Пустое место - Сергей Учаев

Нынче шум наоборот отгудел. С середины августа падает на серый асфальт пожухлый лист, а утренняя прохлада напоминает о том, что не сегодня-завтра зазвенит по тебе пусть не колокол, а школьный звонок.

Дочь также не рада началу занятий. Хоть в чем-то мы с ней совпадаем. А так – сплошное различие. Идеологическое и культурное противостояние. 70-е годы, холодная война, с робкими попытками разрядки и настороженно-заинтересованным разглядыванием друг друга. Девочка своих лет. На вид современная, внутри – не уверен. Мы с женой постарались, испортили воспитанием. Но так, пока молчит, не скажешь. Все на месте. Обтягивающие джинсы на пухлой заднице. И когда успела попа подрасти? Неизменная жвачка. Какие-то висюльки-бирюльки и косметика, которая начала с недавних пор расползаться по лицу. Дитя на подросте.

– С праздником тебя! – успеваю бросить, стоя полностью экипированный для выхода в Зону, в дверях.

– Взаимно, – скорчив кислую мину, отвечает она. Вид еще постельный. Из будуара. Ну да, она учащаяся, ей можно прискакать и под звонок, не то, что нам, бедолагам – труженикам мела и интерактивной доски.

Тем более ей совсем в другую школу, в нашу, ту, что поблизости в двух домах от нашего двора. Это хорошо, что мы с ней не в одной. Хотя вряд ли бы она бегала ко мне в кабинет с криками «Папа! Папа!» Не в таком духе мы ее воспитывали. Сколько каленого железа извели.

Со вчерашнего дня в школе практически ничего не изменилось. Что-то кумачовое, в духе почти вековой советской традиции два наших подсобных рабочих уже успели приладить над входом, а больше ничего обычно не требуется. Школа у нас заштатная – великое начальство не заедет, а родители не оценят. Тем более если за их счет. Естественно царило оживление. Первое сентября – святой день! Народу за счет родителей первоклассников перед школой было вдвое больше обычного. А так, все то же, ничего такого, чего бы я ни видывал.

Стоило мне появиться в холле школы, как непонятно откуда возникшая Яблонская, жгучая брюнетка, будущая знойная женщина – мечта поэта, стремительно набухающая плотью во всех местах, а не только сзади, как дочь моя, приветственно заголосила, так что многие аж заоглядывались: «Здрасте, здрасте, Николай Петрович! Сколько лет, сколько зим!» Это у нее юмор такой. Если не обращать внимания, все пройдет нормально. «Здравствуй!» Здесь нужно холодно, без всей этой игривости типа «ой, как ты за лето подросла, Симоночка!», а то привяжется еще, не дай Бог! Холоднее, дипломатичнее. Чтоб отвяла к лешему. И по имени не называть. Имя ее особенно электризует. Симона. Надо же, как родители постарались в отношении ребенка. Наверное, Кузьмина в детстве переслушали. Помню-помню, в свое время у нас в пионерском лагере без конца орало: «Симооона! Девушка моей мечты! Симооона! Королева красоты!»

Хотя по годкам, конечно, поздновато, для увлечения Кузьминым. Время зачатия располагается где-то в районе нулевых. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Кузьмину, как и любви, все возрасты покорны. Тем более, шанс, что сей хит запал им в душу, имелся. Родители Симоны не могли уже похвастаться молодостью тогда, когда обзавелись своей дочуркой. И, может быть, воспоминания о бурной юности конца 80-х, когда советской молодежи крутили эту песенку, пробуждая к началу нормальной половой жизни, сподвигли на увековечивание памяти в своем ребенке. Самый заурядный алкоголик и мама-продавщица вряд ли вдохновлялись при наименовании своего чада восхищением перед авторшей «Второго пола».

Яблонская – странный фрукт. Несомненно, что с возрастом она станет той еще штучкой, если не сколется и не сопьется, конечно. А к последнему генетическая предрасположенность есть. Сладу с ней почти никакого. Я ломал ее через колено. Доводил до слез и истерик. Непедагогично. Но иначе-то никак. Слава Богу, и родители, и администрация только поддерживали. «Вы с ней пожестче, пожестче, Николай Петрович!» – долбили в унисон и завуч, и папа с мамой. – «Она от этого только лучше будет». Собственно, так и есть. Женщина-тесто, чем больше бьешь, тем лучше, не забудь плетку и все такое. Яблонская как-то от рождения впитала все эти прописные истины.

В общем, весь позапрошлый год и часть предыдущего шло у нас с Яблонской реалити-шоу «Укрощение строптивой». Получилось все почти по классику, за исключением того, что покладистой она стала только по отношению ко мне и больше никому. Но ведь так вроде бы и должно было быть по Шекспиру, или я что-то забыл? Теперь уже дневники и ручки летали по классу в кого угодно, только не в меня.

Впрочем, следует откровенно признать, вести она себя и в самом деле стала чуть лучше, хотя, как говорят ученые-физики в американских фантастических сериалах, оставалась нестабильна. Мучился я с ней долго, но своей заслуги в том, что она сбавила обороты, все равно не чувствовал. Списывал все на возраст. Взрослеть начала, вот и дурь вся стала испаряться. А так, умная девка, толковая, ужас. Если бы не характер, горы бы свернула.

Поднявшись по лестнице, я увидел стоящего у окна, напротив моего бывшего кабинета, Антона Краснухина. Еще один экзотический представитель шестого, а с этого дня седьмого, «В», одноклассник Яблонской. Правда, только по журналу, с точки зрения официальной. Друг другу они были полностью безразличны. Делить нечего, сидят достаточно далеко, чтобы Яблонская могла что-нибудь стащить у Краснухина или как-то по-другому напакостить ему. Различие темпераментов. Полное несовпадение. Разновекторная направленность. Яблонская – это просто динамит ходячий с подожженным бикфордовым шнуром. А этот спокойный, основательный, крепенький. Маленький русский Кинг-Конг.

«Здравствуйте!» – приветствовал он меня, на секунду отвлекшись от созерцания школьного двора. Удивительные ясные глаза, незабываемое широкое, лопатой, лицо. Ни единой мысли. Хорошо, наверное, живется на свете Краснухину.

Как и все мои бывшие ученики, Краснухин был из семьи самой обыкновенной, из простонародья. Пролетарские дети. Мама и папа у него не блистали интеллектом. Но я не видел в этом особой проблемы. Руки у них были приставлены к тому месту, к какому надо. Сам убедился в этом еще в прошлом году, когда делали ремонт класса. Да и Сергей Сергеевич, наш дед-трудовик был Краснухиным очень доволен: «Уникум! На всю школу только он и Патрушев из 8 „Б“ руками могут что-то сделать!»

Краснухина в классе то и дело дразнили толстым. Но он, конечно же, никаким толстым не был. Среднего роста, плотный, имел стальную мускулатуру. Боюсь, что если бы меня посадили померяться с ним силой в арм-рестлинге, он победил бы на первых же секундах.

– Тебе надо что-то? – спросил я его на всякий случай.

– Нет, я просто стою и гляжу, – ответил он, даже не поворачивая головы.

– Ну, стой-стой, ради Бога.

Я зашел в кабинет.

Ах, эти школьные кабинеты. Они кажутся тесными и маленькими, когда их заполняет два с лишком десятка ребят и необъятными, громадными, когда ты сидишь в них в одиночестве.

Краснухин и Яблонская приветствовали меня скорее по привычке. Они еще на перекличке узнали, что переходят к новому классному руководителю. Случай почти небывалый при работающем-то учителе. Тем более невероятный, что это я сам отказался дальше с ними работать. Учитель-предметник, крепостной, получивший вольную, – этого наш директор Геннадий Павлович очень не любил. Но поделать с этим ничего не мог. Имею право, хрен оспоришь. Если я вообще уйду, кто же вместо меня работать-то будет? Вакансий много, а дураков нет. Поэтому он поскрипел зубами, сделал для себя против меня еще одну зарубку и заменил молоденькой англичанкой. Ох, и трудно ей придется. Но время филантропии прошло. Я устал уже жить во имя высоких идеалов. Пора подумать и о себе. Я уже прожил почти два десятка лет в дурдоме, именуемом образованием, но это не повод для того, чтобы и дальше плотно общаться с буйнопомешанными. Можно найти контингент и потише.

День выдался рутинным. И это хорошо. Все неожиданности только к худшему. «Счастливы народы, не имеющие истории». А тут как по рельсам: линейка, урок чего-то там, не то патриотизма, не то гетеросексуализма. Обязательные первые звонки или как это там теперь называется. Никогда в памяти удержать не мог. Уныло, конечно все это, аж скулы сводит.

«Дорогие ребята…»

Нет, слава Богу, что я в этом году ничего не готовлю. Классы у меня средние, один только старший. Ну и я только уроки веду. Нет никакого классного руководства, спасибо тебе Господи. Теперь я смотрю на действо, именуемое школьной жизнью, почти что со стороны. Отвлеченный наблюдатель.

И директор, и завуч, Анатолий Сигизмундович, задвинули, как обычно, речь. И у того, и у другого она ничем не отличается от прошлогодней. Это хорошо, это правильно. Единственный рациональный момент во всем этом первосентябрьском безумии. Экономия.