Между жизнью и смертью - Владимир Шатов

         - Приехали! – Семён обернулся к затихшему седоку. - Вон виднеется твой хутор Татарский.

         - Благодарствуй! – очнулся Михаил, за тягучими размышлениями он не заметил, как доехали. - Авось когда свидимся!

         - Как Бог даст...

         Кошевой неуклюже спрыгнул с медленно катившихся саней и мелко затрусил в сторону смутно видневшегося хутора. Он осторожно перешёл по льду притихший Дон и, попав на родную улицу, облегчённо вздохнул6

         - Ждёт меня Дуняшка. - В мелеховском курене, примостившемся на самом краю обрыва, в оконце горела керосинка. Михаил поневоле ускорил не совсем твёрдый шаг, он сильно соскучился по молодой жене.

 ***

         Словно получив сверху давно ожидаемый приказ, весна властно и уверенно вступила в законные права. Разбуженные внезапным теплом, бойкие ручейки талой воды, рванули с наклонных берегов, в сторону чутко спящего Дона. 

         - Ишь ты, как встрепенулась природа! – Григорий затемно вышел по малой нужде на запущенный баз, и долго стоял посреди двора, впитывая звуки и запахи мирной жизни.

 Ручьи играючи прорезали в метровом слое слежавшегося снега глубокие вымоины, издалека похожие на старческие морщины.

         - Всё ей нипочём… Наши войны, беды, страдания, всё смоет животворящая водица. Оживут и зацветут травы, цветы, деревья. Каждый год снова и снова возвращается жизнь, казалось умершая за долгую зиму.

         Мысли внезапно перескочили в сторону настойчивого перезвона попавших в быстрину отколовшихся льдинок. Они создали временный затор на пересекавшем двор по диагонали, до полуметра в ширину, новорождённом ручье.

         - Бегите к морю. - Мелехов поддел непрочную плотину обутым на босу ногу сапогом, и освобождённая вода с благодарным шумом рванула к реке. Григорий невольно вернулся к волновавшей его теме:

         - Вот бы и людям научится всегда оживать!  

         Он ещё какое-то время постоял, зябко поправляя накинутую на плечи надоевшую шинель. Зима не хотела сдаваться без боя и к утру поверхность двора покрылась тонким слоем робкого ледка.

         - Только где найти на энто силы? - Григорий, тщательно очистив от налипшего снега, стоптанные до дыр сапоги, зашёл в выстуженное за ночь нутро куреня.

 Раскрасневшаяся Дуняшка обернулась к нему от печи:

         - Скоро снедать будем, – сообщила она, растапливая печь. - Хочу блинцов испечь.

         - Добро! – одобрил Мелехов и, смущаясь, признался. - Давненько я горяченьких блинцов не пробовал.

         - Жениться бы тебе брат. – Горестно посетовала сноровисто снующая сестра. - Грех, такой казак пропадает.

         Григорий мрачно усмехнулся и сказал:

         - Я не против, только все мои жёны померли, а новых чевой-то не примечаю.

         - Найдутся… Вон, сколько на хуторе молодух. – У вчерашней невесты на примете была парочка подходящих. - Сосватаем легко!

         - Много красавиц, но нету среди них Аксиньи…

         Дуняшка украдкой смахнула жалостливую слезу. Она никогда не относилась к недавно погибшей соседке с особой сердечностью, но зная, как к ней прикипел брат, сожалела об её смерти.

         - Встретишь ищо кого-нибудь, Бог пошлёт!

         - Делать ему, что ли нечего... – усмехнулся брат. 

 Григорий замолчал, начав, неохотно есть снятые с пылу блинчики. Лоснящийся растопленным салом, румяный блин обжигал ему пальцы, и он спешно перекидывал его из одной руки в другую. Проглотив последний кусок, он сильно втянул в себя воздух через широко открытый рот.

         - Вон сколько дел наворотили, сколько кровицы пролили… Не дойдут у него до меня руки. – Не к месту сказал старший Мелехов.

 Потом он натужно и часто подышал. Немного охладив обожженное нёбо, Григорий схватился за мочку правого уха, чтобы успокоить боль в раскалённых пальцах и признался:

         - Ох! Ядрёны у тебя, сестра, блинцы…

         - Дай охолонуть!

         - Да как тут удержишься…

         - Михаил вернулся! – Дуняшка услышала как кто-то стукнул калиткой, и выглянула в окно, выходящее во двор. 

 Она проворно накинула на плечи душегрейку и выскочила в мрачные сени, навстречу входящему в дом мужу:

         - Побегу поговорю с ним, Господи помоги!

 Мелехов остался сидеть, ссутулившись на поскрипывающей под его грузным телом, табуретке. Мало чего он боялся в своей бурной и суматошной жизни, но предстоящий разговор со своим давнишним другом его невольно страшил.

 - Как всё будет?

 Минуты, пока сестра уговаривала Кошевого отнестись к брату как можно снисходительнее, показались ему самыми длинными и горькими.

 ***

         Берёзовый чурбачок, сантиметров двадцати в поперечнике, развалился пополам с глухим промороженным шепотом недовольства.

         - Чёрт его принёс! – Михаил Кошевой вымещал накопившуюся злость на не виноватых, заготовленных с осени дровах.

 Древний, дедовский колун входил в пролежавшие неласковую зиму дрова с характерным звуком. Он легко разрывал мёртвую плоть распиленных деревьев и затормаживал, только доходя до большой, в давнишних шрамах колоды, отрезанной из комлевой части могучего дуба.

         - Ничего его не берёт… Заговорённый он что ли?

         Он поднял половинки только что разваленного чурбака и лихо, двумя ударами, их снова разполовинил. Жена давно просила его пополнить запасы топлива, но за делами ревкома всё было недосуг. Сегодня, после того, как Михаил вернулся из окружной станицы, он почти сразу ушёл заготавливать корм для прожорливой печки. Ему необходимо было побыть одному, подумать…

         - Здорово бывали! – приветствовал родственника смущённый Григорий, когда тот зашёл на кухню, после короткого разговора с возбуждённой женой. - Исхудал ты совсем, Михаил…

         - Здорово! – ошарашенный неожиданной встречей негромко ответил свояк. - Не чаял тебя встретить.

         - Я и сам не думал, что доживу. – Как на духу признался Мелехов. - Не смог боле без куреня, без детишков…

         Больше они не сказали друг другу ни слова, не сговариваясь отложив разговор на вечер. Наскоро перекусив, Кошевой в одной гимнастёрке ушёл на баз и сейчас с громким уханьем на коротком выдохе, выполнял месячную норму порубки.

         - Как поступить с Григорием? - Он выпрямился и проводил подобревшими глазами, вышедшую к корове жену.

 Та шла, покачиваясь, и тщательно выбирала удобное место для прохода к дальнему сараю.

         - Точно казак будет, - подумал Кошевой, с нежностью глядя на остро выпирающий живот беременной жены. - Да хотя бы и девка!

         - Иди уж в курень, хватит рубить.

         - Зараз…

         Михаил сам удивлялся переменам, происходящим в его, казалось навек зачерствевшем сердце. Он всё чаще ловил себя на мысли о Дуняшке, о её будущем и об их ребёнке. В последнее время Кошевой чувствовал себя плохо и всерьёз опасался умереть, оставив их без кормильца.

         - Эх, Гришка, Гришка! – по старой памяти он уменьшительно называл про себя друга лихой юности. - Чего ж ты наделал.

         Он по-хозяйски спрятал от дождя колун под навес и сноровисто сложил наколотые дрова в аккуратную стопку. Набрав полную охапку остро пахнущих свежесрезанным деревом поленьев, Михаил вошёл в сильно натопленную кухню. Григорий сидел в той же позе и курил, как последний раз в жизни. Кошевой пристроил ношу у печки, отряхнул руки и с издёвкой спросил:

         - Всё сидишь?

         - Сижу.

         - И что прикажешь с тобой делать?

         - Делай что хочешь! – Мелехов обречённо вздохнул. - Хошь сдай в Дончека, хошь сразу расстреляй…

         Михаил решительным шагом, как человек, принявший трудное решение, двинулся в горницу. Григорий смотрел ему вслед, на его выпирающие, синхронно двигающиеся под вылинявшей гимнастёркой лопатки и отвлечённо думал:

         - Через несколько минут эти руки, возможно, нажмут курок револьвера.  Приглушенно треснет, как сломанная ветка, сухой выстрел и моя жизнь, толком не начавшись, навсегда прервётся.

          Недавний враг появился в дверях, держа в руках лист пожелтевшей бумаги, с николаевским орлом и чернильницу-непроливайку.

         - Пиши. – Коротко приказал тот.

         - Что писать-то? – удивился Григорий.

         - Диктовать буду…

         - Да какой писарь из меня? - заупрямился смущённый Мелехов. - Как из дерьма пуля…

         - Пиши, кому говорят!

         Григорий взял в руки писарский инструмент, и преувеличенно внимательно рассматривая перо с засохшими остатками синих чернил, приготовился к уроку правописания. Михаил начал диктовать:

         - Податель сего красногвардейский командир, направляется от имени революционных хлеборобов Донской волости для оказания помощи в строительстве новой жизни пролетарского Донбасса. –  Григорий, немного вспотев от непривычки, выводил корявые буквы. - Прошу оказать всестороннюю помощь Шелехову Григорию Пантелеевичу в обустройстве на новом месте… Чего остановился?