Язверь (СИ) - Лебедева Елена Алексеевна

— Как это — так?

— Как лемург.

Разговор затягивался. Гера разнервничалась, и ладони, которые отогревались в манжетах колючего свитера, за пару секунд окоченели. Раньше ей не приходилось сталкиваться с одержимыми. Кто знает, что от него ожидать? И как ей вести себя? Если разговор пойдет в том же ключе, она неправильно отреагирует, и это вызовет у безумного гнев. Нет, все же лучше не лезть на рожон и отмолчаться.

Эх, она отдала бы все деньги, лежащие в кошельке, чтобы исчезнуть отсюда. Но выйти из колеса обозрения на ходу равносильно самоубийству.

— Вы уверены, что я, как и вы, лемург?

— Не сомневаюсь. Хотя, если будешь меняться, можешь стать скамом — сильной и хитрой особью.

— Насколько сильной и хитрой?

— В экстремальных условиях ты это поймешь.

— Думаете, я буду меняться?

Лемург пожал плечами и равнодушно ответил:

— Возможно. Мы не отслеживаем. У нас тоже бардак, как и везде. Да и времени прошло всего ничего. Года четыре, не больше.

На скулах лемурга заиграли упругие желваки, он сразу как-то изменился в лице. По напряжению, по внезапной его настороженности Гера поняла, что вот-вот случится нечто из ряда вон выходящее.

Кабинка прекратила набирать высоту и на максимальном подъеме на время зависла. Москва распростерлась по обе стороны от колеса впечатляющим панорамным видом. Останкинская телебашня, гостиница «Космос», монумент «Рабочий и колхозница», здания комплекса ВДНХ — все известные с детства «приметы» Москвы просматривались как на ладони.

В другой компании Гера с удовольствием предалась бы разглядыванию, но не сегодня. Тот, кто находился рядом с ней, мог в любой момент преподнести новый сюрприз. Сейчас главное — быть предельно внимательной.

— Не пересказывай наш разговор никому, — «лемург» смотрел на нее широко распахнутыми глазами ребенка.

— Это так важно?

— Другим ни к чему знать, кто ты на самом деле.

Гера вздохнула:

— Ладно, не проболтаюсь.

Он отвернулся, чтобы перевести взгляд на что-то за пределами кабинки. Она проследила за этим взглядом, но ничего выдающегося не заметила. Ниже пролетала стая ворон, и одна из птиц закаркала низким, простуженным тембром. Но его определенно не интересовали вороны. Он всматривался в нечто близкое, несуществующее.

— Пора прощаться, — «лемург» отодвинул фиксатор, слегка раскачав кабинку, — надеюсь, в будущем встретимся. Когда проявятся способности.

— Как — прощаться? Вы что — уходите?

Если он вздумал отсюда прыгать, то не нужно ему мешать по одной лишь причине: они в разных весовых категориях. А вдруг в последний момент он захочет ее схватить, ведь для чего-то он притащился на это чертово колесо?

Мужчина встал на сиденье и, словно атлет перед прыжком, затоптался на месте, а потом шагнул в пустоту. Именно так прыгают из самолета спортсмены-парашютисты — дерзко, презрев опасность. Только Гера не заметила у «лемурга» за спиной ни парашюта, ни какой-то другой страховки.

Она вскрикнула и с силой прижалась к фиксатору-поручню.

Секунду назад в кабинке, раскачивая ее, находился вполне осязаемый человек. Человек настолько реальный, что и неглубокие морщинки у глаз, и рыжеватая щетина на скулах, и шрам от «ветрянки» на верхней губе вовсе не казались Гере галлюцинацией. И вот теперь этого человека словно стерло из бытия. Будто он растворился не в загазованном московском воздухе, а в другом измерении.

И только след рифленой подошвы на кресле свидетельствовал, что она не свихнулась.

Людей в ближних кабинках не было, значит, за ними не наблюдали. Шумная компания школьников, подсевших в колесо обозрения позже, к «соседям» интереса не проявляла. В тот миг, когда «лемург» перешел в «нематериальное» состояние, они, похоже, так же бойко трепались.

Колесо продолжало вращаться, кабинка двигалась вниз. Вот уже кроны деревьев взлетели над головой. Какой-то мужчина, наверное, контролер, схватился за спинку соседнего кресла, откинул удерживающий Геру фиксатор:

— Дочка, тебя того… замутило? Руку давай!

Она «вынырнула» из беспамятства, оперлась о подставленное плечо, шагнула наружу.

— С непривычки слегка укачало. Так высоко! И еще там был… парень без парашюта.

Он отпустил Герину руку, взглянул с растерянностью:

— О чем это ты?

Похоже, мужчина даже не понял, что посадил кого-то в кабинку вместе со странной девушкой. Может быть, его отвлекли беспокойные старшеклассники. Так или иначе, Гере пришлось быстро с ним распрощаться, чтобы проследовать к выходу.

Глава 3. Если померещилось, сплюньте

Отец Геры когда-то преподавал в МГУ. Его считали хорошим африканистом и студенты, и весь преподавательский коллектив. Аншлаги на лекциях были тому подтверждением. Материал он преподносил интересно и живо, никогда беспричинно не придирался. Показывал характер только в нужный момент.

Последние годы перед тем, как погибнуть, отец продолжал изучать традиционные африканские культы.

Детские воспоминания рисуют крупного, упитанного мужчину с мягкими руками и носом картошкой. Остальные черты будто стерты школьной резинкой, и только фотографии воскрешают в памяти его родное лицо. Гера помнила, как в те времена он возвышался над ней, заботливо удерживал за руку. И так серьезно с ней разговаривал, что сразу же хотелось до него дорасти.

Про религии Африки отец рассказывал часами, только мало кто его понимал. Гера была еще слишком мала и не представляла, что в этих историях хорошего или дурного; матушка же, как только супруг начинал новую лекцию, не по-советски крестилась, чем вызывала его праведный гнев. И лишь Мулат, девятилетний кобель, преданно слушал все, что бы хозяин ни говорил. Отец мог закрыться с Мулатом в ванной и долго читать ему что-то с листа.

Больше бесед с Мулатом отец любил пересказывать Гере легенды догонов — предания африканского племени, о котором узнал из книги «Бледный Лис» Марселя Гриоля. Эту книгу когда-то издали на родине автора, что делало ее недоступной для граждан из СССР. И все-таки книга как-то у отца оказалась. Похоже, отец использовал связи в среде дипломатов, иначе не объяснить. «Бледный Лис», не задержавшись у него на руках, вскоре отправился в долгое путешествие по личным библиотекам. Так отец, обладая сокровищем, щедро делился им с уважаемыми коллегами.

Прежде чем проститься с книгой, отец сделал выписки, перенес в толстый блокнот ключевые моменты из «Бледного Лиса», которые легли в основу его дальнейшей работы. Тогда Гера вряд ли могла понять отцовские рассуждения, да он и нагружал ими ее — пересказывал книгу так просто, как только мог это делать.

Догоны — народ удивительный. В век цифровых носителей и сложных электронных устройств они передают информацию так же, как и их далекие предки — рассказывая истории. Жрецы сохранили легенду о божественном Бледном Лисе, который спустился на Землю в ковчеге, чтобы здесь, на Земле, обосновались его потомки. Догоны хранят наскальные изображения Бледного Лиса: рисунок Лиса действительно напоминает лисицу, но иногда Лиса отождествляют с рыбой, и с чем связано расхождение, отец не мог объяснить.

Легенда о Лисе — лишь часть местного эпоса и, правильнее сказать, финальная часть истории. Ее начало гораздо эпичнее.

Догоны поместили в основу всего мироздания божественную сущность — Амму. У Аммы, в отличие от христианского Бога, с человеком ничего общего нет: четыре сомкнутые ключицы — вот и все описание. Гера представляла, что Амма — это энергетическое явление, процесс вселенских размеров. Гриоль переводит слово «амма» как «удерживать нечто в одном положении, при этом сильно сдавив». Ясно, что в таком состоянии Амма существовал всегда — и во времена, когда не было еще ни пространства, ни времени. В фольклоре других народов есть похожее понятие — «мировое яйцо».