан еще немало посмеется, а туркмен немало поплачет.
Размышляя обо всем этом, я заметил, что температура в вагоне-бане (если существуют вагон-салоны, вагон-ли, вагон-рестораны, то почему бы не быть вагон-баням?) становилась все более и более невыносимой, и я решил перед сном оправиться в вагон-столовую, во-первых, — чтобы поужинать, а, главное, в надежде найти более подходящую атмосферу для человеческого организма.
Вагон-столовая на Средне-Азиатской ж. д. конечно, не имеет ничего общего с роскошным вагон-рестораном международного общества европейских поездов.
Здесь это просто товарный вагон, выкрашенный внутри масляной краской и, вообще, переделанный в классный вагон из багажного. Вдоль стенок расположены столики, а на потолке висят две керосиновые лампы, вот и все.
Но и на том спасибо!
В столовой никого не было, но когда я взялся за колокольчик, стоявший передо мною на столике, явился человек, при взгляде на которого я невольно пожалел, что не захватил с собою револьвера.
Это был какой-то кавказец гигантского роста и невероятно свирепого вида.
Но на деле он оказался очень милым и услужливым, и сразу предложил мне покушать чахлом-били (кавказское блюдо, приготовляемое из курицы и зелени). Боясь оскорбить его национальное чувство и косясь на кинжал, висевший у него на поясе, я поспешно согласился на все и, немного погодя, уже отдавал дань выбору кавказского националиста.
Обеденный стол украшали вазы с огромными, красными, «верненскими» яблоками. Яблоки эти (из города Верного) очень популярны во всем Туркестане и, действительно, весьма недурны…
Зато яблоки и груши местных садов прямо-таки ужасны. По твердости и вкусу они мало чем отличаются от сырого картофеля. (Исключение составляет один Ташкент.)
Только что я окончил свою трапезу, как услышал возглас кондуктора: — «Геок-Тепе!»
Удивительная ирония истории!
Там, где 12 января 1881 года (еще так недавно) гремели орудия, где текинцы с возгласами «Аллах, Аллах», а русские с криками «ура» кромсали и убивали друг друга, сегодня подслеповатый кондуктор (из крестьян Костромской губ.) равнодушно провозглашает — «Геок-Тепе!»
Я глубоко пожалел, что поезд остановился в Геок-Тепе ночью, да и то ненадолго. Но, тем не менее, я, конечно, вышел из вагона и осмотрел все, что мог.
Знаменитая крепость, которую текинцы так героически защищали, расположена немного ниже Геок-Тепе и называлась тогда Денгил-Кала.
Сам Геок-Тепе представляет собою большой холм. От него начинается так называемый Ахал-Текинский оазис, и кончается хоть на время ужасная песчаная пустыня.
Около самой железнодорожной станции Геок-Тепе находится богато обставленный музей, в котором хранится масса исторических предметов, рисунков и документов, относящихся к штурму и взятию последнего оплота текинского народа.
Немного странное впечатление производит снаружи само здание, так как оно построено не в русском и не в туркменском стиле, а в… греческом.
Если многое в музее свидетельствует о выносливости русских солдат и об умелых распоряжениях Скобелева, Куропаткина и др. то и для побежденных он представляет собою храм славы. И многие из старых закаспийцев (участников взятия Геок-Тепе), которых я потом встречал в Асхабаде, рассказывали мне чудеса о храбрости текинцев, и все они с изумлением отдают дань достоинствам своих противников.
И теперь (спустя 35 лет), в отношениях русских и текинцев всегда заметно взаимное уважение друг к другу.
Но об этом мне придется говорить более подробно в следующей главе.
Пока могу сказать, что Геок-Тепе для текинцев является священным, и в их сказаниях и народных песнях его эпопея занимает одно из первых мест.
Впоследствии мне пришлось познакомиться с знаменитой между туркменами «Песнью о взятии Геок-Тепе».
Песня эта не только интересна в бытовом значении текста, но и очень красива по своему напеву. Пели мне ее текинцы в ауле Каши близ Асхабада. Текст ее первоначально был записан покойным муллою Аннаком (аул Кипчак), а русский перевод сделан А. Семеновым при содействии г. Ахмет-Бека-Эфендиева (переводчика при начальнике Закаспийской области).
Напев же этой песни, с аккомпанементом туркменских музыкальных инструментов, записан мною.
Приведу здесь слова этой во всех отношениях замечательной песни:
К нам пришли неверные стройными рядамиИз пушек, ружей яростно стреляя.Уж двадцать лет, как это было.Здесь и там сломила сила силу.И Бог, защита наша, увы! оставил нас.И рекой пролилась наша кровь.Врагов увидя, улетела сила духа:И конем оседланным сраженныйВ прахе пал Боец-Баран[1].Огнем спалили крепость нашу,И силы, храбрости не стало у мужей.С народом вместе уничтожена мечеть,И с «Ходма-Сеидом», древним витяземВ разлуке вечной стал «Теке»[2]У гор разбросанные кочевья,Веселье свадеб наших,Ковры, постели, конские сбруиИ из белых кошм кибитки,Серебро и золото нарядов женских,Все разбито было, все взято,И стал ограбленным беспомощный «Теке».И навек детей от взрослых разлучили.Подвели подкоп «неверные», крепость палаИ, плена избегая, бежали мы в пустыню,Под каждым кустиком травы степной,Оставляя трупы павших,Которых было сотня тысяч;И лишь немного пленных избежали смерти рук.За ними грабить нас спешили шииты и сунниты,Красных девушек и женщин похищая.Гранаты, бомбы нас врывали в землю,И руки, ноги лежали всюду по степи.Кто сына оплакивал, кто дочь,И все друг с другом разлучились.«Не упрекай меня во лжи» — певец сказал;«На холме Геок-Тепинском кровь пролитаяТому свидетелем, что пел я.В мире жалким пленником стал Теке,И имя доброе его бесславным стало».
Утром, в шесть часов, я был в Асхабаде.
